- Борис Аркадьевич, я, как и многие, помню детские впечатления от посещения обезьяньего питомника в Сухуми. Удалось ли перенести сказочную атмосферу "города обезьян" в Адлер?
- Мы начинали работать в Сухуми более 50 лет назад. На медицинскую приматологию в те годы возлагались большие надежды. Мы участвовали в разработке грандиозного проекта создания национальной сети научных центров по стране: "обезьянограды" с новейшими лабораториями, корпусами с отличным оборудованием, теннисными кортами и Домами культуры для сотрудников института... Но на деле ничего не вышло.
- Почему?
- Эту идею в Политбюро поддерживал Косыгин, но Шеварднадзе высказался против. Потом начался развал СССР. В начале 90-х я стал создавать филиал института в Адлере, потихоньку перевозил туда оборудование и обезьянок: видел, к чему идет Грузия, понимал, что конфликт неизбежен. Хотя не ожидал, что это случится так скоро. Летом 1992 года я находился на научной конференции в Страсбурге, готовился к докладу. Во время перерыва увидел по телевидению репортаж: в Сухуми вошли грузинские танки. Это было шоком. Я отменил доклад и помчался в аэропорт, но предварительно позвонил в институт, чтобы сообщить о вылете. Мой заместитель очень тихо сказал в трубку: "Не надо, не прилетайте". И коротко пояснил: "За вами уже приходили".
Оказывается, кто-то из моих коллег донес, что я придерживаюсь проабхазской политики... Я - человек старой закалки, не понаслышке знаю, что такое репрессии. И решил лететь не в Сухуми, а в Адлер - все-таки это Россия. Позвонил жене, которая уже находилась там. Оказывается, накануне ее и других жителей Сухуми пытались вывезти в Сочи на военном корабле, но грузинские военные открыли огонь на поражение. Пассажиры всю ночь лежали на земле... Уплыть смогли только на следующий день, когда пулеметные очереди затихли.
- Как же удалось перевезти в Адлер сотрудников, оборудование, самих обезьян? Ведь граница долгое время была закрыта?
- Кто-то из моих коллег пересек границу нелегально, кто-то пробрался через Москву. Но не обошлось без потерь. За 1991-1992-й годы мы лишились огромной части ценного оборудования и около пяти тысяч обезьян. Им, бедолагам, пришлось пережить не меньше, чем людям: танкисты для развлечения привязывали их к машине и тащили по земле, стреляли по клеткам и загонам, соревнуясь в меткости...
В Адлере пришлось начинать почти с нуля. Было нечем платить за свет и тепло, за газ и бензин. Жилье нам выделили в бараках - доктора наук с семьями ютились в пятиметровых комнатах без удобств. Чтобы как-то выжить, открыли питомник и за небольшие деньги начали пускать экскурсантов. Почти все заработанное тратили на корм для животных. Сейчас, вспоминая все это, вообще не понимаю, как нам удалось выкарабкаться.
- От одного биолога я слышала и такую точку зрения: приматология вообще не нужна - дешевле и не менее эффективны опыты на мышах и крысах.
- Это мнение некомпетентного человека. Действительно, содержать приматов дороже и труднее, чем тех же мышей. Но почему же правительство Голландии на научные исследования с участием обезьян выделяет 30 миллионов евро, бюджет США в области медицинской приматологии - 30 миллионов долларов? Почему в развитых странах существует обширная сеть таких институтов, как наш? Просто потому, что ни одно другое животное не демонстрирует такого сходства с человеком.
- Некоторое время назад пресса сообщала о препарате, который не был проверен на обезьянах и сослужил очень плохую службу людям.
