Пианистка Екатерина Мечетина преподнесла публике традиционный рождественский сюрприз
В Большом зале Московской консерватории уже седьмой год на Рождество выступает с новой сольной программой одна из самых ярких российских пианисток — Екатерина Мечетина. Нынешний концерт, можно сказать, подарил публике сенсацию: Катя «открыла» у Чайковского ни много ни мало — еще один цикл «Времена года».
Впервые это случилось в 2013 году. В главном консерваторском зале образовалась, как говорят, филармонические работники, свободная дата — рождественский вечер. Долгое время первая посленовогодняя неделя считалась у них мертвым сезоном, когда народ, бурно встретив праздник, уже не ходит по концертам, а тихо доедает оливье под мигание домашней елочки или вовсе разъезжается по дачам и курортам. Предложить в такой вечер публике серьезную академическую программу? Да кто на нее придет?
Но кто-то из концертных менеджеров решил рискнуть. Вспомнили, что в уверенно раскручивающейся карьере Екатерины Мечетиной не хватает «вишенки на торте» — сольного выступления в БЗК. Екатерина, понимая степень риска, тем не менее, решила не отказываться от заманчивого предложения. И... безумству храбрых поем мы песню. На насыщеннейшую программу — Доминорные вариации Бетховена, Си минорная соната Листа и 24 прелюдии Шопена — набился полный Большой зал, да еще люди не хотели расходиться без блока бисов. Большая музыка в который раз доказала, что она нужна человеку всегда.
С тех пор Катя каждый год готовила слушателям рождественский сюрприз: то это полный цикл баллад Шопена, то «диалог» двух главных композиторов русского модерна — Скрябина и Рахманинова...
Но, пожалуй, такой интригующей изюминки, как на этот раз, в ее волшебном рукаве еще не было. Впрочем, расскажу по порядку о программе, которую я бы взял на себя смелость назвать антологией интимности. Не в вульгарном смысле этого слова, а понимая под ним тонкость высказывания, доверительность тона, какая бывает только между самыми близкими людьми.
Началось с Анданте фа минор Гайдна с его трогательным диалогом двух тем — бесхитростно-грустной и непритязательно-веселой, словно разговор двух юных сестричек, делящихся друг с другом надеждами и страхами перед грядущей взрослой жизнью. Продолжилось одним из самых «счастливых» сочинений Роберта Шумана — Юмореской, написанной великим романтиком, когда его долгая борьба за право соединиться с любимой женщиной уже приближалась к победе (роман Роберта и его соученицы Клары, будущей прославленной пианистки — одна из самых знаменитых в мире историй любви).
За обманно-легкомысленным заголовком здесь скрывается музыкальная поэма почти в полчаса звучания: мечтательность и нежное кокетство сменяются стремительным порывом, безмятежная игра инструментальных голосов в догонялки —трогательной песней-жалобой, тихий задумчивый перебор струн — вздыбленным маршем-скачкой и победной кодой. Екатерина, как мне показалось, попробовала посмотреть на это сочинение глазами Клары: подчеркнуть женственность лирики, мечтательность напевов, очарование игр их будущих с Робертом детей — притом ничуть не приглушив громадную палитру звуковых красок и мужественную энергию этого замечательного опуса.
Затем — редко играемый таинственно-прекрасный Ноктюрн Шопена си мажор, где Катя продемонстрировала самое ценное в искусстве пианиста — певучесть звука. И — главный сюрприз программы. О «найденных» ею у Чайковского «Временах года-2» Екатерина уже рассказывала «Труду». Это пьесы из 12 различных опусов Петра Ильича, по характеру перекликающиеся со знаменитым циклом, мимо которого не проходят ни дети в музыкальных школах, ни самые великие пианисты в своих концертных программах. Ведь у такого большого композитора все творчество — по сути единый организм. Именно это и хотела подчеркнуть Катя. И «Январь» в ее варианте — «Размышление» из опуса 72 с его «говорящей» мелодией — ничуть не меньше подходит к образу доверительной беседы у камелька, чем начальная пьеса из общеизвестных «Времен года», но добавляет в него страсти сокровенного признания. Ее «Февраль» — Юмореска из соч.10 — так же по-масленичному праздничен, но еще и имитирует веселые баянные переборы. Ее «Март» — «Вечерние грезы» опус 19 — словно воспоминание сквозь пелену грусти о мазурке на каком-то из недавних зимних балов. «Апрель» — Вальс-скерцо ля мажор — подобен самозабвенному кружению юного существа в пронизанной весенними лучами комнате.«Май» — Ноктюрн фа мажор — почти один в один возвращает к настроению общеизвестного «Мая», у Чайковского озаглавленного «Белые ночи», но этот ток гармоний кажется еще более теплым, ласково зовущим в хрустальную небесную высь.
Как и Петр Ильич, Екатерина нашла к каждой пьесе эпиграф из русской поэзии. Уже за это, за несегодняшнюю красоту напомненных строк, вроде тютчевских: «Еще природа не проснулась,/ Но сквозь редеющего сна/ Весну послышала она/ И ей невольно улыбнулась» — хочется сказать Кате спасибо.
Кое в чем, может быть, музыкальный выбор исполнительницы стоило подправить. Например, к августу Катя приурочила феерическое Скерцо до-диез минор, но вообще-то эта музыка более известна как часть Первой симфонии Петра Ильича «Зимние грезы», и от снежно-вьюжных ассоциаций здесь трудно отделаться. И еще: отличная идея —завершить год Вальсом цветов из рождественского балета «Щелкунчик», но только не в такой пустовато-бравурной обработке (композитор Вячеслав Грязнов), где от светлого волшебства Чайковского мало что осталось.
Словно почувствовав это, Екатерина на бис, после еще одного ноктюрна и прелюдии Шопена, сыграла «настоящий» святочный вальс — теперь уже из канонических «Времен года» Петра Ильича. Наградой за этот точный жест была овация Большого зала консерватории. Хлопали и взрослые, и дети, и балетная прима Марианна Рыжкина, и легендарный профессор Екатерины Сергей Доренский.