- Раймонд Волдемарович, вас не смущает, когда к вам обращаются по имени и отчеству? Ведь в Латвии это не принято.
- Наоборот, мне приятно, когда русские знакомые так ко мне обращаются. Я вообще уважаю русские обычаи. Труднее всего было привыкнуть к обращению "господин".
...Официант приносит кофе и пепельницу, я подвигаю ее к чашке маэстро.
- Спасибо, я не курю и не пью уже больше сорока лет.
- Почему вы решили "завязать" с выпивкой?
- Я могу рассказать свою историю - музыканта, который играл на танцах. Ко мне подходили люди, угощали, принося пресловутые сто граммов в граненом стакане. Удовольствия никакого, но все равно во время игры принимаешь. И с каждым днем пил все чаще и чаще. Это превратилось в принципе уже в болезнь. Может, это от моего слабого характера...
- Ничего себе слабый, если взяли и бросили.
- Я говорю про тот период. Тогда мог прийти на работу пьяным, что было связано с постоянными халтурами - на танцах, в ресторанах и так далее. Выслушивал фальшивые комплименты, и мне все наливали и наливали. Но пришел момент, когда надо было соображать, что делать. Тем более из-за того, что я однажды не пришел на концерт, меня уволили из Рижской филармонии. Запои могли длиться неделю. Мои хорошие друзья постоянно говорили мне, чтобы я лечился. Большую роль сыграла и моя жена Лана, убеждая покончить с выпивками, лечь в специализированную клинику.
- У вас в то время уже родилась дочь. Ей тогда был всего годик.
- Да. И я мог потерять не только семью, но и свою жизнь. Впереди маячила пропасть. Так что в один прекрасный день я решился.
- Как проходило лечение?
- Уколы, отбивающие желание выпить, всяческие процедуры длились недели две или три. Но перед выпиской врачи сказали, что самое тяжелое начнется после больницы. Сумею ли, мол, воздержаться от спиртного. И я смог себя заставить категорически отказаться даже от таких, казалось бы, невинных соблазнов, как глоток шампанского в кругу друзей или бокал пива. Да, трудно было устоять, но если бы я хоть раз поддался на уговоры, мне пришел бы конец. Словом, понял, что возвращаться в клинику снова ни за что не хочу. По-моему, даже установил какой-то рекорд по бегу - настолько быстро рванул от больницы к трамвайной остановке. С тех пор и не пью.
- Понятно, что у каждого своя жизнь, универсальных рецептов трезвости нет. Но, может быть, что-то посоветуете?
- Рецептов у меня никаких на сей счет нет. Если не считать совета: если вы превратились или превращаетесь в алкоголика и решили завязать с выпивкой, то делать это надо решительно и бесповоротно. На все сто процентов и навсегда. Причем отказаться нужно от всех напитков, в которых есть хоть немного алкоголя, - и от пива, и от вина. Правда, я завидую тем людям, которые имеют тормоза. Если бы я их имел, то иногда бы немного выпивал...
- А я-то подумала, что вы вообще противник алкоголя как такового...
- Почему же? Множество людей выпивают по 50 граммов коньяка чуть ли не ежедневно, и ничего. Немного выпить для тонуса в компании - это идеально. Небольшой допинг, чтобы раскрепоститься, не помешает. А я в этот момент сижу в углу - такой мрачный, как обычно (говоря это, Паулс смеется. - И.К.). И мне приходится на все это смотреть. Особенно неприятно, когда люди, переусердствовав с напитками, становятся дураками и лезут общаться.
- Наверное, было особенно трудно в то время, когда работали с Пугачевой и Леонтьевым? Богема как бы предполагает застолья.
- Сначала мы ночами у Аллы дома сидели. Кто хотел, тот выпивал, никто никого никогда не принуждал. Может, лишь кто-то по незнанию предлагал мне выпить. Я извинялся и отказывался.
- Валерий Леонтьев, говорят, вообще не пьет?
- Нет, он выпивает иногда, но, думаю, ему это нужно для психологической разгрузки.
- А Алла Борисовна?
- У нее периодами бывает все. И многое от настроения зависит. Она может долгое время сидеть на диете, а потом - вновь расслабиться.
- А в Новый год что пьете в полночь?
- Сок!
- Наверное, спортом занимаетесь?
