По следам одного всем известного стихотворения
Со школьной скамьи всем известно: летом 1825 года Пушкин в Михайловском пишет свое знаменитое «Я помню чудное мгновенье». Этот гимн любви адресован А.П. Керн. В день ее отъезда из Тригорского Пушкин подарил Анне Петровне автограф стихотворения «К ***». А дальше начинаются загадки...
Сама Керн так описывала историю магического стихотворения. «На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анною Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощание принес мне экземпляр 2-й главы «Онегина», в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами: Я помню чудное мгновенье, — и проч. и проч. Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю».
«То есть Анна Петровна не скрывала, что подарок вышел странный. Подарил и тут же кинулся вырывать? А, может быть, поздно заметил, что в неразрезанных листах «Онегина» оказались стихи, посвященные совсем не ей?» — рассуждает литературовед Элеонора ЛЕБЕДЕВА.
Она напоминает, что стихотворение Анна Керн передала Дельвигу для его альманаха «Северные цветы». Возможно, надеялась, что тот озаглавит это творение полным именем — «К А.П. Керн». Но Дельвиг следовал Пушкину и назвал стихотворение «К ***».
Получается, Пушкин эти стихи Керн не подарил, а передал для публикации? И если это так, то все встает на свои места. Тогда не удивительно, что в феврале 1828 года он писал своему близкому приятелю Соболевскому: «Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь о M-lle Керн, которую с помощью Божией я на днях вы...л». Это гения-то чистой красоты и мимолетное виденье? Или «в томленьях грусти безнадежной» Пушкин писал Вульфу: «Что делает Вавилонская блудница Анна Петровна?» «У дамы Керны ноги скверны» — грубовато шутили между собой мужчины пушкинского круга о скандальной женщине с ее бесконечными романами не только с Соболевским, но и с Вульфом, с Дельвигом, с Глинкой. Говорят, она даже пыталась соблазнить отца Александра Сергеевича — Сергея Львовича. Еще через 10 лет в письме к жене Пушкин назвал Анну Керн дурой и послал к черту. Никакого лицемерия, в чем великого поэта упрекают современные читатели его писем, здесь нет. Просто чудесные стихи посвящены другой женщине.
Это непонятно было Анне Петровне, но что с нее возьмешь, она действительно была невеликого ума. Стоит в этом убедиться, прочитав ее воспоминания и предположение, что Пушкин с нее писал Татьяну Ларину (!), лишь на том основании, что та тоже была генеральшей. Как-то пушкинисты всего этого не заметили. Вересаев за него даже вступался: «Был какой-нибудь один короткий миг, когда пикантная, легко доступная многим барынька вдруг была воспринята душою поэта как гений чистой красоты, — и поэт художественно оправдан». Да нет, не было такого мига.
Достаточно внимательно прочитать куртуазные письма Пушкина к Анне Керн на французском языке: они шутливы, игривы, ироничны, но ни о каких высоких чувствах там речь не идет, это флирт. «Можно ли быть такой хорошенькой?» — спросил 20-летний Пушкин смазливую кокетку на балу в их первую встречу. Эти слова как раз стоит считать эпиграфом к истории их отношений: «Без божества, без вдохновенья, / Без слез, без жизни, без любви».
Анна Керн уверяла, что современники находили ее похожей на прусскую королеву Луизу (1776-1810). Что будто бы на это сходство обратил внимание сам император Александр I, очарованный прусской королевой. Предлагаю сравнить портреты генеральши и королевы, чтобы уже ни у кого не осталось сомнений, что Анна Петровна здорово привирает.
Иван Тургенев встретился с Анной Керн, когда ей было уже 64. Своими впечатлениями он поделился в письме Полине Виардо: «Вечер провел у некой мадам Виноградской (фамилия Керн по новому мужу. — «Труд»)... Письма, которые писал ей Пушкин, она хранит как святыню. Мне она показала полувыцветшую пастель, изображающую ее в 28 лет, — беленькая, белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгляде и улыбке... немного смахивает на русскую горничную а-ля Параша. На месте Пушкина я бы не писал ей стихов».
А он и не писал. За него объяснилась в своих воспоминаниях Анна Петровна спустя много лет после описываемых событий, когда Александра Сергеевича давно уже не было в живых. С тех пор эта версия кочует по всем учебникам.
В своей книге «Пушкин и императрица. Тайная любовь» Кира Викторова доказывает, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье» посвящено императрице Елизавете Алексеевне. Именно ей он намеревался вручить автограф, нагнав поезд царицы, следующей в Таганрог в начале сентября 1825 года через Псковскую губернию. «Без имени Елизаветы Алексеевны, без ее трагической судьбы мир Пушкина превращается в глухую бездну и хаос, в котором никто ничего не может понять, а именно отсюда автобиографическая боль и горечь известных стихов «Езерского»: «Исполнен мыслями златыми, / Не понимаемый никем, / Перед распутьями земными / Проходишь ты, уныл и нем»...
Викторова считает, что 6 сентября 1825 года между станцией Ашево и Святыми Горами произошло прощание Пушкина с Елизаветой Алексеевной, следовавшей в Таганрог. «Узнав об отъезде Елизаветы Алексеевны из Царского Села, Пушкин метался то в Псков, лечить свой мнимый аневризм, то торопился в Михайловское. Об этой скрытности, тайности его намерений увидеться с Елизаветой Алексеевной и тем навлечь на себя новые гоненья говорят письма Жуковского и Вяземского: «Опомнись:», «Дон Кишот (!) нового рода:» Ответ Пушкина: «Не демонствуй, Асмодей, это моя религия. Я еще не фанатик, но все еще набожен».
Жить Елизавете Алексеевне оставалось полгода. Есть воспоминания дочери художника и скульптора Ф.П. Толстого М.Ф. Каменской-Толстой о том, как «вдовствующая императрица Мария Федоровна задолго до смерти Елизаветы Алексеевны заказала самой известной француженке-модистке нарядное белое платье, в котором после должны были положить в гроб Елизавету Алексеевну. Говорят, француженка сделала не платье, а шедевр, и по нескромности своей не утерпела, чтобы не показать его своим заказчицам. Слух об этом пролетел по Москве, и все барыни стали ездить смотреть на это великолепное, «страшное по назначению своему» платье. Мать моего будущего мужа Мария Ивановна Каменская, жившая тогда в Мос-кве, не поверила этим слухам. Ей, как простой смертной, показалось невозможным, чтобы на живого человека было уже сшито гробовое платье, и она не поехала его смотреть. Но старушка-генеральша Ковалевская заехала за нею и насильно свезла ее посмотреть на ужасное белое глазетовое платье, от которого приходили в такой неистовый восторг московские барыни.
Между тем Елизавете Алексеевне становилось все хуже и хуже. Она скончалась совершенно одна ночью 3 мая 1826 года. В тот же день в 10 часов утра прискакала на почтовых в Белев вдовствующая императрица Мария Федоровна, остановилась тоже в доме купца Дорофеева. Войдя к покойнице, вдовствующая государыня встала на колени, потом сняла с шеи Елизаветы Алексеевны образочки, с пальцев — кольца, надела на себя, встала, сказала, что платье, в которое следует одеть покойницу, она привезла с собою. Затем приказала докторам приступать к бальзамированию и, не оставаясь более ни минуты, выехала из Белева».
Стихотворение «Заклинание», написанное 17 октября 1830 года, при жизни Пушкина не печаталось. Впервые опубликовано В.А. Жуковским в посмертном издании собрания сочинений Пушкина.
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальная звезда,
Как легкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно: сюда, сюда!..
Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь... но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!