Правда, пока без буфетов и туалетов – зато с «Сельской честью» в афише
В списке необычных культурных акций, которые в последние годы все чаще организуются в Московском метро, произошло очень существенное пополнение. В ночь на субботу 14 марта, накануне дня рождения столичной подземки, здесь впервые исполнили целую оперу – «Сельскую честь» Пьетро Масканьи. Вместе с почти тысячной публикой мероприятия великолепие его идеи и косяки исполнения оценил корреспондент Труда.
Идея музыки в метро, конечно, не нова. Думаю, у многих при виде роскошных столичных подземных залов рождалась мысль, что эти своды достойны не только мельтешения толпы, но и более осмысленных действ, красота которых соответствовала бы архитектурному окружению. Но до недавних времен основным артистическим наполнением подземки было музицирование рыцарей гармошки и котелка с мелочью, иногда пристойное, чаще терзающее слух. А как бы здесь мог зазвучать, скажем, профессиональный хор!
Он, кстати, уже и звучал совсем недавно, и именно на «Кропоткинской» — это был хор Российского государственного гуманитарного университета, руководимый Борисом Таракановым (между прочим, организатором и нынешнего оперного исполнения). Но ведь переходы, лестницы, перронные залы — это роскошная сцена, на которую так и просятся театральные постановки. Собственно, эта архитектура и задумывалась, как застывшая драматургия, оживающая при появлении в ней человека: манящий изгиб коридора, открывающийся простор подземного зала, замыкаемый ступенчатой сценой-лестницей...
Для первого оперного опыта решили все же ограничиться концертной версией без декораций. Зал «Кропоткинской» и без них классически красив. Считается, что образцом для его создателей послужили древнеегипетские храмы. Он и должен был восприниматься подобием храма – точнее, преддверием храма, а самим храмом грядущего царства благоденствия мыслился 400-метровый Дворец Советов, запланированный на месте взорванного храма Христа Спасителя.
Ни Дворца Советов, ни царства благоденствия мы не построили. Но хватило ума и сил восстановить храм Христа. И вот теперь «Кропоткинской» отчасти возвращается ее сакральный смысл.
Впрочем, наверное, сработали и чисто практические соображения: это станция с одной из самых широких в Москве платформ. Не перегороженная переходами, мостиками и пр. Расположенная в самом центре города.
Выбор «Сельской чести» тоже объясним: прекрасная опера, удовлетворяющая почти любому вкусу. И, что немаловажно, компактная по времени. Ведь большую пятиактную композицию просто не развернешь в тот короткий интервал тишины, что наступает в метро примерно с двух до пяти утра.
Говорят, на мероприятие пускали только по пригласительным, которые рассылало само метро. Возможно, поначалу так и задумывалось. Но на деле попасть на концерт оказалось довольно просто. Что касается журналистов, аккредитовали их охотно и демократично. Хотя метро, безусловно, объект, требующий повышенных мер безопасности. Но — никаких писем на бланке с гербовой печатью за неделю до мероприятия с полным перечнем паспортных данных, как, допустим, в соседний Кремль. Оказалось достаточно сообщить о своей заинтересованности за пару дней до события.
Встречу нам назначили в час ночи у входных дверей на Гоголевском бульваре. Пришли почти исключительно телерепортеры и фотографы, из цеха музыкальной критики удалось заметить только еще одну коллегу, известную тем, что она не пропускает ничего, хоть как-то связанного с понятием «опера». В 1.15 после беглой проверки редакционных удостоверений нас запустили в кассовый предбанник. Там вручили билеты, стилизованные под единый проездной. И под грохот все еще ходящих поездов (последний состав с пассажирами отходит от конечной станции ровно в час) мы втянулись на платформу. 700 стульев уже были расставлены поближе к выходу в сторону храма Христа. Этот «партер» ограждала бело-красная ленточка, но зайти за нее не составляло проблемы. Даже если у вас потом спрашивали билет и у кого-то его не оказывалось, людей просто просили встать чуть подальше. Во всяком случае мне не пришлось видеть, чтобы кого-либо из безбилетников вывели со станции.
Оркестр уже сидел, некоторые музыканты дремали – видимо, «впрок», чтобы не расслабляться во время игры. Около двух ночи наконец перестали ходить поезда. Подогнали два состава – один из недавних «тематических», посвященный 55-летию полета Гагарина, и ретропоезд в стиле 1930-х, пущенный несколько лет назад к 75-летию метро. Они обеспечили безопасность – никто даже при самом большом желании уже не смог бы свалиться на рельсы. А в ретропоезде организовали что-то вроде комнат отдыха для артистов, отчасти компенсировавших отсутствие буфета. Впрочем, зайти в них опять-таки могли практически все – и многие воспользовались даровым игристым и колой, что, должен заметить, не лучшим образом сказалось на уникальном составе с мягкими диванами и тиснеными стенками: под конец его порядочно уделали остатками еды и разлитыми сладкими напитками.
