Что это: не совсем научная сенсация или подкрепленное документами открытие?
В искусствоведческой среде скандалы не редкость. Но что они в сравнении с мегабомбой, которую взорвал искусствовед Никита ГОЛЕЙЗОВСКИЙ, доказывающий, что Рублев никогда не писал «Троицу»! Это вызов всему современному искусствоведению, вслед за Грабарем твердящему, что он ее очень даже писал и что она — вообще наше иконописное все.
Вообще-то Голейзовский не выносит эффектных жестов, чужд агрессии. Трудно предположить, что он герой самых ожесточенных интеллектуальных баталий последних лет. Но, к слову, на научной конференции в Третьяковке после его доклада должны были выступить шестеро оппонентов, но ни один из них так и не вышел на трибуну.
— Никита Касьянович, почему у вас сложные отношения с коллегами-искусствоведами?
— Все дело в советской еще практике, их же не обучали самому необходимому: работе в архивах, изучению древних надписей. И они, за редким исключением, сами никогда ничего не реставрировали, не раскрывали иконы. А потому не знают, как растворитель взаимодействует с красочным слоем, не могут отличить XV век от XVI. Мне повезло: я попал в лапы опытного, потомственного реставратора Дмитрия Евгеньевича Брягина, работал у него в Кремле. Он нам подробно объяснял секреты профессии. Мы расчищали фрески и в Благовещенском, и в Новодевичьем соборах, потом в Новгороде счищали высолы на фресках Феофана Грека.
— И линия фронта меж вами проходит «по Рублеву»?
— Да, советское мифотворчество над ним сильно потрудилось, начиная с Игоря Эммануиловича Грабаря. У него был большой литературный дар, я с увлечением штудировал его работы. А как талантливо он написал о «Троице»! Эту книгу потом переиздали в 60-х, и для искусствоведов она как евангелие — все на нее ссылаются. Неважно, что автор небрежно относился к источникам. Простой пример: во многих летописях отмечено, что Деисус письма Рублева в Благовещенском соборе в 1547 году сгорел, то есть перестал существовать фи-зи-чес-ки. Но Грабарь писал, что он не сгорел, а лишь слегка обгорел... Вот так и с утверждениями о том, что «Троица» — работа Рублева. А ведь существует источник, «Жалобница» Сильвестра, воспитателя Ивана Грозного — записка о том, как после пожара были возобновлены в Кремле сгоревшие иконы. Беда в том, что метод Грабаря у нас до сих пор царствует. Тогда как в основе должны лежать первоисточники, а не впечатления ученого, которые всегда субъективны.
— Откуда вообще пошло, будто «Троицу» написал Рублев?
— Первым об иконе из Троицкого собора Сергиева монастыря, которая хранится теперь в Третьяковке, упомянул горе-переписчик «Сказания о святых иконописцах» (был такой памятник письменности, созданный в старообрядческой среде в начале XVIII века). Он рассказывает о византийских иконописцах и о русских — начиная с митрополита Макария. Упоминает о Руб-леве и Данииле и говорит, что, будучи в послушании у Никона, Рублев написал образ Троицы в память и похвалу святому Сергию. А недавно в библиотеке МГУ обнаружилась рукопись, датированная 1710 годом, где ясно написано: Рублев по указанию Никона «церковь написал святые Троицы в память и похвалу святому Сергию». Не образ, а церковь — фрески то есть! Значит, он для Никона фрески написал, а вовсе не образ Троицы.
Искусствоведы, начиная с XIX века, это сообщение соединили с сообщением Стоглава 1551 года, в котором митрополит Макарий отвечает на вопросы, касающиеся икон, и пишет, что образ Троицы следует «писать, как писали древние иконописцы и как писал Андрей Рублев». Казалось бы, отсюда и вытекает, что Рублев написал ту икону, что в Троицком соборе? Отнюдь! Потому что дальше в тексте Стоглава сказано: «а перекрестий на нимбах (киноварью на золоте обозначали крестики) не писать ни у единого». Когда недавно в институте реставрации делали макросъемку «Троицы», обнаружилось, что на нимбе среднего ангела сохранился маленький кусочек древнего золота и на нем следы киноварной разгранки. А Макарий-то говорит, что Рублев писал без перекрестий.
— Да, запутанная история...
— В 1834 году было заседание Священного собора, на котором выступил архимандрит Антоний (Медведев). Прогрессивный был архимандрит, ввел расчистку икон. Для раскрытия древней живописи решено было пригласить иконописца Салаутина. Это мастер из Палеха, в научной литературе он не упоминался. Но я нашел сведения о нем в архиве Бутурлиных, владельцев Палеха. Там он, голубчик, в течение трех лет фигурирует в разных записях по реставрационным работам.
