Традиционный обзор книжного рынка от «Труда»
Тембр в книге тоже имеет значение. У каждого автора он неповторим. Остро критический в социальной публицистике классика. Насмешливо-ироничный у мастера безупречных линий и лаконичного цвета. Апологетически хвалебный у современного летописца и телесценариста. Как звучат, так и читаются книги очень по-разному.
Речь не о перце, а о пролетарском писателе и его статьях 1896-1917 годов. Алексей Максимович предстает тут изощренным интеллектуалом, для которого даже Ницше — символ «убожества мещанской мысли». В центре сборника — знаменитые «Заметки о мещанстве», дополненные едкими репортажами с Нижегородской ярмарки и не вошедшим в ПСС очерком «О дураках и прочем», где русский народ обвиняется в любви к Иванушке-дурачку и юродивым. Горький с одинаковым жаром бичует и власть, вечно алчную и деспотичную, и покорный народ, но больше всех достается на орехи среднему классу, или, как тогда говорили, мещанам. Блестящие тексты с ничуть не потерявшими актуальности мыслями. И все равно чувство прикосновения к чему-то пыльному, из чулана добытому, не покидает. Вот, пожалуйста: «Нам необходимо переделать себя изнутри, необходимо возбудить в себе страсть к делу, любовь к работе. Без этого погибнем». Не менее свежо высказывание про пишущую братию: «На Руси великой народился новый тип писателя — это общественный шут, забавник жадного до развлечения мещанства, он служит публике, а не родине, и служит не как судия и свидетель жизни, а как нищий приживал — богатому».
Книга-перформанс американо-английского художника Уистлера (1834-1903), считавшего своим местом рождения Петербург, куда он приехал подростком (его отец, инженер-путеец, строил Николаевскую железную дорогу), был принят в Академию художеств и брал уроки у Павла Федотова. Это публикация его судебной тяжбы с крупнейшим арт-критиком Джоном Рескином, писавшим такие рецензии на уистлеровские картины, что их перестали покупать (вот, кстати, какова в ту пору была цена публичного слова!). Размытые морские пейзажи казались приверженцу традиционного искусства не просто ненужными, но оскорбляющими классическую эстетику.
Уязвленный Уистлер подал на Рескина иск в суд, процесс выиграл, но полностью разорился. После чего превратился в злобного писателя, не оставлявшего безответным ни малейшего выпада в свой адрес. Коллекция этой изящной игры в пинг-понг — основа сборника, вышедшего на русском в 1970-м. Данное переиздание посвящено переводчице Екатерине Некрасовой, назвавшей его «энциклопедией человеческой глупости».
Решивший стать историком питерский филолог-германист на жизнеописание царя-батюшки получил благословение отца Тихона Шевкунова, тоже литератора. «Император ненавидел напыщенность, показуху и роскошь», — пишет отец Тихон в предисловии. В книге напыщенности тоже хоть отбавляй, но есть и поразительное внимание к судьбе героя. Жизнь государя-миротворца (при Александре III Россия ни с кем не воевала) в изложении автора похожа на житие святого. С трепетом расписана вся его биография с послужным списком, массой эпизодов семейной жизни, путешествиями от Кавказа до Баку. И сюжетом про западного посланника, просящего аудиенции в момент царской рыбалки. Когда Александру доложили, тот сказал: «Пока русский царь ловит рыбу, Европа может подождать».
На обложке репродукции Крамского и Репина, среди внутренних иллюстраций — памятник Паоло Трубецкого «Державному основателю Великаго Сибирскаго пути». Правда, без комментариев. Грузно сидящий в мешковатой одежде и барашковой шапке на коне-тяжеловозе правитель натянул поводья. Но животное не понимает, куда его понукают. Это о нем сложили шутливый стих: «Стоит комод, / На комоде бегемот, / На бегемоте обормот...». Присутствовавший на открытии Репин воскликнул: «Верно! Россия, придавленная тяжестью одного из реакционнейших царей, пятится назад».