До и после дуэли на Черной речке
«Когда Потемкину в потемках / Я на Пречистенке найду, / То пусть с Булгариным в потомках / Меня поставят наряду». Этот экспромт Пушкин сочинил, когда искал графиню Е.П. Потемкину — будущую посаженую мать на своей свадьбе. Тогда внезапно заболела В.Ф. Вяземская, давно согласившая-ся на эту почетную роль, и Пушкин бросился на поиски графини Елизаветы Петровны... Потемкину он нашел, и свадьба состоялась 18 февраля 1831 года — ровно за шесть лет до гибели. Едва ли Александр Сергеевич мог тогда подумать, что сбудется и вторая часть его шуточного стихотворения: в сознании потомков он поделится славой с Булгариным — ничтожным писателем и человеком, которого Пушкин обоснованно презирал.
Впрочем, Булгарин и в ХIХ веке считался едва ли не ровней Пушкину в писательстве. А нынче в России даже проводят международные конференции, посвященные литературному вору. В 2017-м состоялся форум, где ораторы превозносили «широту охвата»: Булгарин-де писал по разным вопросам, от литературы и музыки до железных дорог и сельского хозяйства, а потому для изучения его биографии и творчества необходимы совместные усилия исследователей из разных стран... Вот оно как!
При этом обходится непреложный факт, который старался не афишировать и сам Фаддей Венедиктович: он, обожатель Наполеона, воевал против России в составе наполеоновских войск, а потом доносительством сделал себе карьеру при русском дворе в николаевскую эпоху. Так что он был не только пошляк, каким считал его Гоголь.
Этот соглядатай Третьего отделения, он же Видок Фиглярин, сразу после гибели Пушкина радостно сообщил приятелю: «Корчил Байрона, а пропал, как заяц». И почему-то хлесткую и абсолютно несправедливую, лживую фразу непримиримого врага Александра Сергеевича повторяют такие писатели, как Довлатов, Битов, Синявский... Они считали, что Пушкин — жертва? Что он проиграл в том поединке? Но разве вся его посмертная слава не говорит об обратном? Если, конечно, не смотреть на Пушкина глазами Булгарина, Бенкендорфа, Дантеса, Геккерна (Экерна)...
Да, у Пушкина и без нынешних поклонников Булгарина врагов хватало. Одна только чета Нессельроде чего стоит. Когда за обедом в Зимнем дворце Александр II сказал, что теперь известен автор анонимных писем, которые послужили поводом к последней дуэли Пушкина, — это Нессельроде, — государь не уточнил, кого имел в виду: всесильного «австрийского министра русских иностранных дел» или его жену, тоже люто ненавидевшую поэта. Как раз Мария Дмитриевна Нессельроде и стала посаженой матерью жениха на свадьбе Дантеса с Екатериной Гончаровой, родной сестрой жены Пушкина. Которую исследователи не без оснований считают доносчицей.
Друзья Александра Сергеевича удивлялись: любое слово, сказанное поэтом дома, при закрытых дверях, становилось известно тайной полиции. Слуги исключаются: беседы чаще велись по-французски. Кроме сестер Александрины и Екатерины, которых Наталья Николаевна взяла в дом, спасая от гнета жадной и властной матери, доносить никто не мог. «Достоверно известно, что личные враги Пушкина Дантес и Экерн знали обо всем, что происходит в доме поэта, о его настроениях и планах именно от Екатерины Гончаровой. Это доказанный факт, — пишет один из проницательных современных пушкиноведов Виктор Тен в своей книге «Последнее дело Пушкина». — В свое время Екатерина писала брату Дмитрию, что даже не знает, как благодарить Пушкина и Натали за то, что они сделали для нее и Александрины. «Коко» скромничала. Благодаря своим интригам Екатерина вышла-таки в январе 1837-го замуж за Дантеса. Весной, уезжая за границу с убийцей Пушкина, она произнесла фразу, немыслимую в ее цинизме. «Я прощаю Пушкина», — тем самым обвинив его, мертвого».
«На той общероссийской ярмарке невест, какой являлась Москва, красивая бесприданница Натали три года была выставлена на продажу. За этот более чем достаточный срок ни один потенциальный жених, которые съезжались в Москву со всей России, не подошел к девице Гончаровой с серьезными намерениями... Семья была разорена дедом и мамашей дотла. Дворянству Гончаровых не было и пятидесяти лет. Это была семья разорившихся нуворишей, запятнавших себя порочными связями и пуб-личными скандалами. Двое ближайших родственников Натали — отец и бабка по отцу — сумасшедшие, допившиеся до белой горячки люди. Бабка по матери — падшая женщина, оба деда — развратники и моты, оказавшиеся неспособными к семейной жизни. Мать — незаконнорожденная с невыносимым нравом женщина, жестокая и эгоистичная... В те времена свято верили в то, что сейчас называют генами, век назад — наследственностью, во времена Пушкина — благородством», — рассказывает Тен.
«Так-то, душа моя, — писал Пушкин П.А. Плетневу 31 августа 1830 года по поводу своего неудавшегося, как ему тогда показалось, сватовства к Гончаровой. — От добра добра не ищут. Черт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостию, которой обязан я был богу и тебе. Грустно, душа, моя, обнимаю тебя и целую наших». Но в начале сентября после получения «прелестного» письма от Натали Пушкин понял, что она готова идти за него и без матушкиного благословения. Он сделал все, чтобы избежать подобного скандала и выручить юную красавицу самым благородным образом. Не только не требуя приданого, о котором ханжески сокрушалась мать невесты, но предоставив Наталье Ивановне Гончаровой 11 тысяч рублей. Которые она так и не вернула. Спустя четыре года после свадьбы принял в свой дом сестер жены, двух старых дев, чтобы устроить их незавидную судьбу.
«Благодарность» Гончаровых простиралась далеко, в буквальном смысле, когда уже после смерти Пушкина они возили его детей во Францию «к дяде Жоржу». Когда еще при жизни поэта и их благодетеля общались с графиней Нессельроде, которую многие современники считали закулисным организатором подметного «диплома рогоносца», послужившего поводом к дуэли и гибели великого поэта. Да и гибель его была следствием подлости Дантеса.
«Дантес застрелил Пушкина из трусости, — утверждает Виктор Тен, оспаривая мнение Булгариных всех мастей. — Преимущество имел тот, кто стрелял первым, но отсутствие выдержки выдавало труса. Мужество заключалось в том, чтобы как можно дольше продержаться под дулом пистолета противника, выиграть «психологическую атаку». В дуэли с Дантесом морально выиграл Пушкин. Русский поэт оказался гораздо храбрее кавалергарда-француза. В 1880 году Дантес рассказывал в Париже сыну поэта Дениса Давыдова В.Д. Давыдову, что он выстрелил, потому что «оробел, растерялся и уже по чувству самосохранения предупредил противника страха ради». Дантес говорил это, будучи стариком, готовясь отойти в лучший мир и желая, чтобы русские его простили. О гоноре он уже не думал.
Пушкин погиб на поединке, в котором победил. Пушкин отстаивал свой порядок, суверенитет и «спокойствие семейственное». Однозначно, он герой, а не неврастеник или романтический дурак. Его дуэль — это трезвый, осознанный, мужской рисковый поступок».
А вот строчки из последнего пушкинского послания графу К.Ф. Толю, писанного им накануне дуэли 26 января (9 февраля) 1837 года: «Гений с одного взгляда открывает истину, а истина сильнее царя, говорит священное писание».
Вполне уместное по нынешним временам напоминание.