- Михаил Михайлович, на сцене Театра Моссовета вы играете короля Лира, который, избавившись от власти и став свободным, решил, что, наконец-то, будет счастлив, но... Сегодня вы тоже свободны, можете выбирать любой театр, сниматься у тех режиссеров, которые вам нравятся, в конце концов, делать свои фильмы, но как насчет счастья?
- Я, конечно, не Лир, и своего государства, в смысле театрального, у меня никогда не было, всегда находился в поисках своей труппы. В связи с этим вспоминаю слова Фаины Раневской: "Я "переспала" со всеми театрами Москвы". Это относится и ко мне - с небольшой добавкой: я ухитрился "переспать" и с тель-авивским государственным театром, играя на иврите. И все-таки начиная с 60-х годов существовал телетеатр Козакова, который продолжает действовать и поныне. Скоро выйдет на телеэкраны "Медная бабушка" по Леониду Зорину, а также трехсерийный художественно-документальный фильм "Играем Шекспира", где будут и Гамлет, и Шейлок, и король Лир, и вся современная хроника, начиная со времен Сталина и заканчивая трагедией в Беслане...
Помните, в финале спектакля "Король Лир" я выношу на руках мертвую дочь Корделию и плачу. Когда я увидел по телевидению, как в Беслане отцы несут своих погибших детей, то сердце мое тоже сжалось, нечем стало дышать. Мог ли я предположить два года назад, когда репетировал эту мизансцену, что она повторится в жизни? Поэтому, когда вы спрашиваете: счастлив ли я в данный момент, то и не знаю, что ответить - поводов для радости мало.
- А вас не радует свобода слова, за которую и вы так долго боролись?
- Радует, только я всегда был внутренне свободным человеком, никто не мог заткнуть мне рот. Когда изгоняли из страны писателя Виктора Некрасова и он зашел ко мне проститься, то, выйдя на улицу, мы увидели стоящую у подъезда черную "Волгу" с двумя кагэбэшниками. Подойдя к машине, я сказал: "Ну если вы уж здесь, то, может быть, подвезете нас к вокзалу?" На что они ответили: "Это не входит в наши обязанности". Об этом я пишу в книге "Третий звонок". Как человек, пишущий книги и ведущий дневник, могу сказать: бумага является и моим собеседником, и психотерапевтом.
- Наверное, страшновато перечитывать свои дневники?
- Бывает, что и страшно, ибо дневники, как правило, пишутся в моменты депрессии. Я начал вести дневник в день своего 20-летия. Взял у отца машинку и стал тюкать одним пальцем: мол, чего радуешься, болван, каким был дураком, таким и останешься. Посмотрим, что с тобой будет через двадцать лет. В сорок я перечитал это послание и обнаружил, что молодец не был таким уж идиотом, по крайней мере иронии ему было не занимать. В 50 лет я опять написал отчет о пережитом, боялся, что не дотяну до шестидесяти.
- Значит, одно из ваших главных качеств - это самоирония? И требовательность к себе и другим. Екатерина Васильева рассказывала, как вы доводили актеров до нервного истощения, снимая фильм "Визит старой дамы".
- Я скажу так, ремесло очень важно для меня - и режиссерское, и актерское, и чтецкое, но при этом есть одна вещь, с которой ничто несравнимо. Любимый мною Бродский говорил: "Главное - это метафизическое сознание и самосознание, остальное - побочный продукт". Представляете, для него стихи были "побочным продуктом"... Вот и для меня самое важное - это душевная работа, как, впрочем, для каждого религиозного человека. Из-за этого начинаешь по-другому смотреть на мир, преодолевать в себе страх перед жизнью. Ведь сегодня ты можешь пойти на спектакль и оказаться в заложниках, погибнуть. У меня такое ощущение, что власти растерялись и не знают, как противостоять терроризму, что для этого нужно делать.
- Но и в Америке, Израиле, где вы прожили пять лет, тоже не знают, как избавиться от террористов.
- Там свои причины. Сейчас я не буду их касаться, но у нас есть Чечня, имеющая свою историю взаимоотношений с Россией. Читайте "Валерик" Михаила Лермонтова, "Хаджи Мурата" Льва Толстого, вспомните депортацию чеченцев при Сталине. Надо было крепко думать прежде, чем начинать войну, породившую терроризм в России. Из-за этого часто опускаются руки...
- А снова "убежать" не пробовали?
- Для меня вторичная эмиграция невозможна, я ее просто не переживу. Да и зачем бежать, если это моя страна, мой народ, я русский актер и русский литератор...
