- Вы подошли к некоему рубежу - 35 лет. Ощущаете на себе "кризис среднего возраста"?
- Я понимаю, что некоторые вещи, которые раньше были для меня очень принципиальными, сейчас становятся совершенно неважными и наоборот. Я, безусловно, переживаю определенную переоценку ценностей. Главное, чтобы не стало меньше желания радоваться. Радоваться не чему-то конкретному, а радоваться вообще - тому, что ты живешь на свете, видишь, как распускаются листья, светит солнце. У меня это пока получается, к счастью. И, конечно, мне кажется, что я меняюсь в лучшую сторону, становлюсь более мудрым и более интересным. (Смеется.)
- Вы всегда очень позитивный, открытый и улыбчивый. Скажите, как вам удается выживать с такими качествами в конкурирующей творческой среде?
- В юности я все время улыбался и воспринимал мир оптимистично, потому что все вокруг казалось очень добрым и хорошим. Потом мне стало чуть менее весело, чуть менее хорошей оказалась окружающая действительность. Но я понял, что с улыбкой легче пережить любые испытания. Прекрасная книга "Украденный смех", прочитанная в детстве, на всю жизнь научила меня, что смех и есть практически главное в жизни. Если ты людям улыбаешься, то им гораздо естественней улыбнуться тебе в ответ, чем дать по голове лопатой. Что, правда, очень часто не защищает от того, что кто-то все же может дать лопатой по голове. (Смеется.) Желание радоваться и улыбаться каждому встречному является достаточно крепкой броней, которая помогает жить.
- Как в детстве и юности складывались ваши отношения с родителями?
- Мне кажется, огромная и, пожалуй, главная составляющая счастья в семье - это отсутствие конфликтов между родителями и детьми. Главное, чтобы дети и родители на глубинном уровне понимали, что они являются друг для друга самыми большими друзьями, самой большой отрадой и поддержкой. И тогда можно спорить о чем угодно хоть до умопомрачения, главное - не забывать этот основной тезис, тогда все будет здорово. В этом смысле у меня были абсолютно счастливые детство и юность. Да и взрослая жизнь тоже.
- Как думаете, у вас получается быть таким же другом для своих троих детей? Они с вами откровенны?
- Я стараюсь. Хотя пока очень трудно разобраться. Мне кажется, что в своих отношениях с деть-ми я на верном пути. Хотя мое самоедство, конечно, меня сжигает, потому что мне кажется, что чего-то я недоделываю, на что-то мне не хватает сил, терпения, времени.
- Вы не похожи на строгого папу. А какой вы на самом деле?
- Очень важно пытаться нагрузить детей какими-то делами, чтобы они вместе с тобой или для тебя что-то делали, чтобы у них была определенная ответственность. Это будет их воспитывать и развлекать одновременно. И главное, что у нас с ними есть совместные достижения и совместные промахи. Что сближает с детьми гораздо больше, чем любые морализаторские разговоры, объяснения, что правильно и неправильно. И плюс собственный пример: если ты хочешь, чтобы твой ребенок стелил кровать, ты должен стелить ее и сам. Если ты хочешь, чтобы ребенок занимался спортом, ты тоже должен это делать. А если ты с утра сидишь и пьешь пиво, объясняя при этом ребенку очень точно, прекрасным языком, с цитатами хороших авторов, что нужно читать книги, заниматься спортом и, допустим, бриться два раза в день, то это вряд ли вызовет внимание и уважение.
- Вы действительно весь этот сезон посвятили театру?
- Последние девять месяцев моей жизни я не вылезаю из театра. Сначала меня пригласил Павел Сафонов в спектакль "Розенкранц и Гильденстерн мертвы". А чуть позже Владимир Агеев предложил играть Сталина в "Девушке и революционере", что было для меня очень неожиданно. Поначалу я категорически отверг это предложение - не верил, что Агеев серьезно может предлагать мне такую роль. Но потом он не только полностью убедил меня, но и добился полного подчинения в работе. Я не считаю, что нельзя играть плохих людей, актер может играть кого угодно, даже дьявола. Важно, чтобы само произведение несло разделяемое тобой мировоззрение.
- Как, на ваш взгляд, кризис отразился на кино?
- Очень сильно. Но я считаю, что для кино это в конечном итоге будет благом. Поможет отсеять энное количество людей, которые считали, как здорово вложить собственные деньги в кинематограф. И пускай кто-нибудь из друзей что-то снимет. Так ведь и было. Хорошее кино в таких случаях получается редко. А то, что из-за кризиса упадут наши гонорары, переживем, что делать.
- Гонорары упали?
- Упали очень сильно, процентов на 60-70. Но я не думаю, что это навсегда. И потом, наши гонорары были более чем достаточными для того, чтобы радостно жить и ни в чем себе не отказывать. Значит, сейчас мы чуть-чуть подужмемся. Ведь все равно тех денег, что нам сейчас платят, вполне достаточно, чтобы вкусно есть, пить и покупать себе новые ботинки.
- Какая-то отдушина от работы у вас есть?
- Раньше я всю жизнь испытывал страшную паранойю, когда у меня появлялось свободное время. Считал, что это ужасно, что я никому не нужен. Теперь же я абсолютно счастлив, когда у меня это время появляется. Оказывается, есть столько всего на свете, что делать почти так же приятно, как и работать. С приходом весны для меня самым большим отдыхом и самой большой радостью является все, что касается сада. С того момента, как распускается первая почка, и до конца июня я вообще ни о чем другом думать не могу. Я хожу по городу и смотрю, как какое дерево обрезано, где что у кого выросло. И просто умираю от зависти. (Смеется.)
Наше досье
Евгений Стычкин родился 10 июня 1974 года в Москве в семье переводчика-синхрониста Алексея Стычкина и актрисы Большого театра Ксении Рябинкиной. Окончил ВГИК, курс Армена Джигарханяна и Альберта Филозова. Работал в театре "Школа современной пьесы", театре клоунады Терезы Дуровой, Театре Луны, театре им. Моссовета. Евгений женат на пианистке Екатерине Сканави, которая родила ему троих детей: сыновей Алексея (9 лет) и Льва (8 лет) и дочь Александру (5 лет).