- Андрей Дмитриевич, время "Юности" было для вас таким же счастливым, как и для ее читателей?
- Да, счастливым. Я проработал в журнале 21 год. 9 лет - заместителем главного редактора, а главным был тогда мой земляк, тоже тверской, Борис Николаевич Полевой. Он меня и пригласил. А потом я руководил "Юностью" - с 81-го по 93-й. Это был очень интересный период. Тираж - 3 миллиона 300 тысяч! Так что, с одной стороны, "Юность" была демократическим журналом - столько читателей! С другой - элитарным: мы печатали произведения авторов, которые были недоступны широкой публике. Хорошо помню, как мы открывали русское зарубежье. Впервые напечатали Галину Вишневскую - отрывок из книги "Галина", посвященный Солженицыну. Были интервью с крупными писателями, уехавшими из Союза, - Фридрихом Горенштейном, Владимиром Войновичем, Анатолием Гладилиным, Георгием Владимовым, Василием Аксеновым, Сашей Соколовым... Они были как бы вне нашей культуры, но оставались все время в ней. Приезжал к нам прекрасный писатель Владимир Максимов, редактор журнала "Континент", за чтение которого раньше можно было угодить в тюрьму.
Ну и, конечно, открывали молодых талантливых ребят. Я прямо с Арбата пригласил группу "Вертеп", они там читали стихи, были все такие расхристанные - "новые гении". Я сказал: "Ребята, приходите - будем печатать". Они удивились, но мы их напечатали. А потом в журнале появилась плеяда очень талантливых людей - Еременко, Друк, Бунимович, Искренко, Жданов... Мы давали подборки, потом по этим стихам был даже поставлен спектакль.
Еще открыли "20-ю комнату". Ею заведовал Михаил Хромаков. Приходили и хиппи, и рокеры, и панки - кого только не было! Они все представляли ту самую "безъязыкую улицу", о которой когда-то писал Маяковский. "Безъязыкую" - потому что никто их не пускал на радио, телевидение, на страницы газет. Мы пустили. Мы первые начали говорить о проблемах комсомола, напечатав, с великим трудом, повесть Юрия Полякова "ЧП районного масштаба". Открыли запрещенную в журналистике тему армейской "дедовщины" повестью того же Полякова "Сто дней до приказа". Были угрозы, звонки из Главного политуправления армии, обещания снять меня с работы. Опубликовали запрещенного тогда Виктора Некрасова. Цензура, ЦК партии - все были против. Бывало, я доходил до Горбачева, чтобы пробивать такие вещи. И пробивали. Печатали Войновича - его повесть про солдата Ивана Чонкина вся страна читала...
- Я тогда жила в Томске и помню восторг томичей по поводу одной иллюстрации к этой повести. Там в образе капитана Миляги был изображен наш земляк Егор Кузьмич Лигачев...
- Меня встретил помощник Горбачева и говорит: "Что ж ты хулиганишь?" (А Лигачев тогда был вторым лицом в государстве.) Я изобразил недоумение: "И что теперь будет?" - "Да ничего. Лигачев человек умный, шума поднимать не станет, но все-таки смотри... " Оформлял повесть Андрей Сальников - молодой, талантливый, но хулиганистый. Приехал я в редакцию. "Ребята, - говорю, - с таким трудом пробиваются все эти вещи, а вы меня подставляете на иллюстрациях. Покажите-ка мне следующие" ("Чонкин" печатался с продолжением). Приносят, а там Настя, любимая девушка Чонкина, - один к одному Надежда Константиновна Крупская в молодости!..
А когда вышла у нас "Сказка о Федоте-стрельце" Леонида Филатова, листы журнала начали разворовывать еще в типографии - такая была остроумная вещь.
Время было очень хорошее и очень сложное. За эти годы я напечатал практически все, что хотел. Единственное исключение - булгаковское "Собачье сердце". Его передали в "Знамя", а мне сказали: "У вас и так огромный тираж". Я заупрямился, разразился скандал. И тогда мне позвонил Гриша Бакланов, главный редактор "Знамени", мы с ним старые друзья, вместе учились в Литинституте: "Андрюша, ты не сердись, меня просто обязали печатать... " Я смирился: главное - публикация состоялась.
