На остров Свободы омский доктор попал после защиты кандидатской диссертации в 1965 году - предложили помочь делу революции. Максименко стал главным офтальмологом провинции Пинар-дель-Рио, а от нашего председателя КГБ получил персональное задание - контролировать готовность военных госпиталей к приему раненых.
За год он объездил две трети страны по ухабистым дорогам, перенес четыре урагана и четыре военных положения "номер один". Водители менялись регулярно, поскольку очень быстро перебегали на сторону противников революции. Но пока шофер был союзником врача, он выкладывал из "бардачка" свой наган и предупреждал: "Если меня убьют, отстреливайся сам, доктор". Советским специалистам оружие не полагалось, хотя стреляли на улицах, а тем более в горах, ежедневно.
Фидель Кастро в то время воспринимался как полубог - и кубинцами, и советскими. На медицинском конгрессе в Гаване он неожиданно оказался рядом с четой Максименко. Выяснилось, что команданте слышал от своего министра здравоохранения про нововведение русского офтальмолога - профилактические осмотры, которые на Кубе раньше не практиковались. Предложил остаться еще на год. И хотя чемоданы для отправки в Союз уже были уложены, Василий Иванович от растерянности пообещал вернуться. Таисья Викторовна шутила потом, что руку, поцелованную Фиделем, даже будучи женой врача, не будет мыть. Позже узнали, что их ждет ценный дар от высшего кубинского руководства в благодарность за работу - разноцветный попугай по имени Котор. Несмотря на солидный "птичий" документ от правительства, везти его домой в СССР пришлось все же контрабандой - боялись собственной таможни, которая старательно "теряла" ценные вещи и экзотических животных. Дорогу в чемодане попугай перенес вполне бодро. Более того, до сих пор чувствует себя хорошо и по утрам, уже почти 35 лет, будит Василия Ивановича командой: "Папа, вставай!"
Кубинский министр ГБ тоже удостоил Максименко награды: вручил пятизарядный карабин. Зато советская служба безопасности потом долго допытывалась: "Почему обманул Фиделя? Может, не хотел на родину возвращаться? Так больше не выпустим". Но все-таки выпустили, после тщательной трехлетней проверки, - на этот раз в Иран, помочь загнивающему капитализму.
Слепой на обочине, просящий подаяния, - типичная картина тех лет для окрестностей Тегерана. Трахомы, глаукомы, катаракты. Офтальмологов в советском госпитале Красного Креста до этого не было, так что очереди к "дженабу агайе" (в переводе с фарси это означает: "Его превосходительство"). Максименко выстраивались огромные. Лечил доктор и бедных, и богатых. Сумел восстановить зрение восьмилетнему крестьянскому мальчику Хосрови, который в двухлетнем возрасте обжег себе глаза щелочью.
Очереди на прием ждали особы "голубых кровей": дочь последнего царского посла России, брат шахиншаха, принцесса Кувейта. Принцесса пригласила доктора в гости. Увы, КГБ не дремал - удалось сходить на прием только к дочери русского посла, которая вышла замуж за родственника шахиншаха. Да и то в сопровождении переводчицы Лейлы и ее мужа, корреспондента ТАСС. Без этой семейной пары чету Максименко на мероприятия куратор из совпосольства не пускал.
Встреча с самим шахиншахом была коротка: на международных соревнованиях по борьбе, когда маленький русский, точнее якутский, борец уложил здоровенного иранца, глава страны плюнул и ушел из ложи. Зато Василию Ивановичу выпала честь угощать советскую сборную по борьбе, благо запасов выпивки в доме скопилось немерено. Восточные люди постоянно благодарили "его превосходительство доктора" за лечение, но принимать можно было только цветы или спиртное не дороже 5 долларов.
Обо всех прочих подарках следовало докладывать куратору. Впрочем, тот все знал и без докладов: переводчица-секретарь госпиталя имела звание майора КГБ, о чем молчали все. Именно ей и передал Василий Иванович роскошный японский магнитофон, насильно врученный ему одним из пациентов. Больше загранкомандировок Максименко не предлагали - то ли из-за злополучного магнитофона, то ли лимит относительной свободы вышел.
Офтальмологом Максименко решил стать после института, когда воевал с опасной глазной болезнью - трахомой - в Саргатке. И победил, за год ликвидировав эту заразу на своем участке с 7-тысячным населением. Излечил одного из пациентов с помощью пчелиных укусов - дедовским методом - от радикулита, а тот неожиданно стал еще и книжки читать, хотя раньше из-за плохого зрения букв не разбирал. Вот тогда укрепился Максименко в выбранной специальности окончательно. Но до поступления в аспирантуру ему пришлось поработать врачом широкого профиля. В Саргатке Василий Иванович принял первые в своей жизни роды. Единственное, что выдало растерянность главного деревенского врача, - забыл вымыть руки, бросившись с порога к роженице. Спасибо, акушерка напомнила. На свет появилась девочка, а модные по тем временам белые валенки с тройным отворотом оказались напрочь испорченными кровью - их он снять все-таки не успел.
Потом была аспирантура, кандидатская диссертация, в которой Максименко предложил свой метод лечения глазных болезней - пчелиным медом и ядом. Шла она медленно, поскольку традиционная медицина в начале 60-х годов весьма настороженно относилась к народной. Все-таки свой способ Василий Иванович пробил. И практикует его до сих пор. Он много лет учил студентов, оставаясь при этом лечащим врачом, но сколько учеников подготовил за эти годы, не считал. А вот сколько душ загубил ради наших с вами красивых глаз, помнит точно: 16 коров, 8 овец, 200 кроликов. Именно на них он пробовал свою методику. Правда, животные и так уже предназначались к закланию на мясокомбинате. Проводил Максименко испытания и на себе. Сегодня, несмотря на восьмой десяток лет, видит ясно. Говорит, что по глазам он определяет и болезни, и характер человека.
Недавно в оптику, где консультирует доцент Максименко, на прием пришла женщина - та самая девочка из Саргатки, ради рождения которой он пожертвовал новенькими валенками. "Девочке" уже за сорок, и она скоро станет бабушкой. А Василий Иванович, давно обзаведясь внуками, до сих пор чувствует себя молодым и энергичным. Да и говорящая "памятка" от Фиделя Кастро не дает по утрам залеживаться, напоминая: "Вставай, папа, работать пора".