- Мечтой о небе, - рассказывает Полина Владимировна, - жили в предвоенные годы многие и девчонки. Школьницей я занималась в аэроклубе в Гомеле, окончила школу планеристов, прыгала с парашютом, освоила теоретический курс самолетовождения. Хотела стать летчицей, да ростом не вышла. И когда во время тренировочного полета инструктор заметил, что ноги у меня едва достают до педали управления, он, по-мужски выругавшись, вынес приговор: "Чтоб я тебя здесь больше не видел!" И он меня больше не видел - я уехала в Москву, поступила в МГУ. Проучилась на историческом факультете, пока не грянула война. В октябре пронесся слух, что в ЦК комсомола набирают девушек для авиачастей. И тогда я решила: если не судьба быть летчицей, стану штурманом - тут рост не помеха. Так вместе со своими университетскими подругами попала в город Энгельс, в летную школу, где подготовкой и формированием женских полков руководила прославленная Марина Раскова. Впоследствии наш женский авиаполк ночных бомбардировщиков стал 46-м гвардейским Таманским, дважды орденоносным, а я в нем - штурманом.
- Но работа у вас была не девичья...
- Конечно. Мы летали на небольших самолетах ПО-2, за которыми закрепилось название "небесный тихоход". Немцы называли его "рус фанер". Деревянный каркас, обшитый фанерой и перкалью, пропитанной эмалитом - веществом, которое придавало ткани прочность, но легко воспламенялось. Открытая кабина с плексигласовым козырьком не могла защитить экипаж, состоявший из летчика и штурмана, не только от пуль и снарядов, но даже от сильного ветра. Летали исключительно в темноте, делая до десяти, а в длинные осенние и зимние ночи и больше вылетов. Каждый вылет был связан с риском - загруженный горючим и бомбами (мелкие бомбы мы брали в кабину и бросали вручную), наш фанерный самолет мог в любой момент превратиться в буквальном смысле в пороховую бочку, ибо попади в него даже осколок снаряда или пуля - взрыв был бы неминуем. Маломощный мотор не позволял при полной бомбовой нагрузке развивать скорость выше ста километров в час. К примеру, линию фронта - полосу плотного огня глубиной в 10-15 километров - обычные боевые самолеты преодолевали за одну-две минуты, мы же на своем "тихоходе" болтались над ней десять-пятнадцать минут.
В течение долгих лет после войны мне снился один и тот же сон: будто наш самолет попал в лучи прожекторов, и мы никак не можем вырваться из их щупальцев, а вокруг рвутся и рвутся снаряды... Пожалуй, прожектора были страшнее снарядов: во-первых, ослепляли, а это грозит потерей пространственной ориентации, а во-вторых, очень неуютно чувствовать себя освещенной мишенью в окружающей тьме. Но мы научились справляться со страхом, совместными усилиями пилота и штурмана вырывались из огненных силков.
- А верно ли, что девчат из вашего полка немцы прозвали "ночными ведьмами"?
- Да, это так, и мы даже гордились этим - ведь в такой своеобразной форме противник косвенно признавал, что наш скромный "небесный тихоход" наносит ему существенный урон. Мы и впрямь так рвались в бой, что готовы были летать на чем угодно - хоть на помеле!
Нам и на земле доставалось изрядно. Мне война запомнилась как тяжелый, изнурительный труд. Помню, в одной небольшой станице мы, с трудом добравшись по распутице до стоянки самолетов, обнаружили, что колеса шасси наших машин утонули в вязкой жиже. Даже включив мотор на полную мощность, невозможно было сдвинуть самолет с места, а уж о взлете не могло быть и речи. Выход придумала командир полка Евдокия Бершанская, кстати, единственная из женщин, награжденная полководческим орденом Суворова. С помощью технических служб мы соорудили деревянный настил. Он был слишком коротким для нормального взлета, но майор Бершанская и тут нашла выход, приказав всем, кто находился на старте, приналечь на хвостовое оперение и держать самолет до тех пор, пока мотор не наберет максимальных оборотов. Потом по команде все отскакивали, и мы взлетали почти вертикально - и впрямь, как ведьмы на помеле. При посадке нас таким же манером ловили и тормозили, чтобы самолет не соскользнул с настила и не зарылся пропеллером в вязкую лужу. А затем, после тяжелейшей ночи, надо было еще растащить самолеты по стоянкам и замаскировать от авиации немцев.
- Расскажите о тех, с кем вам приходилось делить эту тяжелую работу и летать "дуэтом".
- Первой моей "напарницей" была веселая украинская девушка Дуся Носаль. Как одной из лучших ей (а значит, и мне) поручали самые сложные и ответственные задания. Очень скоро ее назначили командиром эскадрильи. Жаль, что короткой оказалась ее жизнь: в сорок третьем ее самолет подбили. В тот раз с Дусей летела Глафира Каширина, тогда еще начинающий штурман. Она невероятным образом сумела дотянуть самолет до аэродрома. А вскоре и сама Глафира погибла. Евдокии Носаль было посмертно присвоено звание Героя. Кстати, она первой из женщин-летчиц в годы войны была удостоена этого звания.
