За металлическим барьером ровная площадка с длинными столами. На столах - предметы, выставленные на продажу. Тут же конторка, за ней восседает главный аукционист, старший по званию среди трех полицейских, орудующий железным молотком, который больше годится для забивания гвоздей, что, по всей вероятности, и делается в свободное от распродаж время.
На ознакомление с разложенным добром дается час. Можно попросить показать издалека, что полегче и поменьше - взять в руки, но нельзя переступать за барьер, поскольку прямо за ним начинается лабиринт тюремных коридоров. Это и есть Моабит, старейшая берлинская тюрьма. Каждый четверг здесь проводится аукционная распродажа "вещественных доказательств", которые отслужили свое в судебных слушаниях и пролежали невостребованными пару лет в тюремных кладовых.
Я приценился к ящику с парфюмерией, повертел в руках несколько наручных часов, а как только начал рассматривать изящный золотой браслет, меня тут же окружили "знатоки". Ахмет с помощью миниатюрного безмена определил вес драгоценности - 46,7 грамма. Отмар проверил точность измерения на электронном приборе. А третий "эксперт" старательно рассмотрел браслет через лупу. В конце концов вещица досталась Ахмету за 900 марок, вдвое дешевле, чем аналогичный браслет в магазине.
В Германии, как в России, крадут все, что плохо лежит. Драгоценности, старые детские коляски, телевизоры, утюги, поношенные кожаные куртки, парфюмерию, битые люстры, ломаные игрушки, редкие в Западной Европе кальсоны, дамское неглиже, презервативы...
Почему-то лоты на тюремном аукционе четырехзначные: "1203!" - и уходят джинсы, куртка и диапроектор за 71 марку. "1137!" - пара разорванных золотых цепочек, несколько тюбиков крема "Нивея" и портсигар достаются покупателю за 110 марок. В нешумных словесных состязаниях покупателей исчезают со столов бинокли, очки, часы, две люстры, три журнальных столика. Неизвестно, кто это придумал, но здесь вещи продаются только в комплекте, "с нагрузкой". Например, золотой браслет идет вместе с детским плащом и двумя подсвечниками. Сочетание "нужного" с "ненужным" позволяет ведущим тюремного аукциона добиться полного сбыта залежавшихся "вещдоков". Наторговывают в среднем около пяти-шести тысяч каждый четверг. Вырученные средства идут в бюджет Берлина.
Острее всего разгораются страсти, когда главный полицейский за конторкой зычным голосом предлагает всевозможные инструменты. Вот уж действительно редкое изобилие дрелей, пил, домкратов и специальных приспособлений. В основном это орудия воровского труда, брошенные на месте преступления или конфискованные при арестах злоумышленников. С виду "приборы" невзрачны, но отличаются высочайшим качеством, удобством и бесшумной работой. "Набор техники!" - восклицает аукционист, показывая пальцем на очередной пакет или ящик, и в первом ряду, куда пробились самые активные, вспыхивает конкурентная перекличка: "100... 150... 200... 300..."
Каждый покупатель получает документ, защищающий его права на тот случай, если вдруг объявится прежний хозяин вещи. Спрашиваю Вилли, одного из немногих немцев, который систематически отоваривается на моабитском аукционе, поскольку содержит лавочку на "блошином рынке": "Приходится ли вступать в конфликты с прежними владельцами?" Он машет рукой: "За много лет ни разу, бумага нужна только на всякий случай. Если вдруг полиция заинтересуется". "А такое бывало?" - "Сколько угодно! По новым делам проходят похожие вещественные доказательства или просто в сыщике проснулось подозрение".
Не все, конечно, вызывает покупательский интерес даже у завсегдатаев городских барахолок, и тогда полицейским приходится проявлять деловую хватку. Вот один из них на глазах у публики быстро перекладывает товар из одной кучки в другую, наметанным глазом добавляя в "неликвид" "дефицитные" изделия. Через минуту старый детский велосипед идет с молотка вместе с большой коробкой первоклассных шампуней за 73 марки.
Показываю удачливому продавцу на упаковку, из которой торчат две бутылочные головки: "Не виски ли?" Он улыбается: "Берите! Водка "Горбачев", два литра. К ней в придачу детский рюкзак и кассета с детскими песнями". Разумеется, я не собирался приобретать ворованное, тем более у детей. Другие участники торгов тоже не позарились на этот товар. И только "король блошиного рынка" Вилли решил, видимо, не омрачать хорошее настроение хозяев аукциона и раскошелился на 16 марок. Этой суммы хватило бы как раз на бутылку в обычном магазине, так что Вилли не остался внакладе.