"Юность" объединяла вокруг себя писателей разных направлений и возрастов. Тираж рос. Шли годы... Я понял, что свою роль сыграл, хотя журнал не могли воспринимать без меня, а меня - без журнала. До сих пор люди спрашивают на всех вечерах - и в Израиле, и в Америке, и в России: что с "Юностью"? Я отвечаю: "Да кончилась "Юность".
- Когда начался ваш "израильский период", жизнь стала более спокойной?
- Мой старый друг Эдуард Сагалаев, в то время председатель Всероссийской государственной телерадиокомпании, предложил мне поехать в Израиль. Я, честно говоря, немного опешил, потому что никогда не работал корреспондентом. Правда, я был связан с телевидением много лет - и как гость, и как ведущий программ "Добрый вечер, Москва!", "Клуб молодоженов", "Семейный канал"... Моя новая должность называлась "шеф бюро Российского телевидения на Ближнем Востоке". Под моим "присмотром" были три страны: Израиль, Иордания и Египет. Сначала было тяжело. Мне хотелось, чтобы через нас шла правда о Ближнем Востоке. Наверное, я был пристрастен, сочувствуя трагедиям, которые там происходили. Хотел сам во все вникать, мы мотались по стране, что было небезопасно. Однажды попали в деревню, где перед этим израильские солдаты расстреляли несколько рабочих, там был митинг - напряженная, разъяренная толпа. Нашу машину стали забрасывать камнями, пришлось кричать в окна: "Москва! Москва!" А как-то попали на сборище одной экстремистской организации. Машину охраняли четверо полицейских, и все равно ее раскурочили... У меня было сломано три ребра... Но я фаталист и никогда не боялся смерти. Что суждено - от того не уйдешь... За пять "израильских" лет я написал очень много стихов - об этой земле, об этих людях, о наших соотечественниках, которые туда приехали. Я русский поэт, но они чувствовали во мне единомышленника, в чем-то даже единоверца. Я написал стихи, которые знает весь Израиль:
И хотя еврейской крови
Нет ни в предках, ни во мне,
Я горжусь своей любовью
К этой избранной стране...
И еще стихи, посвященные памяти моего друга, которые заканчивались так: " И кем бы ни был ты - Абрамом иль Иваном, // Для нас с тобой планеты нет другой... " Я полюбил эту землю, у меня там много друзей, читателей. Постоянно приезжаю в Иерусалим. Мои творческие вечера проходят в переполненных залах... Россия как бы незримо присутствует там: Голда Меир, Натан Щаранский... Даже нашел одного депутата, который когда-то печатался у нас в "Юности"! То есть все это - часть нашей культуры, нашей жизни.
- Сегодня вашей поэтической "визитной карточкой" стали звучащие по "Радио России" строки: "Мы скаковые лошади азарта, //На нас еще немало ставят карты... " На что сейчас направлен ваш азарт?
- Во-первых, я второй год веду на "Радио России" программу "Виражи времени". Я даже не думал, когда начинал, что к ней будет такой интерес, - по подсчетам, ее слушают 70 миллионов человек. Мой кабинет в Останкине завален письмами. Я знаю, чем живет Россия и принимаю близко к сердцу людские заботы, сложности, тревоги. И пытаюсь как-то поддержать тех, кто пишет мне. Хотя бы разговором, простым соучастием, добрым словом...
