«Как невозможно жили мы...»

Новые свидетельства из жизни блокадной музы Ольги Берггольц

О поэтессе и публицисте Ольге Берггольц в Петербурге вспоминают не только в памятные даты прорыва и снятия блокады. Блокадная муза Ленинграда, она давно стала одним из главных символов города. О ее трагической судьбе много написано в последние годы. Снят документальный фильм, премьера которого прошла на днях в петербургском Доме кино при аншлаге. Но многое в биографии Ольги Федоровны еще только предстоит открыть. Об этом корреспонденту «Труда» рассказала Наталья Прозорова, старший научный сотрудник Института русской литературы, один из авторов нашумевшей книги «Ольга. Запретный дневник».

Откуда взялись новые документы и свидетельства жизни поэтессы? Наталья Прозорова объясняет так...

— Я работаю с архивом Ольги Федоровны уже несколько лет. В Пушкинский Дом материалы Берггольц поступили после смерти ее родной сестры Марии Федоровны Берггольц. Их передал племянник поэтессы Федор Владимирович Янчин. Судьба архива непростая, как и отношения сестер в последние годы жизни Ольги. Часть его находится в Москве, в Российском государственном архиве литературы и искусства. А другая часть у нас, в Петербурге. Так распорядились наследники. Здесь — автографы ее произведений, фотографии и многое другое. Например, осколок снаряда, залетевшего в студию радиокомитета, когда там работала Берггольц...

Какую ценность имеют эти материалы для жителей нашего города, рассказать трудно. Вот, например, такое свидетельство блокадницы. Когда ее, совсем маленькую девочку, вывезли из Ленинграда, в эвакуации мама учила ее грамоте по «Февральскому дневнику». Взрослые плакали, когда слышали, как девочка читает: «Был день как день. / Ко мне пришла подруга, / не плача, рассказала, что вчера / единственного схоронила друга, и мы молчали с нею до утра...».

Мы, в сущности, только сейчас начинаем открывать в полной мере эту неизвестную землю — Ольгу Берггольц. В чем секрет ее силы, легендарной популярности? Почему именно эта женщина стала символом сопротивления осажденного города? Ведь судьба ее так трагична: она прошла сталинскую тюрьму, похоронила дочерей. А потом блокада и снова потери: смерть мужа, высылка из города отца. А она пишет «Февральский дневник», который люди переписывают от руки и даже покупают: за хлеб! И становится голосом блокадного Ленинграда, его музой. Ее исследователи и просто читатели снова и снова стараются разглядеть, где истоки этого «жестокого расцвета». Она сама писала: «Нет, не из книжек наших скудных, / Подобья нищенской сумы, / Узнаете о том, как трудно, / Как невозможно жили мы». А откуда в таком случае? Видимо, из тех дневниковых записей, которые и помогают нам открывать новую Ольгу Берггольц.

После преждевременной смерти Ольги Федоровны в 65 лет ее произведения издавали нечасто. Действовал, мне говорили, некий негласный запрет властей: Помню, как в начале 1990-х ко мне, начинающей тогда журналистке, пришла украинский литератор Ольга Оконевская, подруга Берггольц последних 12 лет ее жизни. Питерское издательство заказало ей книгу воспоминаний. Но, продержав рукопись без движения год, вернуло со словами: «Возможности напечатать нет». В нашей газете опубликовали тогда выдержки из этой рукописи. Оконевская зашла с благодарностью: «Понимаю, как непросто вам было добиться этого!».

— То, что при жизни власти относились к Ольге Федоровне с опаской, это факт, — говорит Прозорова. — Сейчас, когда публикуются материалы из архива Берггольц, каждый может в этом убедиться. Поэтессе были свойственны и внутренняя оппозиция, и смелость мысли, и резкие высказывания в адрес властей. Читайте ее дневники! Совершенно потрясающее впечатление от ее отроческих записей. В 13 лет Ольга дала первое программное определение своего поэтического предназначения, свое понимание роли поэта, написав, что хочет быть «не гениальным поэтом», а стремится «к помощи, душевной помощи людям». Так оно потом и случалось. Истоки ее блокадного подвига, очевидно, «родом из детства». Энтузиазм мирового переустройства, увлечение коммунистической идеей — и тюрьма, нелепые обвинения, горькие обиды, которые, казалось, невозможно пережить. Но началась война, и она написала о стране: «я и Ты — по-прежнему — одно». В этом суть эпохи, людей ее поколения.

Сегодня имя ее действительно возвращается, оно сейчас больше на слуху, чем в прежние годы. А творчество Берггольц никуда не пропадало. Ее боготворили блокадники и ленинградцы, да и сейчас это так...

Голоса

Людмила Шахт, режиссер фильма «Ленинградка»

— Берггольц я открыла для себя в конце 1960-х, учась во ВГИКе. Посмотрела замечательный фильм Игоря Таланкина по ее книге «Дневные звезды». Став документалистом, мечтала снять о ней фильм. И вот сбылось. Большой удачей стало сотрудничество с Пушкинским Домом. Там я познакомилась с ранними дневниками Ольги. Их никто раньше не видел. Это 1918-й и начало 1920-х. Там есть, например, такая запись: «... мы, православные, сами отдаем на разрушение свои церкви; наших царей поругивают, а мы молчим. Что ж мы будем дальше делать? Этак нас и расстреливать начнут». Берггольц было в это время всего 13 лет!

Сталинские застенки, потеря детей (ребенок родился в тюрьме мертвым), мужа. А она сохранила и любовь к Родине, столь немилостивой к ней, и веру в людей, и желание жить. В ней жила убежденность в том, что она должна рассказать правду, которую, кроме нее, может быть, никто и не скажет...