- Совсем нет. Больше расслабляюсь тем, что работаю в саду. У меня загородный дом, мне очень нравится подстригать деревья, газон. Кормлю лебедей. Они обнаглели: прилетают целыми семьями и не хотят отправляться на юг - зимуют у нас. Их уже целая стая. Наверное, все люди в 40 - 50 лет замечают, что их тянет к земле. И у вас в свое время возникнет такое же чувство, вот увидите... Еще я люблю найти красивый камень, помыть его, положить в саду. Мне нравятся композиции из природных материалов. Не переношу всяких ярких глиняных гномов, которых дачники ставят у себя на участках. Все должно быть гармонично, естественно, в классическом стиле.
- Вы и в одежде придерживаетесь классики? Как подбираете себе костюмы?
- Мой стиль - академический, элегантный. Он уместен всегда. Этот костюм, который сейчас на мне, купил в Москве. Предпочитаю известные немецкие или итальянские модели. На сцене я должен чувствовать себя комфортно, поэтому надеваю смокинг. Конечно, есть мероприятия, когда необходим фрак, но я не очень люблю его носить. Дома для меня самая идеальная одежда - теплые мягкие вещи, вот только не понимаю, почему многие люди носят их на улице или даже на работе. Ведь и мужчины, и женщины должны быть элегантны. Эти часы "Patek Philipp" мне подарила жена. Но я не из тех, кто хвастается дорогими безделушками, тем более что их у меня немного. Очень люблю одеколоны - помню, в начале 70-х купил первый иностранный парфюм от Пако Рабана - до этого был только "Шипр" и "Тройной". Причем мы их иногда и пили...
- Вы бы могли назвать музыкальным термином темп жизни, в котором живете?
- Да, пожалуй. Есть такой - аччелерандо, что означает начало исполнения в одном темпе, а далее - по нарастающей, все быстрее и быстрее. Жаль только, что возможность заниматься любимым делом, не отвлекаясь на другие, появляется очень поздно, к концу жизни. Мне нравится просто сочинять музыку.
- Часто сейчас бываете в России?
- К сожалению, очень редко. Ведь я завершил активную концертную деятельность. Свое уже отпел, сорок лет был на сцене. Кое-что, конечно, делаю и сейчас, но без былого размаха и азарта, не могу привыкнуть к современному шоу-бизнесу. Сейчас меня больше тянет к лирической или камерной музыке, но это некоммерческие вещи.
- Однако в Латвии вас считают большим бизнесменом. Говорят, вы владелец крупного музыкально-коммерческого центра "Вернисаж"?
- В "Вернисаж" я вложил только свое имя. Владелец у центра другой. У меня около 10 процентов акций, своего рода плата за имя. Это дает мне возможность не думать о завтрашнем дне.
- А в партию, которую вы возглавляете, тоже вложили только имя?
- В общем, да. Группа молодых политиков предложила мне возглавить "Новую партию". Им нужна была икона. И я согласился. Потом началась предвыборная кампания, на меня полилась грязь. Ничего, пережил. Но профессиональным политиком не буду никогда.
- Ну а президентом Латвии действительно хотели стать?
- Меня выдвинула партия, и я набрал в парламенте больше всех голосов, но перед решающим туром ушел, снял свою кандидатуру. Почему? Если бы меня выбрали, я бы оказался в тяжелейшей ситуации. Я выступаю за хорошие отношения с Россией, и это вызвало бы сопротивление наших правых. Я бы оказался между двумя жерновами.
- Почему, на ваш взгляд, Россия и Латвия до сих пор ссорятся?
- Большую роль играет обида латышей, безвинно пострадавших от советского строя. К тому же у нас есть силы, которые подогревают эту атмосферу. Я же считаю, что историю надо оставить историкам. Россия всегда будет иметь большое значение для Латвии. И политики должны это учитывать, а не жить догмами. Наверное, не все правильно делает и Россия. Раньше большое государство могло не считаться с малым. Но это время ушло. Сейчас надо быть мудрее.
- Раймонд Волдемарович, сегодня вы - депутат сейма. Но для миллионов людей вы были и остаетесь Маэстро. Скажите, насколько вам интересно заниматься парламентскими делами?
- Не очень интересно. Хочется уйти и сесть за рояль - это моя стихия.
- Какой закон вы бы приняли, будь ваша воля?
