"НЕ ПИШИТЕ ДЛЯ СЫТЫХ"

Евгений Носов... Всякий серьезный читатель знает произведения этого замечательного знатока народной жизни, певца русской природы, писателя-фронтовика: "Шумит луговая овсяница", "Потрава", "В чистом поле за проселком", "Во субботу, день ненастный", "Красное вино победы", "Усвятские шлемоносцы"... Это из созданного Носовым в 60-е - 70-е годы прошлого столетия. А на рубеже веков Евгений Носов написал ряд произведений, о которых Александр Исаевич Солженицын сказал, вручая Евгению Ивановичу литературную премию своего имени: "И, донося через 40 лет всю ту же военную тему, с горькой горечью всколыхивает Носов то, что больно и сегодня... Этой неразделенной скорбью замыкает Носов полувековую раму Великой войны и всего, что о ней не рассказано и сегодня". "Яблочный спас", "Хутор Белоглин", "Памятная медаль", "Фанфары и колокола" - из этого ряда.

Евгений Носов, как свидетельствуют минувшие после его кончины два с половиной года, не только не теряет - наоборот, обретает новых благодарных читателей. Издатели сегодня, похоже, охотнее прежнего приступают к выпуску новых сборников его произведений. В издательстве "Русский путь" уже подготовлено пятитомное собрание сочинений. Вышел альбом фотографий и живописных работ прозаика "Краски родной земли", в котором он открывается новыми гранями таланта. В юбилейные дни в Курске пройдут третьи Носовские литературные чтения, а в феврале в Москве, в ЦДЛ, состоится вечер памяти Евгения Носова.
Накануне 80-летия писателя "Труд" знакомит читателей с фрагментами воспоминаний друзей и учеников Евгения Ивановича из готовящейся к печати новой "Книги о Мастере", а также с суждениями самого писателя.
ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ
С Евгением Носовым я познакомился во время учебы на Высших литературных курсах в Москве. Он и сегодня как живой перед глазами. По-мужицки ширококостный, могутный, по-медвежьи медлительный, несуетливый. Крупные черты лица, глубокие складки на лбу... А голос у Жени! Труба иерихонская! Услышишь - подумаешь: рявкает на кого-то. Нет, он так разговаривает. Умел Женя рассказывать, поражая всех нас завидным знанием не только психологии людей, их характеров, но и забот, проблем, которыми они жили. Остаться безучастным, слушая его, было просто невозможно. А уж если он вставлял в свой рассказ еще и пословицу - и обязательно к месту, и обязательно "крепкую", слушатели буквально взрывались хохотом. Читаю, помню, "Усвятских шлемоносцев" и ахаю, восхищаясь: "Где кисель, там служивый и сел, а где порог, там и лег". Или: "В бранном поле не одна только вражья воля, а и наша тож"...
Сергей ВИКУЛОВ. Москва.
* * *
Потрясают последние рассказы Евгения Носова. Последние, какой-то особой чуткости и мягкости, слова, которые только он умел расположить в самом суровом и драматическом тексте так, что они давали утешение и просветление. Последние мысли о войне и природе, о самом важном, что составляло весомую суть его творчества. Прежде всего - сострадание к приютившему нас на земле миру природному, к "братьям нашим меньшим", к птахам малым, ко всему, что нас окружает...
Невольно вспоминаю, как в году 1989-м или 90-м, когда вовсю уже правили бал в нашей стране пустые и злобные люди, мы с Евгением Ивановичем оказались в одной московской гостинице и по вечерам сходились на чай. Жалобы и трения, разоблачения и ультиматумы, угрозы и подлости - едва ли не одни только эти жанры и были тогда в обществе в ходу. И вдруг Евгений Иванович показывает мне массивную тетрадь с вклеенными в нее газетными вырезками и собственноручными записями о благородных человеческих поступках. Которые, несмотря на непогоду, не вымерли и не попрятались в укрытия, а оставались среди нас. "Помогает?" - спросил я. Евгений Иванович отвечать тогда не стал. Ответил он своей работой за последнее десятилетие.
Валентин РАСПУТИН. Иркутск.
* * *
Помня приглашение Носова: "Что напишешь, покажи мне", я пошел к нему домой со своим первым рассказом. Сидел я не шелохнувшись, даже дыханием боясь хоть как-то помешать чтению. Читал Евгений Иванович очень медленно, настолько медленно, что грешно подумалось - вовсе не читает, лишь механически смотрит в бумагу, размышляя о чем-нибудь ином. Только спустя годы я свыкся с манерой Носова не скользить по тексту, как по льду, не принимать слова походя, а опускать их в свою, носовскую, лабораторию на предмет качества и соответствия русской словесности, на предмет зримого колорита, на предмет музыкального звучания, на предмет...
В том рассказе я позаботился о всяческих словесных заведомо юморных выкрутасах и, разумеется, надеялся, что Евгений Иванович по достоинству оценит мои находки...
Наконец-то перевернута последняя страница. Я не помню, как глядел на меня Евгений Иванович, не берусь сочинять. А вот его заключение запомнил хорошо:
- Не пиши для сытых.
И никакого разговора о рассказе.
Михаил ЕСЬКОВ. Курск.
* * *
Однажды мы с Евгением Ивановичем в неудачное время поехали на рыбалку - всю ночь лил дождь. На беду, обострилась его старая язва, сопровождавшаяся сильными болями. Несмотря на настойчивые предложения спрятаться в палатке, он, чтобы не стеснять нас, надул свой резиновый матрац, стал на него в "колено-локтевое положение", накрылся полиэтиленовой пленкой и так пробыл под дождем всю ночь. Какая тут рыбалка... Утром решили возвращаться домой. Когда шли по берегу реки, Евгений Иванович обратил наше внимание на склоненную над водой ракиту. Ствол ее наполовину был расщеплен, а из сохранившейся части дерева поднимались уже достаточно толстые ветви. "Люблю я это дерево, - проговорил Евгений Иванович. - В деревне из ракиты мужики дуги для упряжи гнут, ручки для лопат и тяпок делают, косье из нее легкое получается... А ее вечно ветры гнут и ломают. Но останется одна живая полоска коры или ветка, и вновь растет и живет дерево". Немного помолчав, добавил: "Чем-то она мне Россию напоминает".
Юрий СКОСАРЕВ, врач. Курск.
ЕВГЕНИЙ НОСОВ:
"Вглядываясь в историю многострадальной Руси, невольно приходишь к мысли, будто нам, россиянам, досталась воистину роковая земля, подверженная постоянным социально-тектоническим катаклизмам. С незапамятных времен нас все время что-либо сотрясает - то извне, то изнутри, непременно случается то, что не дает ощутить надежную твердь под ногами, обрести желанное и устойчивое благоденствие, коим счастливо пользуются многие другие устроенные народы".
"Я не понимаю клича: ни дня без строчки. Считаю самым важным состояние социального переживания. Самые острые строки можно написать, когда ты звучишь в них как гражданин, когда берешься писать не ради себя, а чтобы кому-то или чему-то помочь. Это тот компонент, который предохраняет литературное произведение от скисания. Так вот, главный компонент в литературном произведении - это его социальная значимость".
"Если Россия будет укрепляться как государство, ей понадобится и литература в качестве формы национального самосознания. Найдутся и писатели. То есть должна возникнуть общественная потребность, социальная ниша для такой литературы. Пока же наша литература села на мель, как корабль, из-под которого ушла вода..."