Олег Погодин: «Станиславский — последнее прибежище бездарей»

Постановщик криминальной драмы «Дом» размышляет, почему в России стало труднее снимать хорошее кино

3 ноября в прокат выйдет эпическая криминальная драма сценариста и режиссера Олега Погодина «Дом». О том, почему этот жанр крайне редко удается отечественным кинематографистам, оставаясь привилегией западных мастеров, и отчего Олег Погодин все-таки рискнул к нему обратиться, постановщик картины рассказал «Труду».

— Олег, вы готовы к упрекам, что застряли в ушедших 90-х и все эти истории с криминальным уклоном, неправедными героями и незащищенностью перед жизнью остались в прошлом?

— Какое прошлое? Это наша сегодняшняя жизнь. Как говорит Андрей Сергеевич Кончаловский, с которым я сейчас работаю над сценарием его нового фильма, «мы в Кущевке все живем». У нас государство убивает людей в тюрьме без суда и следствия. Забирает и убивает. На глазах у всех шилось трагическое дело Магнитского. А сколько по всей стране таких магнитских, о которых мы ничего не знаем! Я не считаю, что все показанное в «Доме» — минувшее время. В России насилие вообще не может быть в прошлом. Мы — страна, которая долгие годы стояла на насилии, мы собраны огнем и мечом. И сейчас мы живем в обществе, которое совершило шаг от нецивилизованного насилия 90-х, когда правили бал бандиты, к узаконенному насилию нулевых, где вершат дела те же бандиты, но в погонах. Я не равняю, конечно, всех под одну гребенку. У меня много друзей-спецназовцев, эфэсбэшников, они хорошие ребята, порядочные. Но общая ситуация плохая, и все это знают.

Шолохов и Пекинпа

— Почему на новый «Дом» уже успели навесить старое клеймо чернухи?

— Фильм и в самом деле скорее мрачный, не оставляет видимых надежд, но он совсем не безысходный, по-моему. Я специально оставил в финале возможность выжить двум слабым людям — чтобы им стать сильнее. Определил им тяжелую ношу — заботу об осиротевших детях. В этом смысле в фильме есть надежда, но она глубоко за кадром. Мне иногда не важно, чтобы в самой истории было так уж много надежд и упований, главное — чтобы они были в энергии фильма, и даже в междукадровом пространстве была разлита позитивная сила. Нет, фильм нельзя назвать чернухой — наоборот, в нем есть свет.

— Стилистика «Дома» напоминает одновременно американские вестерны и «Тихий Дон».

— А как это может не напоминать, когда все в тех же местах приблизительно и происходит, только еще южнее. Но Шолохова меньше, чем Сэма Пекинпы (американский режиссер и сценарист, классик американского вестерна. — «Труд»), практически весь мой фильм — скрытая цитата из Пекинпы. Это один из любимых моих режиссеров, я давно хотел сделать что-то подобное тому, что создавал он на экране, но не подражать впрямую, а привнести в этот жанр обязательно что-то свое. Моя картина скрыто американоцентристская, прежде всего по эстетике, но очень русская по сути. В нашей киноиндустрии зачастую нет отношения к кинематографу как визуальному виду искусства, где история рассказывается посредством камеры и монтажа. У нас монтаж мало что значит, а им можно достичь многого. Привычная расхлябанность отечественных фильмов меня угнетает, она во всем — в мизансценах, в необязательности того, что оказывается в кадре, в рисунке актерском. Как только актер хочет мотивировать неудобство существования в роли, не умеет что-то сыграть, сразу на систему Станиславского начинает ссылаться. Станиславский — последнее прибежище бездарей, я считаю. Берт Ланкастер не знал никакой системы и хуже от этого не становился, играл гениально. Но в нашем «Доме» с актерским ансамблем все исключительно удачно сложилось.

Сын и брат

— Какую задачу вы ставили перед Сергеем Гармашем, сыгравшим главную роль — криминального авторитета Виктора Шаманова?

— Я делал фильм про сына и брата в первую очередь, это каждому будет понятно и знакомо, не про бандита. Про бандитов у нас и без того предостаточно картин, как и режиссеров, готовых их снимать. Сергей мне для чего был нужен? У него помимо яркого таланта актерского есть положительный бэкграунд, наработанный годами. Поначалу речь шла о Владимире Машкове — продюсеры очень хотели именно его видеть в центре картины. Я боролся за Гармаша: у Машкова бы эта роль получилась более злой, он в последнее время скрыто очень работает, ему тяжело показывать уязвимость. Даже Гоцман в «Ликвидации» — лучшая его роль на сегодняшний день — это закрытый персонаж. Он все больше скрипит зубами, играет желваками и тумаки раздает направо и налево. Я же хотел, чтобы в Викторе была нежность, была рана. Машков и боль бы сыграл, но эта была бы боль раненого зверя. А у Сергея это боль человека. Мне надо было показать, что сын и брат вернулся в дом, а не бандит, он пытается притереться к тем, кого не видел много лет, для кого стал чужим. Только для матери и отца он свой. И он совсем не героический персонаж, он несчастный человек. Виктор вернулся в отчий дом, который держится не только мощной волей и мудростью отца (Богдан Ступка), но и его, Виктора, бандитскими деньгами. Такой дом никогда не будет прочным, крах неминуем.

