ИЗ БОЕВИКА В БОЕВИК С ПИСТОЛЕТОМ В РУКАХ

Алексей Макаров родился в Омске. Окончил ГИТИС по курсу Павла Хомского - художественного руководителя и главного режиссера театра имени Моссовета. Правда, до ГИТИСа он успел поработать грузчиком на овощной базе, ночным пожарным и администратором учебного театра ГИТИСа. Макаров снимался в таких фильмах и сериалах, как "Московская сага", "Дальнобойщики", "В движении", "Ростов-папа", "Чек"... Его последняя актерская работа - главная роль в амбициозном отечественном блокбастере "Личный номер".

- Алексей, какой эпизод во время съемок "Личного номера" показался вам самым трудным?
- Самым тяжелым испытанием для меня стали съемки момента, когда я ехал ночью по летному полю на крыше бронетранспортера. Дело в том, что в ту ночь температура опустилась до минус 30 градусов. И мне необходимо было удерживаться на машине, вцепившись пальцами в ледяную броню. А еще в нескольких метрах надо мной висел вертолет с камерой, который своими лопастями создавал вихрь холодного воздуха. И так восемь дублей...
- А я-то ожидал, что вы сейчас расскажите о том, как во время съемок сломали ногу...
- Так называемый маршевый перелом, связанный с накопленной усталостью кости, иногда случается, когда человек, не занимающийся физкультурой постоянно, принимает на себя большую физическую нагрузку. Шесть дублей подряд я прыгал с бронетранспортера на гофрированный пол грузового самолета ИЛ-76, пока режиссер, наконец, не сказал "Снято". А я только вошел во вкус и попросил дать мне еще один дубль. И прыгнул, как мне показалось, просто великолепно. С чувством исполненного долга направился к самолету, наступил на трап, нога чуть-чуть подвернулась, и я закричал от боли. Полтора месяца я провел в гипсе. Правда, через две недели я решил, что уже совершенно здоров, и при помощи набора ножей и ножниц для отрезания плавников у рыбы избавился от гипса, который срезают циркулярной пилой. При этом, кстати, одни ножницы сломал. На следующее утро врач долго не мог прийти в себя, увидев меня без гипса, а когда узнал, каким именно способом я от него освободился, он чуть не свалился со стула. Правда, когда, выпив валерьянки, успокоился, меня снова забетонировали. Больше попыток самостоятельно снять гипс я не делал.
- В фильме вы играете майора ФСБ Алексея Смолина - супергероя, спасающего мир. Насколько уютно вам было в этом образе?
- Передо мной не стояла задача сыграть супергероя. Алексей Смолин - земной человек, обыкновенный офицер, который волею судеб попал в такую передрягу. И вот он из нее выбирается, ну и по ходу дела спасает мир от катастрофы. Но делает это не ради человечества, а чтобы самому остаться в живых и спасти свою попутчицу.
- До "Личного номера" была "Кобра" и ряд других боевиков. Почему вы пошли именно по этому пути?
- Это не я иду по такому пути. Просто время от времени в моей квартире раздается звонок от очередного ассистента режиссера, который предлагает мне попробоваться на подобную роль. Наверное, моя фактура хорошо подходит для такого амплуа. Хотя оно мне не всегда органично. Я просто не могу представить, что выстрелю в живого человека, а кино дает возможность в это поиграть, побыть, так сказать, и суперменом, и подонком.
- И что в этом широком спектре вам интереснее играть?
- Отрицательных персонажей. Ведь палитра чувств и душевных состояний отрицательного героя куда шире, чем героя положительного. Еще в институте я понял, что мне интереснее всего играть алкоголиков и сумасшедших.
- В "Личном номере" нет ни одной любовной сцены. Вы считаете, что это правильно?
- У режиссера (Евгений Лавренев. - А.С.) было определенное мнение по этому поводу. Если он решил, что в ткани фильма эротические сцены не уместны, наверное, он имел на это какие-то основания. И, в принципе, я с ним согласен. Ведь посмотрев внимательно фильм, вы поймете, что там на лирику и эротику нет времени и места. За достаточно короткий период герою необходимо успеть совершить множество серьезных поступков.
- А эротику на экране вам играть доводилось?