- Актерская профессия из разряда странных, недаром же скоморохов на Руси за людей не считали.
- Я много думал об этом и поэтому всегда стремился перерасти ее, хотя в молодости был всем доволен, но уже тогда начал читать стихи с эстрады. Потом стал заниматься режиссурой, записывать диски. Актерская игра - это своеобразный способ перевоплощения в других людей, своего рода путешествие в другие миры. Однажды в детстве я услышал фразу: "Актер с тысячью лиц". Она запала мне в душу, и я всегда старался ей следовать, изображая Джека во "Всей королевской рати", маркиза в "Соломенной шляпке", Сильвио в пушкинском "Выстреле". Я был счастливчиком, потому что дружил с потрясающими людьми - Давидом Самойловым, Арсением Тарковским, Булатом Окуджавой. Я слышал, как читала в нашем доме свои стихи Анна Ахматова. Судьба в этом смысле выкинула мне фантастические карты, но и от меня многое зависело, я тянулся к этим людям, старался походить на них. Есть такое выражение: "строить свой ум", и вот я постоянно занимался "умостроительством".
- Ну а как же судьба? Недаром говорят: что на роду написано...
- А тут так: если человек от природы умен, то глупым не станет никогда, если злой, то и добрым тоже не станет. И, тем не менее, каждый из нас может развивать свои способности, которые чувствует в себе. Я часто цитирую одну фразу из письма Александра Блока к Зинаиде Гиппиус: "Все, что человек хочет, непременно сбудется, а если не сбудется, то и желания не было". Приведу такой пример: когда-то мы с Сергеем Юрским ходили в один драмкружок Дома пионеров. Потом Сережа стал знаменитым чтецом, а я нет, не понимая, чем я хуже его? И вдруг поймал себя на мысли: так у тебя большого желания нет. Вместо того чтобы по вечерам сидеть в ресторане ВТО, надо стихи долбить, как Юрский, и тогда, может быть, ты тоже станешь знаменитым. Поэтому, чтобы добиться чего-то в творчестве, надо меньше думать об удовольствиях и трудиться.
- Надо же, никогда не могла подумать, что такое услышу от вас. Со стороны вы кажетесь закрытым, даже надменным.
- Вам что, было трудно договориться со мной об интервью?
- Ну, этому предшествовала определенная подготовка. Надо было узнать, в каком вы настроении, захотите ли со мной общаться.
- Неправда это. Во-первых, мой телефон не законспирирован и секретарей у меня нет. И потом, вы не представляете, сколько журналистов пытаются проникнуть в мою личную жизнь. Тут недавно приходила такая "желтая" дама, час со мной разговаривала, а потом написала только об одном: на сколько лет моя спутница жизни младше меня. Хотя я ее предупреждал: не надо этого делать, у меня маленькие дети, Мише 15 лет, Зое - 9 лет, они живут в Израиле с моей прежней женой, им будет неприятно.
- К тому же вы известный человек, и не хотите, чтобы кто-то копался в вашем белье.
- Дело не в известности, а в элементарной этике. Я никогда не был обременен собственной популярностью и до сих пор продолжаю ездить в метро.
Но это мелочи, трудно другое: каждый день проживать с чистой совестью, не лгать. Не говоря уже о проблеме отцов и выросших детей. Иногда думаю: неужели так трудно набрать номер телефона и сказать: "Папа, я тебя люблю". По этой причине часто не сплю по ночам, мучаюсь, возможно, я не заслужил их любовь, а может быть, это дается мне в наказание за то, что я чего-то недодал своим родителям...
Я также переживаю, когда кто-то из моих старых друзей не дает о себе знать. Поэтому часто беру в руки записную книжку и обзваниваю всех. Вы живы? В чем нуждаетесь? Чем я могу помочь? И это для меня норма, как норма - уметь радоваться успехам других. Я даже стараюсь признавать талант тех, кто плохо ко мне относится.
- Наверное, и в этом тоже сказывается ваше воспитание?
- Не только воспитание, но и самовоспитание, литература, которую я познал в безмерном количестве.
- Говорят: "Познание умножает скорбь"?
- Да, познание преумножает скорбь, ибо ты узнаешь изнанку мира, но с другой стороны - помогает приблизиться к великой Истине. Я всегда жалею людей неверующих и стараюсь молиться за них.
- И за врагов тоже?
- За террориста я, конечно, молиться не стану, а вот за человека, который обидел меня, - буду. Ведь любая зависть проистекает от комплексов, определенного рода душевной ущербности, и таким людям надо помогать. Я никогда никому не завидовал, наверное, поэтому и дожил до 70 лет.