"ТВОЙ ЛЮБИМЫЙ АЛЕКСАНДР ВАМПИЛОВ"

Главная Жизнь 01:01 11 Октября 2001 161

В августе 1961 года в Москве встретились два молодых журналиста - Галина Люкшина и Александр Вампилов, который трагически погиб в 1972 году, не дожив до своего 35-летия. Предлагаем вниманию читателей "Труда" воспоминания Г. Люкшиной о том периоде.

Люкшина Галина

Напечатать

...В 1961 году мы приехали на учебу в Москву, в Центральную комсомольскую школу. Курсы готовили руководящие кадры молодежной печати. Саша до этого работал в молодежной газете в Иркутске, я - диктором на радио в небольшом городке в Поволжье, была в штате газеты.
После собеседования мы все невольно приглядывались друг к другу. Девушки бросали пристальные взгляды на мужскую половину группы. И ловили ответные сигналы. Сашу мы вскоре исключили из женихов, по документам он был женат. А ведь он был самым молодым на курсе, напоминал медвежонка. Милого и добродушного, с почти детским лицом.
С утра обычно были занятия. А после обеда мы, сбившись в небольшие стайки, уезжали в первопрестольную - знакомиться с ее достопримечательностями. Сначала собирались по 5-6 человек. Ходили на выставки и в музеи, вечером - в театр. Уже тогда Саша понимал в этом больше всех, и мы доверяли его вкусу. В театре "Современник", куда попасть было нелегко, посмотрели "Голого короля", потом "Вечно живые", в театре Вахтангова - "Иркутскую историю", в театре Маяковского - "Медею". Саша был потрясен спектаклем. Никак не могли попасть в Большой театр, но однажды повезло. Достали два билета на "Медного всадника" на галерку. Попали мы и в Зал Чайковского на Девятую симфонию Бетховена.
Получив стипендию (а она у нас по тем временам была приличная - сто рублей в месяц), мы шли в один из ресторанов. Побывали в "Национале", "Арагви", очень модным был ресторан или бар при гостинице "Москва" - "Седьмое небо". В ресторанах нас интересовала не выпивка, нам хотелось посмотреть на их красоту и убранство, попробовать новую кухню.
В воскресенье, как правило, шли или в Музей изобразительных искусств, или в Третьяковскую галерею. Саша любил Саврасова, Врубеля, Айвазовского, Репина.
Cаша был очень остроумен, любил писать шутливые записки. Однажды вечером мы зашли в библиотеку. Готовились к семинару, конспектировали работу Маркса. Я тоже взяла том Маркса и села за стол. Саша - рядом. Он пытался заглянуть в мои глаза, я избегала взгляда, хотелось скорее сделать конспект. Он пишет записку: "У тебя найдется минутка для любимого?" Я строго посмотрела на него и написала: "Потерпи несколько минут". Вижу, ему не сидится и не работается. Он мне опять пишет: "Я или Маркс?" Вначале я не вникла в смысл написанных слов, но потом на меня напал такой смех, что я вынуждена была покинуть зал. За мной неторопливо вышел Саша.
Никогда не забуду историю с зелеными туфельками, из которых мы пили шампанское. Однажды мы с Сашей зашли в универмаг. Он что-то выбирал в одном отделе, а я заглянула в обувной. И увидела прекрасные английские перламутровые с зеленым отливом туфельки. Решила просто примерить. Продавщица залюбовалась. Подошли еще несколько покупателей, уговаривали купить туфли. Уж очень хороши. Подошел Саша и ахнул... Я быстро сняла туфельку с ноги.
- Сколько же они стоят? - спросил он.
- Почти половину стипендии, - смутившись, сказала я. - Оставим такие покупки для лучших времен. У нас еще все впереди...
Мы вернулись в общежитие, и я забыла о туфельках. Назавтра Саша вечером пришел ко мне с коробкой. В ней были вчерашние туфли. На мой вопрос "откуда?" пошутил:
- Ограбил ночью магазин.
- Покажи, что у тебя осталось в кошельке?
- Стоит ли тратить эмоции на эти презренные бумажки, - сказал Саша. - Главное, что у Золушки теперь есть туфельки, и она может идти на бал...
А потом появилась и бутылка шампанского, которую решили распить с друзьями прямо из туфелек. Кстати, я и сейчас храню их.
Учеба в ЦКШ, вероятно, была лучшей порой его жизни. Он уже тогда готовил себя для работы в театре. Помню, в библиотеке взял сборник пьес Сухово-Кобылина и читал вслух монолог Тарелкина. Саша мечтал, как он выразился, "въехать в столицу на белом коне". Он еще не знал горечи поражений, разочарований, предательства, подлости, это он узнает позже... А пока мы наслаждались прелестями московской жизни. И если у нас не было денег для поездки в Москву, мы читали, шли в спортивный зал. Саша организовал драмкружок, проводил репетиции.
...Занятия по фотоделу вел у нас Андрей Михайлович Архипов. Он поощрял наше увлечение фотографией, давал ключи от лаборатории, и мы иногда целые вечера проводили там, печатая снимки. Саша сам не любил позировать, обычно вся пленка уходила на меня. Снимки у него получались живые, с настроением... Некоторые из них он увез с собой в Иркутск. В том числе и целую серию, связанную со встречей Нового года. Один из снимков был опубликован в "Труде" 25 января 2001 г. Правда, автор присланного в редакцию материала неверно назвала мою фамилию: столько лет...