- Закон о бездарности. Чтобы ни в одной отрасли человеческой деятельности не работали бездарные люди. К сожалению, это только мечта. К примеру, на эстраде сейчас нет места талантам. Шоу-бизнес - это деньги, грязь. Я не люблю этот мир и очень рад тому, что моя дочь и внучки не попали на сцену. Ведь сцена - это наркотик.
- Вы верите в Бога?
- Годы атеизма сделали свое дело - я не считаю себя набожным человеком и почему-то не верю тем ярым коммунистам, которые вдруг стали глубоко верующими людьми. Но я твердо уверен, что над нами есть кто-то свыше. Ведь в жизни нет ничего случайного. Даже наша с вами встреча сейчас - закономерность, а не случай.
- У каждого художника, как вы сказали, есть взлеты и спады. Не жаль, что уходит нечто такое, что вам позволяло творить мелодии, которые любимы и востребованы не одним поколением?
- Так должно быть. Даже у гениальных людей, которые достигали в музыке больших высот, бывали периоды, когда они отходили от творчества. А может, это просто возраст берет свое. Я не могу постоянно создавать шлягеры. Я рад тому, что очень долгое время держался и еще держусь. Есть много композиторов и исполнителей, которых можно назвать "сезонными". Вы посмотрите на российскую эстраду. Что бы ни говорили про молодежь, но мы все равно возвращаемся к Пугачевой, Леонтьеву или к тому же самому Кобзону. Свой "золотой период" или "русский период" я вряд ли повторю в жизни, но мне очень дорого то, что люди на моих концертах плачут, слушая "Миллион алых роз", "Маэстро"...
- То есть вы следите за российской эстрадой?
- Иногда. Хотя, если откровенно, очень многое из того, что я вижу, для меня неприемлемо из чисто эстетических соображений. Мне больше нравится не эстрада, а старые советские фильмы. Мы с женой часто смотрим их - "Белое солнце пустыни", "Бриллиантовая рука"... Вообще, очень любим фильмы с Андреем Мироновым - он был моим лучшим другом...
- Долгое время вы работали вместе с Аллой Пугачевой. У вас сохранилась дружба?
- К сожалению, нет. Я бы не сказал, что у нас плохие отношения, их просто нет. Но я сто раз сказал и своим словам не изменю: Алла Пугачева - настоящий артист, профессиональная певица. На сцене она - королева. Но как любой человек, она имеет светлую сторону и другую, я не сказал бы, что другая темная. Да, она пробилась, сделала карьеру, но иногда в ней есть что-то наигранное. Она любит быть такой вот русской боярыней, которой все позволено.
- Вы поддерживаете отношения с коллегами из бывшего СССР?
- Практически нет. После того развала мы стали жить по капиталистическим принципам - каждый за себя. Сейчас невозможно, как раньше, поехать в Москву в командировку на две недели и весело там жить. Москвичи тоже думают, что приехать в Латвию стоит больших денег, никто уже просто так лишнюю копейку не потратит. Да и по сравнению с Европой в Латвии очень дорогая жизнь... Когда мы раньше выезжали за границу, то подписывали разные документы, и я в том числе. Например, о том, что обязуемся не убежать и вернуться в СССР. Это была унизительная процедура. Когда я выезжал в первый раз, то нас всех разделили по группам и в каждой был старший, и мы все знали, что он сотрудник КГБ. Теперь, когда это вспоминаешь, понимаешь, насколько все это было глупо, какими перепуганными мы выглядели за границей. Кому и зачем такое было нужно?
- А предлагали вам сотрудничать с КГБ?
- Нет. Вот в партию предлагали вступить два раза. Но я отвертелся, сказал, что еще не дорос.
- У вас очень специфический образ: когда играете на рояле, то кажетесь замкнутым, очень сосредоточенным.
- Мне многие об этом говорят. Но когда у тебя есть что-то свое, то это хороший признак.
- У вас есть любимая мелодия?
- Я не играю свои мелодии. Такое случается крайне редко. Недавно я записал компакт-диск с мелодиями песен, которые исполняли Элвис Пресли, Фрэнк Синатра, Том Джонс. Мне это никто не заказывал, это для себя.
- Так какая все-таки музыка для души?
- Наверное, мелодия из фильма "Долгая дорога в дюнах". Это моя визитная карточка. И из фильма "Театр". И к слову, я рад тому, что написал так много неплохих мелодий и песен. По моим подсчетам, чтобы проиграть их все, нужно потратить целых два дня.