- Речь о талидомиде - седативном препарате, который успешно прошел исследования на всех лабораторных животных, кроме обезьян, и был рекомендован к продаже. Через какое-то время у женщин, употреблявших его во время беременности, стали рождаться уроды. Препарат сняли с производства и направили на повторные исследования - на сей раз с участием обезьян. Оказалось, что это - мощный мутаген. Если бы не ложный гуманизм, страшных последствий удалось бы избежать. Именно обезьянам - и немножко ученым - мы обязаны победе над возбудителями многих инфекционных болезней, недавно еще смертельных - оспой, краснухой или корью. В Сухуми есть единственный в мире памятник обезьяне. Я считаю, что надо бы поставить второй - в Адлере. 2004 год будет годом Обезьяны по восточному календарю. В нынешнем почти поголовном увлечении россиян гороскопами есть один несомненный плюс: об обезьянах, надеюсь, вспомнят. Они, без преувеличения, героические животные.
- Но ведь никто не спрашивает их согласия на такой подвиг...
- Милая моя, но ведь без эксперимента медицины, как и вообще науки, не существует!
Конечно, отношение к обезьянам должно быть максимально гуманным. По возможности надо избегать причинения им боли, а если можно, то и обходиться без них...
- При входе в питомник - макет космической станции, на борту которой побывали многие ваши мохнатые воспитанники. Сейчас они продолжают покорять космос?
- К великому сожалению, нет. Совместно с Институтом медико-биологических проблем РАН, начав в 1983 - 1986 годы, мы провели ряд уникальных экспериментов с участием обезьян. Тогда в безвоздушном пространстве побывали многие хвостатые космонавты - макаки Бион, Верный, Дрема, Ероша, Лапик, Забияка, Кроша, Мультик... Время полета - от пяти до 14 суток. В отличие от людей, никакой славой после приземления они не пользовались. Почти никто, кроме ученых, об их путешествиях толком не знал. Но в грязь мордами они не ударили: неплохо справились с нагрузками, порой демонстрируя недюжинную выносливость и сообразительность. Кстати, наш заслуженный космонавт Кноп до сих пор жив, его можно увидеть в питомнике. Конечно, он слегка облысел и несколько флегматичен, но чувствует себя прилично.
- Слышала, что вы предупреждали медиков о возможности появления атипичной пневмонии. Это так?
- Еще в 80-е годы прошлого века мы описывали инфекционное заболевание, весьма схожее с недавно вспыхнувшей китайской инфекцией. Атипичную пневмонию в прессе нарекли загадочной, таинственной, где-то даже написали, что она прилетела к нам из космоса с пылью кометы или астероида. Но для нас никакой неожиданности не было: это - земная зараза, и с ней можно бороться.
- Борис Аркадьевич, чем сегодня занимается институт?
- Работы очень много. Например, мы исследуем роль вирусов в возникновении злокачественных опухолей. Удалось выяснить, что, скажем, лейкоз или рак шейки матки имеют вирусное происхождение. Теперь наша задача - выявить механизм действия этих вирусов внутри клетки. Тогда можно искать способы борьбы с ним. Совместно с Санкт-Петербургским институтом геронтологии изучаем гормон эпифиз, ответственный за старение организма. Это крайне интересная работа, важная для человечества.
- Глядя на вас, можно подумать, что эти эксперименты вы проводите не только на обезьянах.
- Вы имеете в виду, что и на себе тоже? Неплохой комплимент... Если серьезно, то в свои 83 я сам вожу машину и работаю по 12 часов в сутки без выходных и отпусков. Болеть и даже "просто" чувствовать себя скверно мне некогда. В этом году, помимо обычной работы, необходимо закончить три книги. Наверное, мне надо благодарить родителей - это они подарили крепкое здоровье. Хотя, конечно, все когда-нибудь кончается. Надо готовить преемников, а их нет. Моим ученикам уже далеко за 60. А молодежь к нам не идет. Зарплата мизерная, жилья нет. Я - директор института - получаю зарплату чуть больше двух тысяч рублей в месяц. Пенсия и то больше... Но мне-то и этого хватает. А молодого человека с семьей такое жалование устроить никак не может.