В частности, два месяца в 1834-м он работал в Троицком соборе — я нашел составленный им лично перечень реставрированных икон. И под номером первым стоит «Троица», за которую он получил по тому времени колоссальную сумму — 100 рублей серебром. «Троица» была изуродована реставрацией московских священников в конце XVIII века по распоряжению митрополита Платона и на деньги императрицы Екатерины II, которая выделила 30 тысяч серебром на реставрацию здания и живописи Троице-Сергиевой лавры. Туда был прислан в 1771-м знаменитый портретист Антропов, который дал свое заключение состоянию икон: «В плохом состоянии и восстановлению не подлежат». Поэтому московские священники их смыли, спемзовали, а потом процарапали сохранившиеся контуры.
Так вот: Салаутин удалил следы работы этих московских священников и увидел, что от древней живописи остались жалкие островки. Специалистом он был добросовестным и эти островки оставил, там еще древний кусочек на чаше посередине: То, что он сделал, сейчас называют реконструкцией. Потом на икону надели древний оклад. Стали приезжать заинтересованные в Троице-Сергиевой лавре люди типа Иванчина-Писарева, Шевырева, Равинского: И каждый из них написал об этой иконе восторженный отзыв. Шевырев оценил «Троицу» как подлинную византийскую живопись высокого качества. Равинский (прекрасный искусствовед, автор 12-томника о русском лубке) написал, что это никакая не русская живопись и не византийская, а живопись эпохи раннего Возрождения. Митрополиту Филарету это не понравилось, он был одним из первых, кто отстаивал рублевскую легенду.
— Значит, и тогда никто безоговорочно не считал «Троицу» работой Рублева?
— Два авторитета, историки Лавры Горский в середине XIX века и Голубинский в конце XIX века, описывая икону «Троица», вообще не упоминают о Рублеве. В церковных описях, начиная с древнейших, что до нас дошли — с XVII века по XX, — ни разу не упоминается, что автор «Троицы» — Рублев. В отличие, к примеру, от иконы «Успение Богородицы», которая в описях Кирилло-Белозерского монастыря XVII века поминается как «письма Рублева». Получается, что и в XIX веке по-разному оценивали авторство «Троицы» — потому что в документах нигде ее автор не упоминается: ни во вкладных книгах, ни в описях. И только при Грабаре он вдруг возникает, в 1918-м, как только того назначили заведовать советской реставрацией:
— Известно же, что в 1905-м к ней приложился и Гурьянов из Мстеры...
— Да, и случилось то же, что и с Салаутиным. Гурьянов снял оклад и увидел живопись XIX века: сидят за столом три молодых человека, на столе рюмочки и две виноградные кисти. Он решил икону раскрыть — в надежде увидеть под новой живописью старый слой. А его не оказалось! Но он, в отличие от Салаутина, уже видел во Владимире раскрытые фрески 1408 года — видел, как писали Рублев и Даниил Черный. И на основании этих фресок он и написал «под Рублева». Но этим не закончилось. Гурьянов сделал свою работу в той манере, как Рублев и Даниил писали фрески — такие же яркие краски. Но, опасаясь быть обвиненным в том, что изуродовал древнюю живопись, решил работу состарить. Это известный способ: когда работу расчищают, старую олифу собирают скальпелем в пузырек, потом разводят спиртом и проходят по новой работе беличьей кистью с этой олифой, и краски притушевываются.
В 1918-м оклад с «Троицы» сняла комиссия в составе Грабаря, Чирикова и Анисимова. И они увидели потемневшую олифу. Разве за 13 лет с 1905 года олифа потемнела бы, если б Гурьянов работу искусственно не состарил? Но Чириков, который тоже был из Мстеры, думал не об этом: ему надо было как-то прикрыть Гурьянова, защитить честь мстерского мундира. Потому что Гурьянов-то «честно» написал икону в подлинной манере XV века, плотно. А к тому моменту с подачи Грабаря стало считаться, что Рублев писал прозрачными красками, живопись его, мол, воздушная, небесная. И Чириков применил так называемую расточку: эту плотную живопись разрядил, довел до состояния акварельности. Неудивительно, что после этого иконой так восторгался Матисс...
— Так что, наша «Троица» — это Салаутин, Гурьянов и Чириков?
— И не забудем древний кусок наверху, но не ранее, чем XVII века. Но! Когда-то в древности ее написал какой-то крупный мастер. Композиция-то сохранилась. И она прекрасна!
— И все-таки: что из дошедшего до нас несомненно принадлежит Рублеву?
— Рублев участвовал в фресковых циклах двух Успенских соборов: во Владимире и Звенигороде. Его руки фреска с изображением младенца Иоанна Предтечи, которого ведет ангел, в алтаре. Она сохранилась плохо. Считаю, что это-то и есть подлинный Рублев. Но ее искусствоведы приписывают Даниилу Черному.
P.S. 14 февраля телеканал «Культура» покажет фильм об открытиях Никиты Голейзовского.