Главным измерением в спектакле «Метрополитен-оперы» оказалась высота
Если задуматься о том, какую современную постановку оперной классики можно назвать близкой к идеалу, то вряд ли придумаешь пример лучше, чем «Тоска» театра «Метрополитен-опера», которую увидели в минувшую субботу в прямой трансляции из Нью-Йорка зрители нескольких кинотеатров Москвы, а скоро увидят и еще в двух десятках российских городов.
О том, что спектакль, знакомый ньюйоркцам с 2009 года, но до нас пока не дошедший, имеет все шансы оказаться сенсационным, можно было предположить хотя бы по звездным именам французского тенора Роберто Аланьи и швейцарского режиссера-интеллектуала Люка Бонди — оба, кстати, хорошо известны в России, а постановщик к тому же лауреат нашей премии Станиславского, только что в Москве в рамках фестиваля «Сезон Станиславского» с успехом прошел его новый спектакль «Счастливые дни Аранхуэса»...
Впрочем, давно известно, что громкие имена — далеко не гарантия удачи. Тот же Аланья в недавнем спектакле «Аида» той же «Метрополитен-оперы», не столько спев, сколько проскрипев партию Радамеса, вызвал пересуды о скором закате своей оперной карьеры. Ну а как переключится Бонди с его любимых символистски-абсурдистских пьес Ионеско и Беккета на классическую оперную мелодраму, не замудрит ли чуждыми ассоциациями, не опошлит ли вульгарным осовремениванием?
Все оказались на высоте. Начиная с французского сценографа Ришара Педуцци — постоянного соавтора Бонди, обратившего на себя внимание постановками Вагнера и Оффенбаха на главных европейских сценах. К нему слово «высота» имеет особое отношение: известна его любовь к мощным вертикальным массам, с которыми несоизмерим человеческий масштаб, отсюда — ощущение неодолимости судьбы, как бы страстно ни боролись с ней люди. Так и здесь: теряющиеся в полумраке древние кирпичные своды, на фоне которых выделяется только выписываемый художником Каварадосси лик Марии Магдалины, изначально замыкают героев в пространстве трагической предопределенности. Если в первом действии это церковь, то во втором — помпезно-гигантский кабинет начальника полиции Скарпьи, выходы откуда ведут только в пыточные камеры и на эшафот, а в третьем — смертоносный тюремный замок, этакое посольство ада на земле.
Впрочем, вначале мало что предвещает степень жестокости развязки. Тут уж поклон Пуччини — этот мастер оперы так завязал действие, что из него вполне могла бы получиться и романтическая комедия (ревнивая Тоска, с детской наивностью требующая от своего возлюбленного-художника заменить светлые глаза Магдалины, слишком напоминающие ей одну соперницу, на черные, как у нее самой). Американская певица-сопрано Патрисия Рассетт с ее легким голосом так органично вошла в этот образ, что возникло сомнения — да сможет ли она осилить тот решительный поворот к трагедии, который происходит в конце первого действия и несет с собой чудовищное эмоциональное и просто физическое напряжение, не отпускающее до последних тактов оперы? Не только осилила, но сделала это с блеском, разве что омрачив его не слишком чистым пением в лирической арии из второго действия.
Возгласов «браво!» и неистовой овации, которой была вознаграждена знаменитая ария Каварадосси из третьего действия, на самом деле достойна вся партия непокорного художника, исполненная Аланьей броско и с куражом. И настоящим сценическим шедевром, как вокальным, так и актерским, следует признать роль обольстительного злодея Скарпьи в исполнении замечательного грузинского баритона Георгия Гагнидзе (известного и в России, он здесь стал лауреатом третьей премии на конкурсе Елены Образцовой 2001 года). У его героя — настоящая наполеоновская стать и антиобаяние! Одно его появление в конце первого действия, как кажется, прямо из церковной стены на огромной высоте производит эффект пролета дракона в страшной сказке: стынет кровь от ужаса, и торжественные звуки хора с оркестром и колоколами (дирижер Риккардо Фрицца) только усиливают это впечатление величественного, притягивающего, как драконьи глаза, зла.
Какие-то сценические детали показались чересчур демонстративными (кабинет Скарпьи прямо-таки кишит услаждающими его полуголыми девками), какие-то — надуманными (чего это перед смертью Каварадосси вдруг решил поиграть в шахматы со своим конвоиром?). Но они ничуть не снижают общего впечатления от спектакля, идущего на одном дыхании, верного духу Пуччини и в то же время поднимающего исторически-костюмную драму (канва сюжета — борьба тиранической власти и оппозиции в Риме 1800 года) до символики общемировой.
В кинотеатрах двух десятков других российских городов спектакль «Метрополитен-оперы» покажут в записи 10 декабря.