В Сыдыбылу ведет трасса Якутск - Вилюйск - 400 километров обледенелых колдобин и бескрайних луж. Вездеход "УАЗ" преодолевает ее примерно за 15 часов. Рейсовый Ан-24 - за полтора. Правда, летает он раз в неделю. Мне повезло - подвернулся попутный "борт". Вместе со мной из Москвы прилетели трое врачей Института Сербского - 39 детям, покалеченным на пожаре, потребовалась помощь психиатра. Ми-8 везет еще 300 килограммов гуманитарки: ящики с лекарствами, перевязочным материалом и детским питанием - у многих школьников обожжены дыхательные пути, им нужна специальная жидкая пища.
Вертолет перегружен. Нутро машины, забитое картонными коробками, сотрясает крупная дрожь. Заместитель директора НИИ им. Сербского профессор Зураб Кекелидзе старается перекричать грохот:
- Наша группа специализируется на психиатрии чрезвычайных ситуаций (ЧС). Мы прошли через многое: взрывы домов в Москве, падение самолета в Иркутске, "Норд-Ост". Любая ЧС - это сильнейший стресс. Он длится от нескольких минут до трех суток.
Реагируют на него по-разному: одни избегают места трагедии, другие впадают в оцепенение. Вывести из такого состояния может только врач-психиатр. Если этого не сделать, наступает депрессия. Мы везем с собой лекарства для детей. Но я уверен: пережитое будет сказываться на них еще не один год.
Районная больница Вилюйска. Здесь, в отделении хирургии, лежат три учительницы и семеро школьников. Светила столичной психиатрии по очереди вызывают ребят на "собеседование".
- Ты молодец, сам нашел выход, - говорит 13-летнему Семену аспирантка профессора Светлана Шпорт.
Пациент похож на зверька, пойманного детьми. Он старается не смотреть на врача, в глазах - слезы. У Семена ожог верхних дыхательных путей и отравление угарным газом. Правая рука забинтована: чтобы выбраться из горящего здания, он разбил окно и выпрыгнул со второго этажа.
- Когда выпишут, в школу пойдешь? - интересуется Светлана.
- Нет. Страшно.
На койке палаты интенсивной терапии мечется 12-летняя Анжела. Местные медики перестарались с лекарствами, девочка впала в забытье. Она то и дело произносит скороговоркой: "Выходи, выходи!" Слова адресованы погибшему на пожаре двоюродному брату - Гене Николаеву.
Пожар действительно был прожорливо-быстрым и жутким. Он возник в 9 часов утра. Скорее всего, "коротнул" рубильник, находящийся на первом этаже между спортзалом и раздевалкой - следователи определили, что именно в этом районе был очаг возгорания. К тому времени, когда из Вилюйска прибыл наряд пожарных (в поселке своей "пожарки" отродясь не было), тушить было фактически нечего. От районной "метрополии" Сыдыбыл отделяет 22 километра изуродованной рытвинами дороги. Тяжело груженный "ЗиЛ-131" осилил их за 40 минут.
Количество погибших и искалеченных детей не укладывается в голове. В школе занимались 111 ребятишек с 5-го по 11-й класс. Уроки вели 6 учительниц. Все они спаслись, но ходят как в воду опущенные.
- Я боюсь, родители не простят, что не удалось спасти детей, - сказала одна из них, 39-летняя Прасковья Петрова. Она тоже выпрыгнула со второго этажа, сломала плечо и лежит в Вилюйской больнице. - Началась паника. До сих пор я слышу, как дети кричали: "Спасите, мы умираем!"
Конечно, роковую роль сыграло то обстоятельство, что классы располагались только на втором этаже. Роковую, но не главную. По словам источника, близкого к следствию, когда начался пожар, учительницы покинули горящую школу в числе первых. Называя вещи своими именами - бросили детей на произвол судьбы. Вот как рассказывают об этом уцелевшие школьники.
- Урок уже близился к концу, когда раздался длинный звонок, - вспоминает ученик 11-го класса Алексей. - Мы подумали - перемена. Но наша учительница выглянула в дверь, обернулась и крикнула: "Пожар, не паниковать!" Мы высыпали в коридор. Там висел дым, и толпились ученики. Тогда мы вернулись в класс и увидели, что учительница выпрыгивает в окно. Мы попытались спуститься вниз, на первый этаж. Но обе лестницы, ведущие туда, оказались в сильном дыму. Мы вернулись и пошли на свет, который пробивался из окон. Один мальчик разбил ближайшее окно, и я вместе с другими прыгнул вниз. Я боялся...
Дети спасали друг друга сами. Восьмиклассник Миша (к слову сказать, троечник, которого педагоги считали "обузой") сам разбил окно, вытолкнул в него всех девочек, оказавшихся поблизости, и только потом прыгнул сам. А старшеклассник Коля Карякин погиб: выбрался из огня, но потом вернулся в горящее здание искать товарищей. Посмертно его наградили медалью "За отвагу". Но едва ли она утешит его папу - коневода и маму - методиста детского сада. Родители Колей гордились. Парень любил точные науки, выступал на Всероссийской математической олимпиаде. Он собирался стать физиком, поступать в Новосибирский университет. Этой семье еще "повезло": у Коли остались сестра Лена, студентка-первокурсница Якутского университета, и братишка - третьеклассник Андрей. Другим пришлось тяжелее - в трех семьях погибло сразу по два ребенка, еще две матери-одиночки лишились единственных сыновей. Погибла и сирота, ученица 11-го класса Маша Петрова. У нее рано умерла мать, девочку воспитывала тетя, Сардана Васильевна. Ее родная дочь, шестиклассница Варя, также погибла в огне...
