Автору «Юноны и Авось», песен Красной Шапочки, Буратино и десятков других популярнейших мелодий Алексею Рыбникову исполняется 65. «Труд» первый узнал от музыканта, какая его заветная мечта сбылась в эти дни.

— Ваши «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», «Юнона и Авось» стали первыми советскими рок-операми. Но тогда само слово «рок» было почти ругательным. Наверняка пришлось преодолевать запреты.

— Не то что запреты, рок-опер у нас как таковых до этого действительно не было, поэтому их и не запрещали. Когда они появились, попытались запрещать. Но в 70-е года в Советском Союзе уже можно было бороться, если ты имел смелость отстаивать свою точку зрения. Все-таки это уже не 40-е, когда бороться было невозможно.

— Но претензии-то предъявлялись?

— Не то слово. По поводу «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты» 11 раз вызывали в управление культуры Москвы на Неглинной (сейчас это комитет по культуре), где сидели главные музыковеды столицы, и 11 раз требовали переделать. Громили все что могли — музыку, постановку, сам жанр. Каждый раз это было тяжелым моральным испытанием. Привыкнуть к такому невозможно. До сих пор неприятно вспоминать.

— Пример самого нелепого требования?

— Удлинить юбки у девиц в сцене в таверне «Заваруха». Причем долго спорили, насколько именно: на 5 сантиметров? Нет, мало, давайте на 10…

— Говорят, некоторые темы ваших рок-опер приходили из мультиков.

— Да, например, главная лирическая тема из «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты». Хотя, если точнее, сперва она была сочинена безотносительно чего-либо. Вот просто придумалась мелодия и лежала года с 70-го, я ее играл для собственного удовольствия и удовольствия друзей. В числе которых приходил ко мне Гарри Бардин (знаменитый мультипликатор. — «Труд»). Однажды он спросил: а можно я ее в мультфильм возьму? Я ответил: конечно. И она зазвучала в его фильме «Достать до неба». Но я считал, что тема еще не нашла своего настоящего применения, она тянула на центральное место в каком-то крупном музыкальном произведении. И когда возникла идея рок-оперы «Звезда и смерть…» на стихи великого чилийского поэта Пабло Неруды, то я понял: ее место здесь. Тем более что изначально у нее был чилийский колорит — не знаю, почему, вот так придумалось. В спектакле она стала песней «Воспоминание о Родине». Удивительно, как легли на нее стихи Неруды, ведь текст и мотив сочинялись совершенно независимо друг от друга!

Второй раз подобная история произошла на мультфильме «Бедная Лиза». Я сочинил мелодию, как сам определил, в стиле «наивный сентиментализм», соответствующем эпохе, в которую происходит действие повести Карамзина. Тема там тоже прозвучала сперва инструментально. Но явно тянула на то, чтобы появился текст. И когда подоспела рок-опера «Юнона и Авось», она идеально подошла к танцу на балу Кончиты. Там ведь та же эпоха, и образ девушки похож. Андрей Вознесенский написал стихи, и это стало песней «Белый шиповник». Я вообще люблю через кинофильмы накапливать материал для крупных серьезных сочинений. Меня так мой великий учитель Арам Ильич Хачатурян наставлял: кино — твоя лаборатория, пробуй сперва там, а потом переноси в симфоническую музыку.

— Как вы впервые встретились с поэтом Вознесенским?

— Как с человеком впервые — на Таганке, когда ставили «Антимиры», а я в этом театре заведовал музыкальной частью. Но настоящего знакомства тогда не произошло, слишком велика была разница в нашем общественном положении. Я был еще студент, почти ничего не написавший, а он — уже признанный поэт. После этого прошло лет 13, и в 79-м я его встретил в Ленкоме на спектакле «Хоакин Мурьета». И мы с Марком Захаровым предложили ему написать новую рок-оперу. Он согласился. Вот так потихонечку началась работа над «Юноной и Авось».

— В работе он был удобный партнер или конфликтный?

— Что вы, какие конфликты. Мы ведь и виделись нечасто. Он много путешествовал, приезжал в Москву где-то на недельку, и мы несколько дней подряд сидели и придумывали, как дальше будет развиваться действие. А иногда я ему просто по телефону проигрывал музыку. Работать было крайне легко, потому что он с полуслова понимал, что нужно делать. И в то время его действительно посетила какая-то музыкальная муза: он очень точно чувствовал мелодию. Например, написал прекрасные стихи на ту самую тему «Белый шиповник». А стихи, которые он, наоборот, предлагал мне для написания на них мелодий, были очень музыкальны, певучи. Это важное свойство. Есть много прекрасных стихов, на которые, тем не менее, невозможно написать музыку. Например, у Цветаевой они как бы «замкнутые», мелодию к ним не подберешь. А на Ахматову, наоборот, очень легко писать… У Вознесенского стихи непростые, на некоторые мелодия никак не ложится. Но когда он знал, что пишет для композитора, сочинять музыку было очень легко.

