МАТ ЛЕЧИТ, КАК ЗМЕИНЫЙ ЯД
Мое отношение к мату, звучащему в устах героев на киноэкранах, на
театральной сцене, - неоднозначное. Когда мат уместен - положительное, когда неуместен - резко отрицательное. А уместен мат или неуместен - это вопрос к явленному произведению искусства - талантливому или бездарному.
Мат - это рентген духа. Озон речи. Это сакральный, энергетический,
сверхгениальный язык, усиливающий искусство, если оно есть, и сметающий его в ноль, если это искусство голых королей. Если произведение с ненормативной лексикой выполняет жертвенную функцию Высокого Покаяния, то мат лечит людей, общество, мир - как змеиный яд в руках настоящего целителя. А если фильм или спектакль мелкотравчатый, в угоду скандалезной моде - мат только усиливает бездарность такой бросовой поделки. Смотрите для примера тексты (а лучше не надо) отменно отпиаренных братьев Пресняковых, Дуренковых. Или спектакли того же уровня попсового востребования в постановке Кирилла Серебренникова, Эдуарда Боякова, у которых за их сценическими или экранными созданиями никакая Правда Жизни не стоит, а есть лишь беспомощный матерный блев.
Например, был бы сдобренный матом текст братьев Пресняковых "Изображая жертву" раз в десять длиннее или короче - по сути ничего бы в этой "сериально-бульварной штамповке" не изменилось. Поэтому тот же Серебренников берет в работу заведомо низкопробные тексты, ибо на серьезной драматургии его творческая, духовная несостоятельность видна невооруженным глазом ("Антоний и Клеопатра" в "Современнике"). Лично мне он признавался, что мои пьесы - "Игра в жмурики", "Вышка Чикатило" - очень трудно ставить. Оно и понятно: надо соответствовать уровню этих пьес, где главное не мат, а мысль, ибо театр - не место для расслабленно-вульгарного ржания.
Михаил Волохов.
МАТ КАЛЕЧИТ, КАК СНАДОБЬЕ ЗНАХАРКИ
В конце 80-х, вырвавшись из-под гнета советской цензуры, искусство наше ринулось делать все, что раньше было нельзя. Вот так нецензурная лексика и стала своего рода символом свободы. Грешен, и я употреблял тогда матерщинку в прозе. Но та эпоха ушла. Переиздавая книги в новейшее время, я с подачи многомудрого редактора, слегка поартачившись, заменил все крепкие выражения на эвфемизмы. Можете мне не верить, но стало лучше.
Сегодня я глубоко убежден, что любой литературный текст (за редчайшим исключением - например, книги Юза Алешковского или Александра Никонова) может обойтись без мата. А раз может, то и должен. Только считанным единицам, обладающим особым талантом, удается за счет мата обогащать язык. Все остальные - писатели и читатели, прибегая к мату, обедняют, уродуют, калечат и язык свой, и психику.
Материться, на мой вкус, допустимо лишь там, где это никому не мешает и даже доставляет удовольствие. Например, в теплой дружеской компании. Но нецензурная лексика, например, в средствах массовой информации недопустима. Потому что нельзя нарушать права граждан, непреднамеренно включивших радио или телевизор, случайно раскрывших газету или журнал. Они имеют право не нарываться на скабрезность.
Фильмов, идущих широким экраном, мои замечания касаются даже в большей степени, чем печатного слова, ведь их воздействие на сознание куда сильнее. Не должно быть мата в общедоступных кинотеатрах. И запрет этот должен быть достаточно жестким. А для любителей и гурманов - пожалуйста: элитное кино в элитной аудитории со всеми положенными ограничениями. Как для порнухи в секс-шопах.
Антон Молчанов.