Режиссер Адольф Шапиро убеждал всех, будто пригласил Литвинову на роль Раневской не ради зрительского ажиотажа, а из-за ее неповторимой индивидуальности. Конечно, такая модерновая Любовь Андреевна могла вскружить голову не только "новому русскому" Лопахину в исполнении Андрея Смолякова, но и всем мужчинам, сидящим в зале... На деле же все вышло иначе, свое первенство в спектакле она уступила Сергею Дрейдену, приглашенному из Петербурга на роль брата Раневской Гаева. В отличие от москвичей он был легок и свободен в своих импровизациях, не боялся ломать комедию, изображая "облезлого барина", которому на всех и на все наплевать, кроме себя, любимого, а потому снисходительно взирающего на непрактичную сестру.
Оговорюсь сразу: меня не раздражала манерность Литвиновой, поскольку это "вписывалось" в образ экстравагантной дамы, бросившей себя на алтарь любви. Она выразительно молчала, слушала, в ее огромных, прозрачных глазах светилась мысль, но, как только начинала говорить, все обаяние куда-то пропадало. Создавалось такое впечатление, что актриса не в состоянии выплеснуть переполняющие ее чувства или, того хуже, - не знает, как это сделать. Одним словом, не складывались у нашей "Марлен Дитрих" отношения с театральными партнерами.
Не могу сказать, что и остальные актеры выступали в тесной спайке друг с другом: "Ты мне петельку, я тебе крючочек". Все они были сосредоточены на своем "соло". В этом я их меньше всего виню, потому что режиссер изначально задал им отстраненный способ существования, предложив каждому сыграть "публичное одиночество", желая подчеркнуть разобщенность этих людей, не способных совершить поступок, пальцем пошевелить, чтобы спасти свой вишневый сад. Такое режиссерское видение Чехова интересно, только ведь и актерский ансамбль тоже не помешал бы...
Шапиро не гладит героев пьесы по головке, наоборот, предъявляет к ним серьезный счет и жестко спрашивает: почему они позволили жизни так закрутить себя и смириться с участью несчастных жертв, уступивших родовое имение купцу Лопахину. Более того, он подверг сомнению хваленую душевность Раневской, а в финале спектакля показал ее и братца с совсем неприглядной стороны. Без единой слезинки, холодно и чопорно Раневская прощается с Аней (Анастасия Скорик), ничуть не задумываясь, на какие средства будет жить ее дочь, поскольку все деньги ярославской бабушки, присланные на погашение долгов за усадьбу, забирает в Париж, где проживет их с любовником. Она также знает, что приемная дочь Варя (Янина Колесниченко) отправляется служить экономкой в соседнее имение и "ухажер" Лопахин никогда не женится на ней. Легкокрылый мотылек Гаев, считающий себя прогрессистом, при отъезде даже не вспомнит о больном Фирсе, всю жизнь оберегавшем его, как малое дитя. Так что какие уж тут могут быть сантименты, какое родство душ, если каждый спасается в одиночку и думает только о себе? Вот почему с самого начала спектакля Шапиро не питает никаких иллюзий по поводу дружной семьи, от которой остались одни воспоминания да бедный Фирс (Владимир Кашпур), путающийся под ногами. Но и ему, как саду, осталось недолго жить.
Вот почему в этом "доме" без окон и дверей, без "многоуважаемого" шкафа и вишневого сада только "тени забытых предков" "пляшут" на белых занавесках, а вокруг черно и пусто. Шехтелевский занавес с изображением парящей чайки стал чуть ли не главным "действующим лицом" последнего мхатовского спектакля. Он распахивается в глубь сцены, делится на две половины, потом на узкие полоски, которые, двигаясь по диагонали, "подметают" персонажей ближе к авансцене, пытаясь их вытеснить совсем. В этой "говорящей" метафоре художника Давида Боровского заключается, как видно, идея постановки: если люди не могут одолеть жизнь, то она выбрасывает их на обочину, и в этом виноваты только они сами. Это и впрямь надо ясно осознавать, в противном случае будут появляться все новые и новые лопахины, которые будут рубить вишневые сады, и защищать их будет некому.