- Марк Борисович, два года назад некоторые оркестранты встретили в штыки ваше назначение...
- Даже не некоторые, а многие, ну и что? У них свои резоны, у меня свои. Эти люди понимали, что их квалификация не соответствует уровню требований, которые я буду предъявлять. Им было удобнее существовать пусть с маленькой зарплатой, но зато в уютной атмосфере равнодушия, когда можно приходить, сидеть и ничего не делать. Что тут началось! Замелькали статьи в прессе, где на меня выливали ушаты помоев... Я спокойно ждал, пока мои недруги "отстреляются". А затем начал контратаку. Имею в виду не словесный треск, а работу, к которой приступил, засучив рукава и запасясь терпением. И сегодня взаимоотношения в коллективе, с моей точки зрения, близки к идеальным. Числится, правда, у нас один человек, который никак не успокоится, но это уже клинический случай. Пройдет время, думаю, мы с ним тоже расстанемся. Он был заводилой, когда из коллектива выдворяли Светланова.
- Теперь о Светланове. Над Госоркестром до сих пор витает ореол имени великого дирижера. Не пугает ли вас неизбежное сравнение?
- Не пугает. Сравнение действительно неизбежное, ведь не год, не два - 35 лет стоял человек за пультом коллектива, и какой человек... Но та эпоха закончилась.
- Принято считать, что Евгений Светланов пал жертвой плохого менеджмента и отсутствия должной поддержки со стороны Министерства культуры - главного учредителя оркестра. А как у вас складываются отношения с начальством?
- У меня всегда были хорошие отношения с Михаилом Швыдким, и сейчас нормальные - с нынешним главой министерства Александром Соколовым. Что до плохого менеджмента... Понимаете, г-на Румянцева - директора, который довел коллектив до плачевного состояния, - привел не кто-нибудь, а сам Евгений Федорович. Дальше, Светланову (это я знаю совершенно точно) предлагались самые разные варианты спасения оркестра. Например, выдвигалась идея распустить коллектив, сформировать жюри во главе с ним же, Светлановым, и набрать по конкурсу новый оркестр. Евгений Федорович отказался. Он, по-моему, не понял, что Советского Союза уже нет, что люди теперь свободно перемещаются из коллектива в коллектив и даже за границу, что общаться с музыкантами и администрацией нужно другим языком... Я категорически осуждаю ту травлю, которой подвергли Светланова тогдашние оркестранты, многих из которых, кстати, он держал из милости, тогда как их, по моему разумению, надо было уволить за профнепригодность еще лет 20 назад. Однако и его уход был продиктован временем.
- Стало быть, вы против того, чтобы оркестр носил имя Светланова?
- Что вы, как раз "за". Во-первых, это было бы справедливо, учитывая тот вклад, который внес Евгений Федорович в творческий рост коллектива. Во-вторых, это помогло бы и самому оркестру. Ведь мы много ездим, только в наступившем сезоне нас ждут в Бельгии, Франции, Турции, Англии... Сейчас на Западе импресарио с ума сошли: чуть ли не каждый второй из приезжающих к ним русских оркестров именует себя State Academy Symphony Orchestra, бороться с этим пиратством бесполезно. Надеюсь, через два года, к 70-летию коллектива мы решим вопрос с присвоением имени. И уже сейчас мы подготовили подарок Большому залу Московской консерватории, любимейшему залу Евгения Федоровича - бюст дирижера работы скульптора Вахромеева.
- Как-то вы жаловались, что в оркестре на четырех флейтистов три флейты, а арфа - 1936 года рождения. Но год назад коллектив получил грант президента России. Как говорится, "почувствовали разницу"?
- Разумеется. Зарплата выросла на тысячу процентов. Теперь все играют на новых инструментах, есть и новая арфа. Мы, по сути, - молодой коллектив, который за последние годы обновился на две трети. Для этого понадобилось провести девять конкурсов... Сегодня на репетиции сели и сыграли Третий концерт Рахманинова без единой остановки. Это наблюдал выдающийся пианист Денис Мацуев. Он, совершенно потрясенный, спросил после репетиции: "А вы это учили?" - "Сейчас - нет". - "А когда играли это последний раз?" - "Год назад".