Была ли трагедия неожиданностью? Пожалуй, нет: "черный список" подобных пожаров в Якутии ни для кого не секрет. В 1972 году сгорел деревянный дом в Якутске, погибло более 70 человек. В 1996-м полыхнула общага СПТУ в поселке Дябыла: студент заснул, не погасив свечи (на ночь в поселке отключали электричество). Итог - 18 трупов. Наконец, в 1998-м, под Новый год, дотла сгорел дом престарелых, унеся жизни 9 пенсионеров. Можно ли было не наступать на те же грабли, предвидеть, предотвратить трагедию? Я спросил об этом руководителей двух уровней.
Глава администрации Сыдыбыла Герасим Дьяков от комментариев отказался. Глава районной администрации Николай Афанасьев высказался лаконично:
- Это провокационный вопрос. Прокуратура во всем разберется.
Затерянный в тайге Сыдыбыл - две центральные улицы да горстка стереотипных деревянных домишек - словно вымер. По улицам бродят коровы, мигрируя между тремя пунктами с одинаковым названием Чочу (по-русски - "оселок"): поселковой администрацией, магазином и небольшой фермой. Здесь живут простые люди. Дома из тесаных бревен точно такие же, как во времена Чернышевского, отбывавшего ссылку в Вилюйске. Внутри нет стен, только фанерные ширмы и печка в центре - так уходит меньше топлива и нет "лишних" углов, где скапливается сырость. Возле крыльца - поленницы из дров и куски льда в оцинкованных бочках: водопровода нет, голубоватый лед пилят на лесном озере и развозят по домам трактором. Работа тоже простая - скотник на ферме, дояр, слесарь, кочегар. Зарплата - 1500 рублей. Многие держат коров, а по осени отвозят мясо на рынок в Вилюйск, продают по 90 рублей за кило. Почти все охотятся: шкура песца "уходит" за 1 000 рублей. Молодые в поселке надолго не задерживаются.
На курящемся, как вулкан, пепелище "разбирается" прокуратура. Черная плешь, усеянная головешками, оцеплена проволокой с красными флажками. Вход туда заказан: сразу после трагедии обезумевшие родители пытались самостоятельно раскопать останки детей. Но тела нашли судебные медики. Все тела обезображены до неузнаваемости. Судмедэксперты смогли определить лишь пол и примерный возраст погибших. Точки над "i" могла бы расставить экспертиза в Москве или Новосибирске, но денег на нее нет. Впрочем, на экспертизе никто не настаивает, поскольку остальные тела наверняка не найдут. Температура на пожаре достигала 2 000 градусов по Цельсию. В таком пекле плавится чугун, а кости рассыпаются в прах. 15 тел уцелели чудом: пожарные приметили их среди обломков и принялись поливать это место водой. На некоторых уцелели кусочки одежды, по которым можно наверняка опознать ребенка, но эту информацию скрывают. Власти приняли соломоново решение: распределить останки по 22 гробам. Гробы наскоро сколачивают в двух шагах от пепелища, в столярной мастерской: в субботу первые тела погибших выдадут родственникам. Со стены на работу плотников строго смотрит Ленин, визжит циркулярка, в углу алеет рулон кумача.
До сих пор не началась выплата обещанных компенсаций - по 100 тысяч рублей за погибшего ребенка и по 50 тысяч - за пострадавшего на пожаре. Герасим Дьяков на секретной "оперативке" объяснил это отсутствием документов. За их оформление возьмутся медики, прилетевшие из Москвы. На том же совещании руководитель поселка поклялся посадить всякого, кто посмеет торговать в эти дни водкой. Поговаривают, что власти всерьез опасаются пьяного самосуда над учителями: оружие есть едва ли не в каждом доме.
Администрация занята поиском козла отпущения. В сущности, он уже найден: вину за пожар, скорее всего, "повесят" на директора школы. Правда, в момент трагедии она была на семинаре учителей в Якутске. Но это ничего не меняет: в 2001 году инспектор Госпожнадзора обследовал злополучное здание и нашел 8 нарушений. Устранить их предписывалось директору школы и все той же поселковой администрации. В ноябре прошлого года инспектор нагрянул вторично и вновь обнаружил огрехи - из четырех пунктов. В частности, директор не установила график дежурства учителей, не вывесила схему эвакуации... Однако наивно думать, что "бумажные" меры могли бы спасти детей. Вот что говорит об этом профессор Кекелидзе:
- Чтобы грамотно вести себя на пожаре, нужны не инструкции, а регулярные учения. Только так вырабатывается стереотип поведения в чрезвычайной ситуации. По сути, учителя ни в чем не виноваты: паника - плохой советчик, а неподготовленный человек не в силах противостоять инстинктивным реакциям...
По большому счету, вина за случившееся лежит прежде всего на руководстве республики. Вовсе не бедная Саха, славная алмазами, углем и единственным в мире месторождением ниобия, отчаянно экономит. На противопожарной службе, оснащенной допотопной техникой. На медицине, из года в год сокращая число вылетов крылатой "неотложки" в районы, куда, кроме как самолетом, врачу не добраться. На дорогостоящем углублении русла Лены, из-за чего начиная с 1998 года и начались печально известные "ленские" наводнения. А потом привычно "играет мускулами": демонстрирует готовность посадить директора, эффектно взорвать ледовый затор. И под эту "сурдинку" затеять очередную тяжбу с Москвой, требуя оставлять в регионе побольше денег.