Но это все, как говорится, не главное. Около двух тридцати, с опозданием примерно на полчаса, начали сам концерт. К публике обратились с торжественными и, к счастью, очень короткими речами вице-мэр Москвы Максим Ликсутов и начальник Московского метрополитена Дмитрий Пегов.
Объявили исполнителей – Президентский оркестр России, хор, составленный из многих коллективов, в том числе даже такого экзотического, как хор компании Билайн... Из солистов мне были ранее знакомы только двое – тенор из Большого театра Роман Муравицкий и баритон из Новой оперы Анджей Белецкий.
В три ночи неизвестный мне молодой дирижер Евгений Никитин (никогда также не слышал раньше и о Вере Крыловой, которую нам представили как руководителя Президентского оркестра) взмахнул руками – и зазвучало знаменитое вступление, за ним не менее знаменитый романс главного героя – сицилийца Туридду (из-за неверности которого его суженой Сантуцце и разгорается затем кровавая драма сельской чести). Для оркестра, поставленного в столь необычные условия, звук был вполне неплох, никто не фальшивил, не киксовал. В большой хоровой сцене в церкви хор, выстроившийся на лестнице, несмотря на огромное расстояние от дирижера, не выпадал из общего звукового целого. Разве что темпы могли бы быть поживее, и вообще темперамента исполнению можно было бы прибавить. Но не все участники были к этому готовы. Наиболее профессиональную работу продемонстрировал Роман Муравицкий. Если в первом романсе еще было что-то от «пробы голоса», то дальнейшее течение музыкального действия держалось, можно сказать, именно на нем. Хороший противовес главной теноровой партии составил баритон Белецкий в партии простодушного Альфио (за чьей женой Лолой безрассудно ухаживает Туридду).
А вот с женщинами нынешней «Сельской чести» не очень повезло. Если меццо-сопрано Любови Молиной (мать Туридду Лючия) можно упрекнуть в недостаточной яркости, но голос этой солистки Центра Галины Вишневской вполне грамотно обработан, то исполнительница главной женской роли Наталия Леонтьева (оскорбленная и брошенная Сантуцца) вообще непонятно как попала в этот концертный состав. Ее плоское, бестембровое сопрано и не во всякий хор бы взяли, хотя в программке она гордо значится солисткой Датской королевской оперы.
Впрочем, та часть публики, что дождалась окончания оперы в четыре сорок (примерно половина зала ушла раньше – не исключаю, что элементарно в поисках туалетов, на которые наше метро до сих пор скупо), была вполне довольна и от души аплодировала. Почествовали дирижера Евгения Никитина, у которого как раз случился день рождения, Анджей Белецкий вместе с хором даже спел ему «Многая лета».
Борис Тараканов не скрывал радости. Поделился планами: хочет продолжить оперную серию в метро русской музыкой, а именно – «Русланом и Людмилой» Глинки.
Корреспондент «Труда», поддержав его энтузиазм, посоветовал все же проявить больше практичности и выбрать что-нибудь другое. Если с одноактной «Сельской честью» едва успели втиснуться в интервал ночной тишины, то как в него запихнуть пятиактную махину Глинки? Тем более что «Руслан» и без того идет в московских театрах, а вот, например, за гениальную «Псковитянку» Римского-Корсакова после Евгения Светланова,17 лет назад поставившего ее в Большом, никто так и не взялся.
Но уж если браться за «Псковитянку» или еще какую-нибудь русскую оперу, то стоит подумать и об организации именно ДЕЙСТВА. Пусть без громоздких декораций, но все же. Режиссеры наверняка с радостью поддержали бы начинание. Как тут не вспомнить руководителя Геликон-оперы Дмитрия Бертмана, в свое время прекрасно ставившего массовые действа ВНЕ оперных стен. Или Андрея Жагарса, явно неравнодушного к теме метро (памятен его «Набукко» в «Новой опере», декорации которой имитировали одну из станций поры сталинского ампира).
И еще: к дьяволу подзвучку. По крайней мере, такую грубую, как на «Кропоткинской». Она настолько забивала живых музыкантов и искажала звук, что лучше бы обойтись вовсе без нее. Или, если уж задаться целью всерьез корректировать акустику станции, тогда надо потратить на это время и средства, привлечь специалистов. А пока корреспондент газеты просто скрылся от колонок туда, куда их грохот долетал меньше всего: в оркестр. Позиция за литаврами оказалась самой выигрышной. И даже загаженный антикварный вагон рядом не очень расстраивал, особенно если зажмурить глаза и только слушать музыку.