К вечеру 12 марта в столице Российской империи Санкт-Петербурге кончилось шампанское. Город, несмотря на идущий Великий пост, был иллюминирован чуть ли не ярче, чем в Пасхальное воскресенье, по главным улицам проносились богатые экипажи, причем из каждого доносилось радостное «Ура!». Именно так в этот весенний день 210 лет назад праздновали зверское убийство законного императора Павла I.
Вообще создается такое впечатление, что смерть этого монарха являлась самым главным событием его жизни. До сих пор ищут в этом убийстве то масонский, то английский след, до сих пор выясняют, кто из убийц, ворвавшихся в спальню Павла, уже не вязал лыка, а кто был лишь подшофе... А уж как смакуются подробности — и удар тяжелой золотой табакеркой в левый висок, и удушение офицерским шарфом, и постыдное избиение тела уже мертвого императора, и последние его слова: «За что? Что я сделал?»
И правда — что император сделал за свое недолгое царствование? Считается, что почти ничего. Оставшееся же проходит по статье: «Развлекался травлей собственных подданных идиотскими указами». В частности, запретил носить фраки, башмаки с лентами и круглые шляпы. Вердикт — самодур. Запретил танцевать вальс — не просто самодур, а жестокий, мелочный клоун, достойный осмеяния. И, главное, за что прощения нет и быть не может, слыл горячим поклонником Фридриха Великого и вообще прусского образа жизни, а также пытался окончательно онемечить всю
Самое любопытное, что всему этому иной раз охотно веришь. Еще бы — свидетельских показаний хоть отбавляй. Вот, скажем, как современники реагировали на повеление императора «О немедленном возвращении в полки всех офицеров, числящихся в отпуску»: «Это мелочное распоряжение произвело величайшее возбуждение. Везде слышны были одни только сетования, озабочивания и горевания, везде воздыхание и утирание слез, текущих из глаз матерей и сродников. Никогда такое множество слез повсюду проливаемо не было, как в сие время. Повсюду скачка и гоньба, повсюду сделалась дороговизна в найме лошадей и повсюду неудовольствия». И этакий кордебалет был устроен буквально на второй же день царствования, как будто больше заняться императору нечем!
Жалко офицеров, правда? Однако тем, кто проникся сочувствием к несчастным отпускникам, которых, дескать, силой вернули на службу, не дав отгулять положенное, можно смело рисовать гуся по русской литературе. И напомнить, как начиналось хрестоматийное произведение Александра Пушкина «Капитанская дочка»: «Матушка моя была еще мною брюхата, как я был зачислен в Семеновский полк сержантом». Неудивительно, что родители всех этих агукающих и писающих в пеленки «военных», едва ли достигших годовалого возраста, после распоряжения Павла взвыли дружным хором. Но вместо того, чтобы раскаяться в явном мошенничестве, предпочли все переложить с больной головы на здоровую и набросились с обвинениями на «бесчеловечного» императора. Между тем только в одной Конной гвардии по результатам этого павловского смотра было выявлено более полутора тысяч «офицеров», сосущих соску. Интересно, много ли бы они навоевали в случае чего?
Положим, армию Павел почистил. Но как быть с тем, что он старался выкорчевать из нее победоносный дух и заменить его прусской муштрой? И с тем, что он, дескать, пресмыкался перед немцами?
О том, как именно император «пресмыкался», говорит следующий эпизод. Князь Щербатов в театре был публично оскорблен немецким дворянином, который среди прочего заметил: «Вы грубиян, и это неудивительно, поскольку все русские — дурно воспитанные свиньи и дикари». Щербатов не замедлил вернуть оскорбление. Среди его ответной речи также преобладали разнообразные «швайн» и «доннерветтер». Дело кончилось дуэлью, которую назначили в Германии. Князь обратился к императору за разрешением выехать за границу. Павел не только приказал выписать паспорт, но и дал Щербатову 5 тысяч рублей на дорогу из личных средств. Однако по возвращении потребовал отчет: «Что, сударь, убил ты немецкую свинью?» И с большим удовольствием выслушал положительный ответ.
На первый взгляд кажется, что в
Появиться в Петербурге того времени одетым по французской моде, насвистывая «Марсельезу» и с томиком Вольтера под мышкой, — все равно что сегодня выйти 9 Мая к Вечному огню со свастикой и торговать сочинением «Майн кампф» под звуки «Хорста Весселя». И это не передергивание. То, что французы сотворили тогда во время своей революции с королевским семейством и дворянством, внушало Павлу едва ли не больший ужас и отвращение, чем нам — «подвиги» Гитлера и его камарильи. Так что распоряжение императора можно трактовать как один из первых законов против распространения символики и материалов экстремистского содержания в мировой практике. Предвосхитил он и современную борьбу с курением в общественных местах, запретив баловаться табачком на улице под предлогом: «Себе вред, иным соблазн».
Да, свершения, быть может, и невеликие. Правда, можно вспомнить и другие деяния Павла. Например, то, что он освободил лиц священного сана от телесных наказаний (до него попа можно было высечь к всеобщему стыду и поруганию авторитета Церкви). Или строгость в отношении чиновников, которым велено было приходить на службу к восьми утра и оставаться «покуда дел текущих не завершат». Или борьбу с бестолковостью, коррупцией и крышеванием преступников. Так, вятский губернатор Модерах за ошибку получил выговор в форме «дурака», костромской, Кочетов, после разграбления почты в его губернии вынужден был покрыть убытки казны и частных лиц от этого грабежа из собственного имущества, симбирский, Кормин, был уволен со службы за принятие почестей, ему не положенных. Или личный пример в борьбе с инфляцией: «Перед Зимним дворцом сожжено было ассигнаций на пять с лишком миллионов рублей, а придворные серебряные сервизы переплавлены были в монету, причем передавали слова Павла, что он согласен до тех пор есть на олове, пока не доведет до того, чтобы рубли ходили рублями». Или (это на заметку нынешнему главному командующему) запретил использовать солдат в качестве рабочей силы в офицерских или генеральских имениях. Или...
Если привести весь список этих «или», то выйдет, пожалуй, слишком длинно. Так кому же смерть императора доставила столько радости, что к вечеру в столице кончилось шампанское? Надо полагать, лишь тем, кто был в состоянии покупать этот весьма дорогой напиток. Недаром рядовые питерские обыватели чуть было не линчевали некоего пьяного офицера, который в день официального траура кричал: «Тиран умер, теперь можно делать все что угодно!»