На каникулы после Нового года я уехала домой к родителям. Саша в Иркутск не поехал, остался в Москве. Не разрешил приехать и жене, с которой у него, как он мне рассказал потом, еще до Москвы наметился разлад. Он не говорил о ней ни одного дурного слова, но твердил постоянно: "Она хорошая женщина, но промеж нами нет любви". Через несколько дней я вернулась. Несколько дней разлуки дали нам понять, как дороги мы друг другу. Я вернулась рано утром, легла отдохнуть. Когда дежурная ему сказала, что я в своей комнате, радости его не было предела, как будто мы не виделись целую вечность.
И вновь потекли счастливые дни. Мы вместе проводили свободное время, вместе готовились к семинарам. Позднее в одном из своих писем он напишет: "Мы не вместе, но мне хорошо от твоей любви. Потому что в этом дешевом мире, кроме любви, слишком мало хорошего и ничего нет искреннего".
В апреле слушатели курсов уезжали на практику. Она проходила не только в московских газетах. Мы с Сашей хотели поехать в Киев. Записались и успокоились. Каково же было наше удивление, когда мы увидели списки отъезжающих. Я осталась в киевской группе, Саша оказался в минской.
У Саши был недоброжелатель - наш декан. К весне наши отношения ни для кого не были секретом, в том числе и для этого самого декана. Еще несколько дней назад мы радовались, что будем гулять вдвоем по Киеву, и вдруг все рухнуло. Саша пошел к декану поговорить "по-мужски". Безрезультатно! "Иезуит! - сказал Саша, вернувшись. - Он это даже подал как знак особого доверия и, чтобы крепче привязать меня, назначил старшим". Мы были удручены и подавлены. Первые дни в Минске были для него мучительно тоскливыми. Это я поняла по его письму, которое вскоре получила.
"Любимая! Привет тебе! Привет!
В то время, когда ты бегаешь под каштанами, машешь белой сумкой, щуришься на чужих мужчин, - я думаю о тебе. Я думаю о Киеве. Минск - это поминки по Москве. Город, впрочем, хороший, каменный, степенный... За окнами прямо на глазах распускаются тополя. Какое им дело до того, что у меня тоска. Им плевать на киевские каштаны. А я думаю о Киеве. Я думаю о тебе. Как получишь эту записку - ответь мне. Ответь мне, ждешь ли ты меня в Киеве. Неужели меня можно забыть за неделю? Неужели за семь дней от меня можно отвыкнуть? Если даже над головой цветут каштаны и на тебя щурится множество чужих мужчин? Жду письма.
Может быть, еще твой любимый Александр".
На первомайские праздники Саша уехал в Киев. Тогда Пасха и 1 Мая совпали. В Киев Саша приехал ранним утром. Верующие валом валили из Владимирского собора на бульвар Шевченко. Поскольку Сашу в столь ранний час в гостиницу не пустили, он пошел навстречу толпе. Мы еще спали, а он христосовался со старушками, которые одаривали его пасхальными яйцами. С пригоршней яиц он заявился к нам.
Целую неделю мы бегали по Киеву беспечные и счастливые. Но всему приходит конец. Из Минска позвонили, что выезжает московская инспекция. Саше надо было срочно уезжать. Но киевские весенние дни надолго останутся в нашей памяти, и потом из Иркутска, получив мое грустное письмо, он напишет: "Галка! Не надо черной тоски. Есть облака. Фотографии. Есть город Киев. Есть наши письма. Есть мы. И я тебя люблю".
Саша уехал, но мы спланировали нашу следующую встречу - в Чернигове. Я возьму командировку в Чернигов, а он из своей газеты - в Гомель, откуда до Чернигова рукой подать.
В нашей жизни опять было несколько счастливых дней. Мы бродили по городу, купались в Десне. Не заметили, как пробежали и эти дни. Уезжал Саша в жаркий майский полдень. Автобусом до Гомеля, потом в Минск. Мы прибежали на автостанцию за несколько минут до отправления. Пассажиры уже сидели на местах. Саша показал водителю билет и вернулся ко мне. Я не могла сдержать слез. Это, очевидно, и тронуло пассажиров. Они терпеливо ждали, пока Саша успокаивал меня. Потом поцеловал и вскочил на подножку. Автобус тронулся, подняв клубы пыли. Я осталась на улице одна. Потом в пьесе "Старший сын" устами Сарафанова он вспомнит эту страничку нашей жизни и горько признается: "Свое счастье я оставил там, в Чернигове. Боже мой! Как я мог!" В письме из Иркутска он позже напишет:
"Любимая!
Мне снится дальняя улица в Чернигове. В Чернигове, в мае, в полдень. Пыль с той улицы у меня в глазах. Ее не вытравить ни туманами, ни грозами. В жизни не хватит на это туманов и гроз..."

Напечатать

Жизнь 00:04 / 19 Апреля 2024 9856

Итак, она звалась «копейкой»…

В этот день в 1970 году с конвейера сошел первый ВАЗ-2101

Артем Скворцов

Труд

19 апреля 1970 года со сборочного конвейера Волжского автозавода сошел первый автомобиль ВАЗ-2101, прозванный в нашей стране «копейкой». Советскому человеку эта машина, прототипом которой являлся итальянский «Фиат-124»,...