- Недавно был закончен сериал "Умножающий печали", в котором мне с Дашей Мороз пришлось "играть любовь". Мы кувыркались с ней в постели, и надо сказать, чувствовал я себя не очень уютно. Как, думаю, ощущал бы себя любой нормальный человек, вынужденный заниматься интимом на глазах у 50 человек съемочной группы. К тому же было довольно холодно. Так что по коже бежали мурашки, но с сексуальным возбуждением это связано не было.
- Помнится, несколько лет назад в одном из спектаклей на сцене театра Моссовета вам довелось вместе со своей мамой - актрисой Любовью Полищук - играть любовную пару. Интересно, что вы испытывали, примерив на себе эдипов комплекс?
- Ну, на счет Эдипа - это вы несколько преувеличили. Ведь в спектакле ни о каких интимных отношениях речь не шла. В нем исследовался разрыв семейных отношений с четырех точек зрения: жена уходит от мужа сангвиника, холерика, флегматика, меланхолика. Мне досталась роль флегматика. Играть вместе с мамой понравилось. Я воспринимал ее на сцене не как близкого человека, а как партнера, с которым мы вместе работаем. А актриса она превосходная.
- Как-то вы признались, что часто со своей мамой советуетесь. А по поводу фильма "Личный номер" вы ей что-либо говорили?
- Мама, думаю, уже запуталась в моих боевых похождениях. И для нее фильмы "Кобра", "Антитеррор", "Умножающий печали", "Личный номер" похожи. Всюду сын бегает с пистолетом или автоматом и крушит все вокруг себя. Она красивая женщина и жанр боевика далек от нее. Тем не менее мама всегда очень интересуется тем, как у меня складываются дела на профессиональном поприще. А также посещает спектакли и фильмы с моим участием и порой весьма тактично делает мне парочку замечаний. Помню, мы обсуждали мою роль в фильме "Чек". Она так прицельно и резко раскритиковала мою игру, что потом я полдня ходил сам не свой.
- В детстве вы понимали, что мама - совсем другой человек, нежели тот, которого час назад вы видели на сцене?
- Да. И сейчас мама на сцене и в жизни - два абсолютно разных персонажа, и сравнивать их не стоит. Некоторые актрисы всю жизнь успешно играют себя, а другие - характерные, как Любовь Полищук, - кого угодно, только не себя. Михаил Жванецкий, когда мама попросила его сочинить что-нибудь для нее, сказал: "Люба, я пишу грубо, для мужчин. Зачем тебе преодолевать собственную красоту?" Но все-таки подарил ей гротескный монолог проводницы, с которым она не побоялась выйти на сцену в образе нелепой и грубой тетки. Я смеялся вместе со зрительным залом, потому что знал: через пять минут в гримерной она будет совершенно другой.
- Вы до сих пор поете партию царя Ирода в постановке театра Моссовета "Иисус Христос-суперзвезда"?
- Нет, ведь я четыре года назад уволился из этого театра. Дело в том, что за последние несколько лет моего пребывания в нем я не сыграл ни одной новой роли. Не знаю, с чем это связано. То ли главный режиссер во мне разочаровался, то ли руководство театра приняло по моему поводу какие-то решения. Но у меня появилось чувство, что я теряю свои самые лучшие годы впустую (а в театр я пришел в 24 года), и, в конце концов, уволился.
- Как складывается нынче ваша личная жизнь при таком напряженном графике работы?
- Вот с этим беда. Как писал Довлатов: "Уж чего-чего, а одиночества у меня всегда хватает". И сейчас мое сердце опять свободно.
- Но вы уже были два раза женаты. Как вы думаете, почему ваши предыдущие браки распадались?
- Самое обидное, что по мелочам. Вот просишь жену об одном, а она вопреки - из-за какого-то женского сопротивления, нелогичности - делает принципиально другое. И это бесит! У других мужчин, видимо, силы или мудрости хватает это терпеть, а я, наверное, слишком большой эгоист для этого.
- Интересно, хоть изредка вы своих женщин баловали?
- Обязательно. Я вообще считаю, что любимую надо баловать. Однажды около полуночи моя первая жена пожелала шампанского. Она это просто так сказала и отправилась в душ. Я же выскочил из-под теплого одеяла, бесшумно выскользнул из квартиры и по снежку пробежался за два квартала в ночной магазин. Вернувшись, спрятал шампанское и шоколад под подушку, а сам притворился читающим газету. Я еле сдерживал смех, когда выйдя из ванной жена никак не могла удобно устроиться, ей все время мешало. Наконец она с досадой отшвырнула подушку... Ее сияющие глаза для меня были высшей наградой!