— Знаменитый дуэт «Я тебя никогда не забуду» написан именно так?

— Да, сперва появились стихи. Причем, оказывается, до моей мелодии уже существовали версии, сочиненные несколькими композиторами, мне только недавно об этом рассказал Павел Слободкин (известный композитор, руководитель Творческого центра Слободкина). Ведь это стихотворение тоже было написано Андреем Андреевичем задолго до «Юноны», оно называлось «Сага».

— После «Юноны» вы уже и по-человечески сдружились?

— Да, особенно нас сплотила борьба за этот спектакль.

— Предъявлялись такие же глупые претензии, как к «Хоакину»?

— Нет, совсем другие. В структуру спектакля уже не вмешивались — его просто объявили серьезной идеологической диверсией. Ведь там главный герой, русский человек, связывает надежды на счастье с Америкой. Очень сильна религиозная, православная линия. «Нью-Йорк таймс» написала после премьеры, что произведение будто специально создано, чтобы советские бюрократы сказали ему «нет»! А бюрократы почему-то проглядели. И вот, когда спектакль заметили даже в Америке, они зашевелились, потому что уже с ними их начальство начало разборки: как допустили?! Но российская постановка быстро приобрела известность в разных странах, и закрыть ее побоялись — это стало бы еще большим скандалом. И потом мне рассказывали, что самому высшему руководству произведение понравилось. Правда, в театр никто из них не ходил, но слушали диск. И якобы Суслов увидел там патриотизм. Настоящий, не казенный, а от сердца.

— Суслов? Главный идеолог коммунистической партии? А о нем принято говорить как об особенном мракобесе.

— Может, он и проявил жесткость к диссидентским произведениям, где нашу страну уж совсем черной краской мазали. А тут очень благородный образ русского человека.

— У вас с Ленкомом получились какие-то отдельные отношения.

— Этот театр на протяжении десятилетий был и остается цветником звезд. С такими людьми сложно, но и интересно. Скучно уж точно никогда не бывает. Это прежде всего заслуга Марка Захарова. Но мне все-таки хотелось бы упомянуть и мой собственный театр. Ленком — театр драматический, там из всего репертуара только два музыкальных спектакля, а сейчас остался и вовсе один — «Юнона и Авось». А у нас театр музыкальный. И буквально сегодня пришло известие, что нам все-таки отдали здание кинотеатра «Слава» на Шоссе Энтузиастов. Кстати, вам первому об этом рассказываю. Конечно, остается много проблем, прежде всего с финансированием. Но уже есть сама точка приложения творческой энергии. Притом район совсем не театральный, а ведь в нем живет несколько миллионов человек — население хорошего города, а может, и страны. И мы хотим, чтобы здесь возник не просто театр, а центр искусств, выстроенный на уровне самых современных требований. В частности, у меня идея — создать вокруг театра детский парк искусств. Такие же центры мы хотим создать в Калининградской, Ярославской областях, уже заручились поддержкой губернаторов.

— Все-таки возвращаясь к работе с актерами — наверняка контакт с такими звездами, как, например, Олег Янковский, повлиял на написание музыки? Например, когда вы создавали музыкальный образ Мюнхгаузена.

— Уточню, что первоначально я эту музыку писал для спектакля Театра Советской Армии, где играли совсем другие актеры — Зельдин, Касаткина, Голубкина… А потом уж за эту пьесу Горина взялся Захаров, причем не в театре, а в кино, но, конечно, со своими любимыми артистами. Так что музыкальный образ Мюнхгаузена создавался не под Янковского. Тут другое интересно: КАК Янковский снимался под эту музыку. Олег Иванович ведь в фильме не поет. Но его монологи четко положены на музыку и ее ритм. На репетициях Захаров читал текст под музыку, произнесение реплик было рассчитано по секундомеру. Потом то же самое мы делали на съемочной площадке — давали музыку, и Янковский укладывал текст точно в ее темпоритм. Таким образом, фильм у нас получился без пения, но по сути — музыкальный, музыкально-декламационный. Это уникальный случай, я другого такого в кино не знаю.

