— В каких условиях готовился ввод войск в Чечню в декабре 1994 года?
— Следует вспомнить, что серьезные проблемы с Чечней у российского руководства появились не в декабре 1994 года, а намного раньше. Еще в сентябре 1991 года в Грозном произошел вооруженный переворот. После чего и была провозглашена «суверенная республика Ичкерия», президентом которой стал
— Как реагировал на это Кремль?
— Была выбрана тактика выжидания. Мол, пусть они там перебесятся, поймут, что без России все равно никуда не деться, и попросятся обратно. Вести серьезных переговоров с Дудаевым никто в российском руководстве не хотел, потому что это считалось унизительным.
— Когда Дудаева стали воспринимать всерьез?
— Протрезвление наступило лишь после того, как Дудаев объявил, что вся находящаяся в республике военная техника и все оружие являются собственностью Ичкерии. Борис Ельцин срочно созвал заседание Совета безопасности, на котором было принято решение вывести из Чечни вооружение. Но как? Никакого плана, как действовать в сложившейся ситуации, не было. Звучали только рассуждения о том, что проблему надо решать политическими методами.
— Кто в итоге общался с Дудаевым?
— Предлагалось сделать ответственным за «приручение» Дудаева тогдашнего
— Но вы ведь тоже считались боевым побратимом генерала Дудаева на афганской войне.
— В Афганистане мы пересекались всего пару раз на штабных совещаниях. Личных отношений между нами не было, но я был наслышан о нем как о грамотном офицере. Напомню, что в Афганистане Дудаев прославился как главный разработчик ковровых бомбежек и был за это награжден орденом Боевого Красного Знамени.
— Какое впечатление произвел на вас Дудаев?
— Всего до начала войны я встречался с ним трижды. Во время наших встреч мы разговаривали
— Какой главный вопрос был на переговорах с Дудаевым?
— Это оружие и техника. В Грозном еще с советских времен был огромный склад вооружений: танки, артиллерия, реактивные залповые установки «Град», переносные
— Что вы докладывали Борису Ельцину?
— Решающим было заседание Совбеза 29 ноября 1994 года. Докладчиком на нем был министр по делам национальностей Николай Егоров. Он заявил, что в Чечне необходимо провести военную операцию, что 70% чеченцев только и ждут, когда к ним войдет Российская армия, и будут от радости, как он выразился, посыпать нашим солдатам дорогу мукой. Остальные 30% чеченцев, по мнению Егорова, были настроены нейтрально.
После него слово предоставили мне. Я сказал, что встретят нас в Чечне не мукой, а пулями. И если уж вводить войска, то не сейчас, под зиму, а хотя бы подождать до весны. Ельцин сидел бледный, я до сих пор считаю, что он не хотел войны. Мой голос против начала войны тогда был единственным. Ситуацию переломил тогдашний премьер Виктор Черномырдин, который выступал сразу после меня и заявил, что Грачев не владеет обстановкой и меня надо снять за нерешительность с должности министра обороны. Остальные члены Совета безопасности или поддакивали, или промолчали. Сам же Ельцин при голосовании воздержался, но все же дал мне распоряжение в десятидневный срок подготовить ввод войск в Чечню.
— Но вы ведь могли отказаться, добровольно подать в знак протеста в отставку.
— Мог бы. Но я посчитал, что нельзя бросать армию в такой момент, что это будет предательством.
— Как урок вы вынесли из чеченской кампании?
— Самой главной ошибкой я считаю то, что после того, как Дудаев взял власть в Чечне, его так ни разу не пригласили в Кремль. Его это страшно уязвляло. Я думаю, что с ним