Рассказать историю

— Лихо закрученные сюжеты ваших фильмов — следствие вашей любви к американскому кино?

— Просто я умею это делать. Научила не русская литература, это точно. Наша литературная традиция — учить жизни, проповедовать. А вся англоязычная проза совсем не стремится поучать, там главное — качественно рассказать историю. Диккенс, может, в сто раз худший литератор, чем Толстой, зато он круче как рассказчик.

— Что было первым импульсом к возникновению «Дома»?

— Как-то давно я был в Праге, купил там альбом Эндрю Уайта — художника, который мне очень нравится, — пролистал и вдруг понял, что он пишет приблизительно те пейзажи, среди которых я родился. Правда, там Северная Америка, а я южный российский человек, но это очень похоже по изобразительному наполнению. Я представил большой дом, кругом степь — вот это и был первый импульс для будущего фильма. Начал набрасывать сценарий и вдруг посмотрел фильм Теренса Малика «Дни жатвы» — дико расстроился: он как будто прочел мои мысли и все уже снял раньше меня. В 1998 году я сделал новую заявку, но ее никто не захотел рассматривать, в 2004-м моей идеей заинтересовался продюсер Рубен Дишдишян, в 2005-м я написал сценарий. Из туманного образа «степь и дом» стали появляться герои, места и люди, знакомые мне с детства. Мне прежде всего важно даже не «что», а «где». Места съемок и определили весь стиль фильма.

— Что это за места и что за люди?

— Мое детство прошло в городе Сальске под Ростовом-на-Дону, где говорят в основном на суржике — диковинной смеси казацко-украинского и русского языков. Эта среда обитания и такие люди мне хорошо знакомы, я чувствую их внутренние переживания как свои.

Куликовская битва

— Олег, почему после удачной премьеры на фестивале «Окно в Европу» вы вдруг заговорили о том, что думаете вообще кино бросить?

— У меня такие мысли возникают каждую неделю. Очень трудно в нашей киноиндустрии стало существовать. Дело вот в чем: при совке была железная цензура, удушающая редактура, разные препоны и рогатки. Но среди пятнадцати членов худсовета на десять дураков было пять умных, и они договаривались, как обойти препятствия и выпустить фильм. И тогда был правильный подход к кино.

— Что значит правильный?

— Длительное написание сценария, долгий подготовительный период, нормальный съемочный период, грамотное планирование. Сейчас все и всегда упирается только в деньги. Кинопроцесс в наши дни так устроен, что ничто не помогает делать художественное произведение, требуется только лудить продукт. Я вообще удивляюсь, как вопреки всему кому-то все же удается настоящее кино делать.

— Если останетесь в профессии, что будете снимать?

— У меня есть давний замысел — детективно-шпионская история «Глубокое прикрытие». Еще мечтаю экранизировать «Рукопись, найденную в Сарагосе» Яна Потоцкого — не так, как в свое время сделал Войцех Хас со Збигневом Цыбульским, хотя тот фильм очень люблю. Мне хочется сделать фильм-фейерверк, фильм-праздник. Пока же продюсеры Валерий Тодоровский и Владимир Горяинов предложили «Куликовскую битву», сейчас я в это погрузился.

— Разве кому-то сейчас нужна Куликовская битва?

— Можно сказать, что никому ничего не нужно, все зависит от того, как сделать. Если хорошо, то найдутся те, кому будет интересно. Для меня это история принятия решения — быть этой битве или нет. Саму битву нам никогда не потянуть с таким постановочным размахом, как умеют американцы, не стоит и пытаться. А вот показать, как вызревает историческое решение, мы можем. Это же была война двух этносов — западного и евразийского, как писал Лев Гумилев. Мы тогда пошли евразийским путем и отказались от западной экономической модели, получили на то благословение Сергия Радонежского. Он не разрешил Дмитрию Донскому пускать генуэзцев по просьбе Мамая для торговли на Руси. Пустил бы — может, все пошло бы по-другому. Но он решил иначе, и случилась Куликовская битва. Это все серьезная подоплека, а фильм с тремя главными героями — русский, китаянка, болгарин — должен быть приключенческий, увлекательный, это боевик. Тоже любимый мой жанр.

Резюме «Труда»

Олег Погодин, режиссер

Родился в 1965 году в Ростовской области.

Учился во ВГИКе на факультете киноведения.

Был постановщиком клипов на песни Валерии, Николая Трубача, Николая Носкова.

В 2003 году поставил сериал «Родина ждет». В 2011-м на фестивале «Кинотавр» представил свой полнометражный дебют — «Дом».