- Как вы относитесь к юбилеям? Ощущаете ли свой возраст?
- Юбилеев не справляю. А свой возраст мало чувствую. Взрослеть физически стал очень поздно. Хотя по меркам душевным я, наверное, человек преклонного возраста. Слишком много пережито. Жизнь идет очень быстро, многое меняется. Меняются задачи, которые я перед собой ставлю или жизнь ставит... Но возраст позволяет, с одной стороны, концентрировать энергию для серьезной работы, с другой - заставляет быть осторожнее, внимательнее. Например, сейчас, подбирая актеров, я стал более требовательным и принимаю решения не так просто и быстро, как раньше.
- О чем будет ваша новая картина?
- Сюжет простой. Пожилая женщина приезжает к своему внуку в действующую армию в Чечню, все, что она там видит, о чем с ним разговаривает, собственно, сюжет и составляет. Она встречается и с местными жителями, со своими ровесницами - чеченскими женщинами. Они всматриваются друг в друга, разговаривают друг с другом, возникает взаимное доверие и близость. И уже нет никакой речи о разном происхождении, разной крови, тем более что все говорят на одном языке - на русском. Это очень важно, что у разных людей один язык, язык взаимопонимания. И те, кто отрицает ценность ситуации, при которой люди разных вероисповеданий, разных национальностей и обычаев имеют средство общения и сближения - язык, - отрицают великий исторический опыт и Божий дар.
- Снимать вы будете в Чечне?
- В Грозном, в Ханкале, где располагается группировка российских войск.
- Значит, это фильм и о войне?
- Да, но только там никто не стреляет, никто никого не убивает. Люди разговаривают друг с другом. Слушают друг друга, всматриваются друг в друга.
- То есть делают то, чего нам всем сейчас так не хватает.
- Наверное. Мне этого всегда не хватало. Всегда ведь человек стремится к сокрытости. Особенно мужчина. Есть зависимость между мужественностью и сокрытостью. Человек стесняется быть искренним и сердечным. Это проблема.
В этом фильме большинство персонажей военные, но проблема дедовщины, например, здесь не возникнет, хотя я понимаю всю ее сложность. В моем фильме не будет отрицательных персонажей. Главный герой фильма, офицер русской армии, - в некоторой степени идеальный персонаж. Это какой-то шаг от лермонтовского героя к современности.
Я понимаю, что перед Россией постепенно и неизбежно опять возникает угроза войны, и хочу взглянуть с благодарностью и надеждой на людей, на которых придется опереться. Это моя попытка их поддержать, показать, как много в них важного и ценного для меня. Я таким образом протягиваю им свою руку.
- Вы сняли две большие документальные эпопеи о военных пограничниках: на суше - "Духовные голоса" и на море - "Повинность". Вы нашли своих героев в реальности?
- Я оказывался в сложных ситуациях во время съемок этих картин, но я встретил в военной среде и сочувствие, и человеческое понимание. Я видел в армии и изуверов, но не они представляли для меня главный смысл той жизни. Способность молодого человека выжить в тяжелых условиях, борьба за выживание и за сохранение своей индивидуальности составляют проблему для каждого мужчины. Ничего более важного для мужчины нет, чем отстоять свою жизнь и свою личность. Своеобразием своего характера и его волеизъявлением объясняется удачливость мужчины или его полная катастрофа. Это особенно важно для России. Многие наши социальные неудачи связаны с катастрофой мужских характеров. С миллионами маленьких катастроф, ставших массовым явлением. Это приводит к неудачам политическим, социальным, военным. Неудачи России во всех областях общественной жизни связаны с крахом мужского характера.
- В ваших планах фильм о Фаусте по мотивам Гете и Томаса Манна. И вот "фаустовский" вопрос. Какое мгновенье своей жизни вы хотели бы остановить?
- Я хотел бы остановить два мгновенья: это встреча с Тарковским и аудиенция, которой меня удостоил покойный Папа Римский Иоанн Павел II. Эти два события были в моей жизни определяющими. Я всегда опирался только на свои силы, но для того, чтобы жить, нужны были и духовные силы. И ими в свое время стали для меня дружба и чуткость, которые проявил ко мне Андрей Тарковский. Дело даже не в поддержке им фильма "Одинокий голос человека", не в его помощи, когда фильм запрещали, хотели уничтожить, а человеческая поддержка и любовь, которые шли от него ко мне. А потом была встреча с Папой - одним из самых образованных людей эпохи. Она случилась именно в то время, когда отовсюду раздавались голоса, что то, что я делаю, никому не нужно.
