ДЕКАБРЬСКАЯ МАЕТА И РОЗОВЫЕ ОЧКИ

Уже неделю во дворе воет собака. Похоже, даже не одна. Когда впервые слух выделил из посторонних шумов этот вой, сделалось тревожно. Может, хозяин умер? Раньше просыпалась, говоря языком романов, с первыми лучами солнца. На худой конец, "когда начинала рассеиваться сине-серая дымка, светлея на глазах и наполняя организм оптимизмом зарождающегося дня". В эту московскую зиму - а ведь зима! - давно уже ничего не светлеет, такое впечатление, что и солнце-то не восходит.

Лежишь и ощущаешь, как мутная серь обволакивает все вокруг. Такой грязной, серо-буро-малиновой бывает вода в банке после занятий живописью. Педагог подойдет и скучно гнусавит: "Смой картинку-то, намазюкала не знай что... Работа совсем не дышит..." Бросит укоризненный взгляд на серобуромалиновость: "И воду поменяй, и кисть хорошенько промой..." Да, хочется и кисти промыть, и картинку смыть к чертовой матери. А еще говорят, у природы нет плохой погоды. В зоопарке медведи маются - не могут впасть в спячку, во Владимирской области вовсю пошли опята с лисичками и анютины глазки расцвели, в Подмосковье распустились листья смородины, а настроение такое, что удавиться хочется. Да хоть пояском халата.
Как-то в журнале "Шпигель" увидела графику - бездонное и черное ничто соткалось из серых клочьев чего-то бывшего. И подпись: "Иллюстрация художника Михаэля Прехтля к рассказу Льва Толстого, посвященного такому специфически русскому чувству, как "тоска". Ключевое слово протранскрибировано латиницей. Хотя у немцев есть и "лангевайле" и "зеензухе", что означает в принципе то же: скука, тоска. Но сами они почему-то считают, что их тоска совсем не то же самое, что наша. Спросила немку. "Ну что вы! Наши состояния - это просто когда нечем заняться, некуда пойти, не с кем пообщаться. Это же не ваше сжигающее изнутри чувство полной беспросветности". Образованная, "русскую душу" по Достоевскому изучает.
Ученые говорят, что такое "предзимье" плохо на психике сказывается, высвобождает суицидальные комплексы. Видимо, так и есть: заехала в Институт неврологии к знакомой, весьма титулованной особе. У нее телефон раскален, говорит всем приблизительно одно и то же: "Ну, понятно, тревога, страх плюс сосуды играют". Озвучивается один и тот же джентльменский набор: паксил и семейство "зепамов" - феназепам, тазепам, клоназепам... Пользуясь моментом, спрашиваю по-свойски: что, мол, действительно делать-то? Заводится с ходу:
- А что тут сделаешь? - И кладет под язык таблетку антидепрессанта.
- Для улучшения качества жизни, - то ли мне объясняет, то ли самой себе. - Он слабенький, да и редко я себе это позволяю.
Выхожу успокоенная: оказывается, не только я вместе с собаками выть готова. Если уж САМА к пилюлям прибегает... Бодро втискиваюсь в вагон метро. Взяться не за что. Крепкий мужик, крупный, как славянский шкаф, намертво оккупировал спасительный угол, лишив шанса уцепиться за поручень.
- Подвиньтесь, - говорю, - пожалуйста. Поручень все же придуман, чтоб за него держаться...
Не дрогнул, но торс, чувствую, напряг, чтоб ладошка уж точно не протиснулась.
- Совсем люди забурели, стыд потеряли, - возмущенно вздыхает рядом тетка.
- Что вы хотите, осеннее обострение достигло кульминации, зима никак не наступит, - отрывается от книги дама в розовых очках.
Сразу видно, продвинутая: очки под стать моменту - ученые сейчас рекомендуют носить розовые или оранжевые. Для тех, кто паксил пить не хочет.
- Да мыслимо ли, в декабре плюс семь, снег давно лежать должен, - опять подает голос тетка.
- Не должен, - высовывается из-за газеты строгий мужчина. - Классиков читать надо: "Зимы ждала-ждала природа, снег выпал только в январе, на третье в ночь"?! То есть 15-го по новому стилю.
А что же делали при Пушкине во время обострений, когда наше "специфически русское чувство", случалось, нахлынет? На дуэли, небось, вызывали? Рукописи в каминах жгли? В монахини постригались? Все это нам не подходит. Но до января можно же и с ума сойти. Остаются розовые очки и лукошко для грибов. А не встретятся лисички, можно цветов нарвать. Главное, на медведя не наткнуться, который тоже мается.