Одной из моих напарниц была татарка Магуба Сыртланова, или Марта, как мы ее называли, тоже впоследствии заслужившая Золотую Звезду. Я всегда поражалась ее удивительным для девушки выдержке и самообладанию.
Но самое яркое и дорогое воспоминание - о закадычной моей подружке еще со школьных лет - белоруске Гале Докутович. Высокая, красивая, умница. Сначала Галю, как и меня, зачислили в штурманскую группу, но затем назначили адъютантом эскадрильи. Может, кто из девчат и мечтал о такой быстрой карьере, но только не Галя: ведь она жаждала летать, громить врага, а тут - штабная работа. И добилась-таки разрешения летать, разрываясь между организационной работой адъютанта и боевыми полетами. Выматывалась, конечно, мертвецки.
И однажды случилась беда. В ожидании самолета она прилегла передохнуть на краю аэродрома. Шофер бензозаправщика в суматохе не заметил ее и... У Гали был поврежден позвоночник. Едва приземлившись, я спрыгнула и подбежала к ней. И знаете, что она, поборов нестерпимую боль, сказала начальнику штаба? "Дайте мне честное слово, что, когда я вернусь в полк, вы больше не назначите меня адъютантом". Подумать только - у нас не было уверенности, что ее довезут до госпиталя живой, а она все думала о своих будущих полетах!
Наши самолеты не были приспособлены для перевозки людей в лежачем положении, а из-за травм позвоночника Галя не могла сидеть. Пришлось дожидаться санитарного самолета, а его все не было. Между тем мне была команда на вылет. Я разрывалась - как оставить любимейшую подругу в таком беспомощном состоянии? А вдруг сюда нагрянут фашисты - ведь они совсем близко! И тогда я сделала то единственное, что могла в тех обстоятельствах: положила свой пистолет у изголовья Гали. На самый крайний случай. А сама с тяжелым сердцем отправилась в полет - в тревоге и за Галю, и за себя - ведь меня могли сбить в ту страшную ночь, и я оказалась бы без последнего патрона...
К счастью, в ту ночь пистолет не понадобился ни мне, ни Гале - санитарный самолет увез ее в госпиталь. Через полгода, к нашему удивлению, Галя-таки вернулась в полк. Никто, кроме меня, не знал, что в кармане у нее лежало отпускное удостоверение на шесть месяцев - поврежденный позвоночник нуждался в длительном лечении. Галя взяла с меня слово, что я не выдам ее тайну. Но, видимо, не судьба была ей жить - она погибла в ночь на 1 августа 1943-го, когда вместе с самолетами сгорели сразу четыре экипажа - восемь наших девушек!
В память о ней, незабвенной своей подруге, я после войны назвала Галей свою дочь.
- А с кем в паре вы встретили Победу?
- Закончила я войну в экипаже летчицы Раисы Ароновой - с ней мы совершили более пятисот боевых вылетов. Рая была человеком неординарным, а уж пилотом - как говорится, от Бога. Излишне горячая на земле, она была на удивление хладнокровной и сдержанной в воздухе - ни разу не растерялась в сложных переплетах, под обстрелом, в лучах прожекторов мгновенно принимала решения.
Впоследствии нам с Раей одним указом присвоили Героя...
- А как вы узнали, что стали Героем?
- О, с этим у меня произошел казус. Однажды летом 46-го, уже будучи студенткой военного института иностранных языков, увидела на стенде у станции метро газету "Правда" с Указом Президиума Верховного Совета о присвоении участникам войны высокого звания. Длинные столбцы фамилий. Сразу же нашла однополчанок, но своей фамилии не обнаружила. Потом решила посмотреть еще раз, и тут поняла, почему я сразу не нашла себя в этих списках: на строке поместилось - "гвардии старший лейтенант Ге...", а окончание перенесено на другую строку. Ну, конечно, обрадовалась, побежала к маме и к нашим девчонкам... Знаете, нам было чем гордиться: из восьмидесяти трех летчиц и штурманов, награжденных Золотой Звездой, двадцать пять - из нашего полка "ночных ведьм".
* * *
Полина Владимировна сказала "было чем гордиться", и я уловила горькую разницу между "было" и "есть". К сожалению, чем больше лет отделяет нас от Победы, тем чаще забывают у нас о тех, кто ради нее "не постоял за ценой". Это не наш соотечественник, а француз Каффо, полковник легендарного авиаполка "Нормандия - Неман", сказал о таких, как Полина Владимировна: "Если бы собрать цветы всего мира и положить их к ногам русских летчиц, то и этим мы не смогли бы выразить своего восхищения ими".