- Папа выразил иное мнение? Ваш фильм "Мать и сын" был награжден папской премией "Третье тысячелетие".
- Для меня встреча с Папой была глубоким и важным человеческим контактом. Я почувствовал духовную поддержку. Со всем остальным - с болезнями, с неудачами - я должен справляться сам. Я не буду касаться того, что он сказал: это мое интимное переживание. Но я получил не религиозный, но человеческий импульс от человека, который смотрит на все сверху. То было проникновение в мой духовный мир. Я не знаком ни с католическими обрядами, ни с католическими догматами, но я вижу живое внимание католицизма к культуре и искусству. Даже к такому несовершенному, как кинематограф, к людям, которые работают в этой сфере.
Я задумался однажды: хотел бы я прожить какой-то этап своей жизни заново? Пожалуй, нет. Я не хотел бы вернуться ни в детство, ни в юность. Я не хочу еще раз прожить свои студенческие годы ни в Горьковском университете, ни во ВГИКе. Еще менее я хотел бы вернуть годы в Ленинграде, когда я боролся за свою жизнь и за свои первые работы, это были тяжелые времена. Ничего этого я не хочу возвратить. Я потому так тороплюсь идти вперед, что мне некуда вернуться. Мне никто ничего не дарил, не готовил для меня почву. И вернувшись назад даже в мыслях, я могу опоздать на поезд, идущий вперед.
- Но если вслед за Фаустом мы зададимся вопросом, как бы вы начали жизнь сначала, если бы вам такая возможность была предоставлена?
- Ни в коем случае не стал бы работать в кино, не сделал бы и шага в эту сторону.
- Вы считаете, что у вас многое не получилось в этой сфере?
- Я считаю: то, что я делаю, очень несовершенно. Но ничего не могу поделать, вся моя сущность настроена на такую именно самореализацию, и трудно остановиться. К тому же по-человечески я потерял очень много в борьбе за совершенствование этого умения. Как человек я ничего не получаю от этого процесса.
- Даже удовольствия от работы?
- Непросто ответить на этот вопрос. С возрастом мне становится работать все тяжелее, в том числе и экономически. Я ощущаю, как сжимаются мои возможности. Не мои личные возможности - они, наверно, все же значительны: есть много планов, я готов работать в нескольких направлениях - но объективные обстоятельства. Я вижу, как сужается вне меня круг самой культуры, меняется и сокращается общественная потребность в художественных явлениях. Я вижу, как меняются люди, в том числе и в кинематографической среде. Я вижу, что люди мало читают, их отношение к культуре становится все более агрессивным, и эти процессы идут не только у нас, но во всем мире.
- При этом вы работаете без остановки, как всегда, снимая по нескольку фильмов в год. Многие думают, что у вас какие-то особые экономические возможности.
- Просто я работаю в таких условиях, на которые никто из моих коллег никогда не согласится, особенно в Москве. Мы снимаем, даже если совсем нет денег.
- Вы и ваша группа снимаете даже при отсутствии какого-либо финансирования?
- Только что мы сняли на своей аппаратуре фильм о великих музыкантах нашей эпохи Мстиславе Ростроповиче и Галине Вишневской без каких бы то ни было вложений со стороны. Но эта работа все еще не завершена. И куда бы мы ни обращались в поисках средств, никто - ни банки, ни финансовые группы, ни всевозможные фонды - этим не заинтересовались. Денег мы не нашли.
- Несмотря на вашу мировую известность?
- Может быть, особенно из-за этого.
- Любой юбилей - это все же подведение итогов...
- Когда я смотрю на свою фильмографию, я поражаюсь, неужели все это сделано мной, все это прошло через мою душу... Режиссер художественного кино всегда рискует совершить непоправимую ошибку. И, начиная новую работу, я каждый раз думаю: а ведь может ничего не получиться. Это страшное ощущение. Вероятно, как у женщины, которая боится, что родит уродливого ребенка.