Я говорю о том, как несправедливо устроена наша жизнь. К примеру, петербургские ученые-ботаники получают 1800-2000 рублей, некоторые из них вынуждены подрабатывать по ночам сторожами. А, скажем, олигарх и одновременно губернатор Чукотки господин Абрамович покупает за немыслимые миллионы фунтов стерлингов английский футбольный клуб "Челси", в то время как наш спорт - в плачевном состоянии. Детские спортшколы так нуждаются в финансовой поддержке! Я сам всю жизнь занимался спортом, мне близка эта тема. А иным богатеям нашим, взошедшим на дрожжах "дикого" капитала, видимо, неважно, что думает о них народ, когда они тратят миллионы на свои забавы! Меня это возмущает. Не потому, что я хочу уравниловки, а потому что должно же быть человеческое достоинство, совесть, чувство патриотизма наконец.
- А что вас сегодня радует?
- Одна из моих главных радостей связана с изданием книг. Сборник "Виражи времени", вышедший в "Молодой гвардии", за один год выдержал семь изданий. Это в наше время, когда книги покупаются трудно, интерес к поэзии падает, а люди, которые традиционно любили поэзию, стали бедны... В Петербурге есть магазин, где мой сборник продается за 250 рублей! А стоит он максимум 80-90... Бессовестно накручивают цены.
И еще одна книга - "У судьбы моей на краю" - выдержала пять изданий (издательство "Воскресенье"). Вышел сборник в серии "Поэзия ХХ века", где издается классика - от Блока, Бунина, Есенина... Значит, и моя поэзия нужна. И если люди пишут письма, спрашивают, где купить книги, то, значит, Россия продолжает оставаться читающей страной. Ведь это суть моей жизни - поэзия. Мне уже много лет исполняется, хотя до сих пор я в это не верю... Как-то я написал: "Возраста для вдохновенья нет". Поэтому хочется жить, жить и работать!
- В одном из ваших стихотворений сказано: "Не смейте забывать учителей". Кто были Ваши учителя?
- О, мне с учителями повезло! Во-первых, еще в школе. Был трудный период, шла война. Помню, мы выгружали бревна из Волги, чтобы школа не мерзла. Жили тяжело, но люди были добрее, всех связывала одна беда, все понимали, что должны быть рядом друг с другом...
А с литературными учителями повезло тоже. Первым был Борис Полевой. Он меня заметил, когда мне было лет 20. Следил, помогал, позже пригласил в "Юность". Еще - Сергей Наровчатов, он приезжал к нам в Тверь на совещание молодых литераторов. А рекомендацию в Литинститут мне дал Михаил Луконин. Я впервые в жизни увидел его в институтском скверике. Он прочел несколько стихотворений, которые я привез на его суд, и тут же написал рекомендацию. Конкурс был - 15 человек на место! Я учился в семинаре Луконина, потом - у Долматовского... Все они - мои учителя. И, конечно, сама атмосфера Литинститута, где тогда учились Расул Гамзатов, Юлия Друнина, Константин Ваншенкин, Юрий Бондарев, Владимир Соколов, Николай Старшинов, - это все одна среда, мои товарищи, одни интересы. Я был моложе многих не просто на 3-4 года - на целую войну. Поэтому я смотрел на них снизу вверх.
Но есть и другие учителя, которых я никогда не видел, но которые, возможно, были главными учителями жизни, - Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Есенин. Не случайно у меня немало стихов, им посвященных. Отец с 3-4 лет приучал меня к хорошей литературе. Каждый вечер он читал мне вслух классику. Мама была невероятно музыкальна, я рос в атмосфере музыки, романсов, народных песен - все это, конечно, сказалось потом на творчестве.
И моя тверская, невероятной красоты, земля, которую я исходил вдоль и поперек. Там и Пушкин бывал, и Лермонтов, и Островский. Оттуда вышли замечательные люди - Сергей Яковлевич Лемешев, Иван Андреевич Крылов. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин был вице-губернатором Твери... Помню, для программы Юрия Сенкевича я подготовил передачу о тверской земле и после этого полюбил ее еще больше. И не порываю эти связи до сих пор. Там остались друзья, одноклассники, могилы родителей. Земляки оказали мне великую честь, избрав почетным гражданином города. Для меня Тверь - это святой дом. Все вместе - это и есть моя литература, моя судьба, моя жизнь.