— А почему все-таки Олег Иванович не запел?

— Он очень переживал, что не поет. Но все его попытки запеть как-то не удавались. Есть такие люди, которые слышат мелодию внутренним слухом, но не умеют изобразить ее голосом. Ему очень хотелось участвовать в музыкальных спектаклях. Но мне кажется, для него это было необязательно, он выразил себя совершенно гениально как драматический актер.

— Еще один поворот «темы рока»: вы в своих нынешних интервью неоднократно говорили, что рок-музыка умерла.

— Нет, это не так. В музыке ничего не умирает — ни рок, ни джаз… Просто, когда рок создавался, считалось, что он закроет собой все. Но так не получилось. Рок занял свое место, но, во-первых, ничего собой не закрыл, а во-вторых, в сегодняшнем роке я не вижу ничего столь же интересного, как это было в 70-е. Меня как композитора теперь привлекает совсем не рок, а симфонический оркестр, традиции православной хоровой музыки.

— Но ваша собственная «Юнона и Авось» сохранила для вас свежесть звучания?

— Вы знаете, сейчас, к счастью, уже столько «Юнон» существует! Есть академическая «Юнона» в Ленкоме, которая практически не изменилась за 30 лет. Абсолютно другой спектакль, с новыми аранжировками — в моем театре-мастерской. Совершенно особая постановка — в театре Ростова-на-Дону, где участвуют симфонический оркестр, рок-группа, хор. Так что единой «Юноны» не существует. Я иногда заглядываю на свои спектакли. Но, честно говоря, не очень люблю это делать. Мне как-то это нервно. Но воздействие каждый раз есть. Не приелось — это очень важно. Если где-то возникнет идея новой постановки, я, наверное, включусь и буду помогать.

- А в Америке не проявляют интереса к произведению на русско-американскую тему?

— Знаменитый продюсер Джозеф Папп — патриарх Бродвея, постановщик таких мюзиклов, как «Кордебалет» и «Волосы», — будучи в Москве, послушал «Юнону и Авось» в моем исполнении и решил поставить ее в Америке. Я несколько раз ездил к нему в Нью-Йорк, уже кастинг прошел, закупали музыкальные инструменты. Но, к сожалению, он заболел и умер.

— С тех пор никто там к этой идее не вернулся?

— Мне об этом ничего не известно. Мне кажется, сейчас они внимательно следят за тем, чтобы ни один серьезный продукт из России на их рынке не появился. Еще пригласить российскую постановку на гастроли могут, но сами ставить русскую рок-оперу вряд ли будут. Но с недавних пор я стал думать о новой возможности: знаменитый Форт Росс — бывшее русское поселение в Калифорнии, превращенное в музей, — взят под опеку благотворительным фондом Виктора Вексельберга. Вот если они заинтересуются, я бы собрал совместную русско-американскую труппу и поставил произведение в том месте, где когда-то разворачивался его сюжет.

— Недавно вы рассказывали «Труду», что у вашей дочки Анны, художницы, уже нарисовано несколько мультфильмов и, по сути, готова выставка. Что это за фильмы и когда вернисаж?

— Аня меня ругает, когда я начинаю об этом рассказывать. Прообразы фильмов нарисованы, и с моей точки зрения замечательно, но будет ли кино…. Насчет выставки — нам сейчас дали не только кинотеатр «Слава», но и небольшое помещение рядом с учебным театром ГИТИСа, которое вполне может служить местом для экспозиций.

— Вы всегда выглядите минимум на 20 лет моложе своих лет. Как это удается?

— Если человек увлечен творчеством, то оно дает ему тонус, под который подтягивается организм. К стыду, никакой гимнастики не делаю. Хотя, наверное, надо бы уже об этом подумать, но не хватает времени и сил. Если же говорить о диете, то рецепт самый простой — питаться умеренно.

— И умеренно пить?

— Да. Я не фанатичный трезвенник, наоборот, даже считаю, что некоторые болезненные явления можно снять разумным употреблением алкоголя. Известно же — при сердечном недомогании ничто не расширяет сосуды лучше коньяка. Разумеется, в небольшой дозе.

— Какое место на земле вы любите больше всего?

— Если кроме России… На меня огромное воздействие оказывает экваториальный океан. Вот эта громадная стихия, полная могучего движения и жизни до самых своих гигантских глубин. Откуда это — не знаю. Моряков в семье не было. Наверное, что-то из совсем далеких прошлых жизней.