Сегодня, когда удачливость каждого человека определяется его счетом в банке, театру, казалось, не пристало утверждать, будто счастье не в злате, а в других ценностях, например, духовных.
И тем не менее коллектив Театра Российской армии рискнул с помощью господина Мольера доказать это, пригласив зрителей посмеяться над теми, кто бесконечно трясется над собственным богатством и больше ничего в жизни не видит. Прямо скажем, тема эта не новая в искусстве, она - вечная. Тот же Александр Сергеевич Пушкин не мог пройти мимо нее, и после пьесы великого француза, написанной в 1668 году, сочинил своего "Скупого рыцаря" для "Маленьких трагедий", где старый Барон умирает на сундуках с презренным металлом, ради которого лишал себя всех радостей и удовольствий в жизни. И что же? Все это, оказывается, суета сует. Деньги не спасают от смерти - при пустоте прожитой жизни...
У знаменитого комедиографа главный герой Гарпагон - тоже немолодой человек, ему под 60. И все же он не считает, что пора подводить дебет с кредитом в этой жизни. Ему еще хочется погулять на собственной свадьбе, предварительно сбыв с рук сына и дочь и не дав за ними никакого приданого. Поэтому ничего удивительного нет в том, что дети платят ему такой же "разменной монетой", мечтая о дне, когда Бог приберет к себе их папашу. Что тоже не ново в нашем подлунном мире. Об этом в XIX веке немало писал наш Александр Николаевич Островский, считавшийся "купеческим" драматургом.
И все-таки почему Борис Морозов предпочел ставить не Пушкина и не Островского, а Мольера? Как мне кажется, режиссера заинтересовал не только жанр комедии, позволяющий ему с улыбкой говорить о самых серьезных вещах, но и заложенный в пьесе глубокий философский смысл, когда человек становится рабом своей страсти, в данном случае - страсти накопления. Причем весь парадокс в том, что Гарпагон, будучи безмерно богатым человеком, не мог потратить на себя ни одного экю. Это была не простая скупость или жадность, а нечто похожее на маниакальный бред полусумасшедшего человека, свихнувшегося на деньгах. Именно поэтому Борис Плотников в роли Гарпагона выглядел одновременно жалким и смешным, нравственно убогим и, как ни странно, величественным в своей уродливости. Борис Морозов не захотел ставить чисто бытовую комедию, он попытался расширить ее до масштабов притчи, где всех персонажей преследует "одна, но пламенная страсть" - к деньгам. Ведь дочь Гарпагона Элиза (Ольга Кабо) и его сын Клеант (Юрий Сазонов) отнюдь не сторонники аскетического образа жизни. Как раз они-то и любят шик, блеск и дорогие наряды, которые им могут дать деньги отца. Поэтому в спектакле нет положительных и отрицательных героев. Все равны, в смысле равнения на туго набитый золотом кошелек. Недаром художник Иосиф Сумбаташвили придумал для оформления спектакля такой многозначительный художественный образ, как огромных размеров кожаный мешок в виде кошелька, который на тросах поднимается вверх над планшетом сцены и висит в воздухе, готовый в любую минуту оборваться и раздавить снующих на подмостках людей, в сравнении с ним похожих на лилипутов.
В этом было что-то мистическое, даже страшное. Когда Гарпагон, обнаружив пропажу шкатулки с 30 тысячами экю, просит Бога покарать вора и поднимает голову вверх, то, кажется, он обращается и к хозяину гигантского кошелька - невидимому Гулливеру. Этот символ зрители могли "прочитать" как угодно, вплоть до "Гулливера-доллара", но люди с мелкими страстишками явно выглядят здесь как муравьи.
Пожалуй, это был один из тех немногих спектаклей, где пустое пространство огромной сцены (на которую во время "военных" спектаклей выезжали грузовики) удачно "сыграло" режиссерский замысел.
Во всяком случае, исполнителям было непросто конкурировать с ним в игре, с этим пустынным "полигоном", где приходилось тратить массу энергии, чтобы маховик лихо закрученной интриги ни на минуту не останавливался. А крутился он в основном вокруг одной юной особы - Марианы в исполнении Екатерины Климовой. Зрители с напряжением следили за происходящим на сцене и все время гадали: кому же она отдаст руку и сердце - богатому, но старому Гарпагону или полному огня и сил его молодому сыну без капитала? Прелестной капризнице, конечно же, хотелось видеть рядом с собой юного бонвивана, но деньги скряги тоже вдохновляли...
К тому же он не был такой уж развалиной, умел стоять на голове, заплетать ноги в тугой узел, как йог, и драться на палках не хуже Чака Норриса. И если бы не проклятая шкатулка, в обмен на которую сын потребовал от отца уступить ему Мариану, то, скорее всего, неравный брак состоялся бы... Иными словами, рай с милым - хорошо, но если женщине взамен предложат дворец, то о любви она может и забыть. Таких примеров в нашей жизни разве мало? Но, с другой стороны, если бы все так закончилось, это была бы уже не комедия, а драма. Мольер же, как истинный знаток театра, всю свою жизнь прослуживший артистом на сцене и написавший сотни пьес, отлично понимал, что публика любит, при всем при том, счастливые финалы. Поэтому он не стал ее понапрасну огорчать. Вернув Гарпагону украденные деньги, а его сыну возлюбленную, он поступил как мудрый лицедей, предложив своим коллегам через 200, 300 лет рассудить, кто от такого финала выиграл, а кто проиграл. Сегодня в Театре Армии считают, что молодым повезло больше.