- Вы сказали как-то, что оркестр высокого класса способен в принципе играть без дирижера, и разницу заметят только 20 человек в зале.
- Никогда не считал так. Был такой опыт, когда в Советской России после революции организовали коллектив под названием Персимфанс (Первый симфонический ансамбль). Он состоял из выдающихся музыкантов, и они не хотели ничьего руководства. Ну мучались-мучались года полтора и разошлись.
На самом деле, наша трудная профессия как бы вмещает в себя несколько жизней: обязательно надо окончить консерваторию сперва по какой-то "конкретной" исполнительской профессии, чтобы научиться играть на одном или предпочтительно нескольких инструментах, и чем лучше ты на них играешь, тем это полезнее окажется для тебя потом, когда станешь дирижером. Недаром Кирилл Петрович Кондрашин говорил, что дирижирование - это профессия второй половины жизни. Нельзя преодолеть десять тысяч метров, не умея пробежать сто.
Помимо того, дирижеру очень нужен абсолютный музыкальный слух.
- Представляю, какой это обременительный дар в повседневной жизни.
- Ну, может быть, не так драматично. Правда, когда говорю мастеру в автосервисе, что в автомобиле что-то стучит, он отвечает: "С вашим слухом невозможно ездить в машине. Езжайте себе, не обращайте внимания!"
- Вечная проблема: какой руководитель лучше - добрый и демократичный или сердитый и строгий?
- Теплота отношений обязательна. У нас и в оркестре "Молодая Россия", который я создал и руководил им десять лет, была дружеская, по сути, семейная обстановка. Еще одно качество, совершенно необходимое для руководителя не только оркестра - города, области, страны: искренность. Нельзя врать людям. Один раз соврал, другой раз уже не поверят. Нельзя требовать от музыкантов, чтобы они пришли на репетицию ровно в девять, а самому прийти на полчаса позже. В Госоркестре есть люди, с которыми я, будучи скрипачом, 30 лет назад сидел бок о бок, можно сказать, ел из одной миски. Я никогда не забываю старой дружбы, но работа есть работа, требования ко всем одинаковы.
- Говорят, нынче публика не очень охотно ходит на симфонические концерты.
- Не скажу про другие коллективы, но на наших концертах норма - это аншлаг. В позапрошлом сезоне ездили на Урал, и хотя там при очень скромной средней зарплате для людей даже 50-100 рублей заплатить проблема, свободных мест практически не было. В прошлом сезоне уже подняли планку до 200-300. Ну а наши московские абонементы раскуплены на сто процентов. Вот теперь в новом Доме музыки у нас цикл "Последние симфонии". Скоро представим первую его программу - Четвертую симфонию Брамса и Шестую Чайковского.
- Вы, кажется, не слишком охотно исполняете современную музыку.
- Отчего же, мы систематически играем и записываем Шостаковича. Но у филармонической жизни есть свои неумолимые законы. Ну не пойдут люди на Андрея Эшпая при всей моей любви и уважении к этому выдающемуся композитору, если рядом в афише не будет имен Моцарта или, допустим, Равеля. Я говорил и повторю: фестивалями вроде "Московской осени" дело не поправить. Нужно терпеливое "внедрение" современных сочинений в филармонические программы. А мы все пытаемся отделаться "акциями" - месячником чистого автомобиля, месячником современной музыки...
- Наверное, помимо повседневных задач у вас есть какая-то глобальная цель...
- Возродить оркестр таким, каким он был в середине 70-х, когда находился на пике своих возможностей. Вторая задача, не менее важная, - оставить оркестр следующему главному дирижеру в абсолютном порядке. Чтобы он не должен был опять все строить сначала, как это делал я.
Сегодня немало прекрасных дирижеров охотно гастролируют с нами - при том, что мы не можем им платить по 25 тысяч евро за концерт, как это делают в крупнейших оркестрах мира. Очень уважаемый мною Саулюс Сондецкис подошел ко мне после концерта и сказал: "Знаете, я поражен. Не видел оркестр полгода, а передо мной словно другой коллектив. Представляете, заканчиваю я репетицию, благодарю музыкантов, а кто-то из оркестра возражает: "Нет, давайте это место пройдем еще раз!" Поверьте, такое приходится слышать нечасто".