- Юрий Ильич, что вы думаете о современной литературной ситуации в России?
- Отмена цензуры благотворно повлияла на литературу, но море свободы выплевывает пену. Где мера? Сорок лет назад большой скептик Джон Стейнбек в нобелевской речи говорил: "Я уверен, что писатель, который не верит страстно в совершенство человеческого существа, не верен литературе и ему нет в ней места". И при тоталитаризме, и при демократии имеется, на мой взгляд, невидимая граница между цензурой и хорошим вкусом, соединенным с моральной ответственностью человека в любом обществе. Сочинения, потакающие низменным инстинктам, пасквили друг на друга - это все сегодня имеет место. Кто не ощущает невидимой границы, тех жаль: творчество их без тормозов, свобода без культуры. На Западе тоже так было и есть, но это уносит ветром. В союзе скептиков я заведую отделом оптимизма. Давайте медленно, невзирая на ухабы, формировать вкус и чувство меры на всех уровнях - другого не дано.
- Вы читаете курсы по русской литературе в Калифорнийском университете. Насколько велик интерес к ним американских студентов?
- Интерес американцев к русской культуре всегда был и есть, но глубину не будем преувеличивать. Слово "культура" в американском социуме понимается иначе, чем в русском, - дальше от философии, от искусства и ближе к этносу, к национальным традициям, к еде. Для калифорнийца, живущего зимой при пятнадцати градусах тепла, важно не то, что сибиряк читает и поет, а то, что он носит меховую шапку. Во многих университетах здесь курсы по истории культуры называются курсами по истории цивилизации. Люблю читать лекции по истории Золотого и Серебряного веков русской литературы. Они у меня обязательно полемичные, даже, признаюсь, субъективные. Для более узкого круга - занятия по литературной теории и практике.
Я как-то сказал, что вопрос о влиянии писателя на читателей спорный. Но вот недавно студенты в университете обсуждали мой роман "Суперженщина, или Золотая корона для моей girl-friend". Там говорится, между прочим, что молодые американки ходят на лекции в шлепанцах, нечесаные, на майках дурацкие надписи... На автора обрушился шквал феминистского возмущения: как он посмел на нас клеветать? А на следующий день вхожу в аудиторию и вижу, что сидят те же студентки прилично одетые: туфельки на каблучках (хотя ездят на велосипедах), даже, вы не поверите, причесаны. Оказывается, литература иногда воздействует!
- Кто из современных российских писателей наиболее известен в США?
- Смотря кому: рядовому читателю или тем, кто занимается "русским вопросом"? Мне пришлось выступать в глухом техасском городке. Иду в жару в костюме и при галстуке, спрашиваю встречного, где библиотека. Он говорит: "Зачем библиотека? Пойдем лучше выпьем холодного пивка!" - "Не могу, - говорю, - автор я, выступаю". Он оглядел меня и, гордый своей догадкой, воскликнул: "Это Солженицын!" В США на слуху имена классиков, конечно, Толстой, Достоевский, Тургенев, Набоков, Пастернак. Остальные знакомы только узкому кругу славистов. Другое дело русские студенты, дети эмигрантов или те, кто самостоятельно попал учиться в Америку. Они похожи на студентов филфаков российских университетов. Современные российские писатели жалуются, что их в Америке не издают, но по части чтения американцы зациклены на себе. Слависты-циники говорят: "Вот будет опять противостояние систем, интерес вернется".
- Кто из современных российских писателей наиболее интересен вам?
- Вкусы мои часто меняются, поэтому не буду называть имена. Самый престижный американский двухнедельник "Нью-Йорк ревью оф букс" недавно поделил книжный поток в нынешней российской словесности на два направления: "просолженицынское" и "антисолженицынское". Наверное, это чересчур категорично, полюсов больше. Проза и поэзия двигаются - знать бы только куда. Происходит постоянная мутация между художественными задачами и рынком, что свидетельствует о неустроенности состояния всей российской литературы. Авторы всплывают, даже получают премии, а потом их никто не вспоминает.
- Как бы вы оценили состояние американской литературы?
- Мы жалуемся на вал поп-книг в России, но здесь ситуация гораздо хуже. Состояние умов нестабильное из-за войны и террора. Книги и кино активно поддерживают этот тонус. Скандалы с католиками, проблема однополых браков, феминизм, достигший, кажется, пика абсурда (Мария Магдалина как первая феминистка), маленькие умы, творящие большую политику, - это все выплеснуто на книжные полки магазинов. Но есть Америка духовных ценностей, ищущая выходы из лабиринта. Точку зрения на задачу писателя сформулировала Сюзен Зонтаг. Сорок лет она была в литературном фаворе и законодательницей книжной моды, ее называют "голосом совести" Америки. Незадолго до смерти Зонтаг, умная писательница, весьма жесткий критик американского образа жизни и поп-культуры, написала: "Работа писателя не в том, чтобы иметь мнение, а в том, чтобы говорить правду и отказываться быть соучастником во лжи и дезинформации. Литература - это формулирование нюансов и противоречий, противостоящих голосам упрощенцев. Работа писателя - затруднить духовное обнищание. Работа писателя - помочь видеть мир таким, какой он есть: полным различных претензий, многомерности и переживаний".
- В России дважды выходила ваша книга под вызывающим названием "Дуэль с пушкинистами". В чем суть этой дуэли?
- Первым пушкинистом стал по указанию Николая I начальник штаба жандармов Леонтий Дубельт, регистрировавший бумаги убитого поэта. С тех пор и по сей день пушкинисты - госслужащие, а кто платит, тот заказывает угол зрения. Власти менялись, и пушкинисты многократно переделывали поэта-икону на потребу властей и партий. Пушкина превращают в разных трудах то в истинного христианина, то в атеиста, то в монархиста, то в революционера-декабриста. Писали даже, что в стихотворении "Октябрь уж наступил..." поэт предсказывал победу большевиков. Под Пушкина перестроили и тем обеднили всю историю русской литературы! Результаты унылы: реальный Пушкин читателю не был известен. У нас нет научной биографии первого поэта России, нет научного, то есть некастрированного и без политических комментариев, полного собрания его сочинений. Словом, биографам брошена перчатка: я рассказываю, кто, что и как подтасовывал 200 лет в официальной пушкинистике. Цель проста: в ХХI веке Пушкин нужен читателю таким, каким он был на самом деле - без грима. Болезненная реакция моих оппонентов понятна, другой и не ждал. Но написана "Дуэль с пушкинистами" для нового поколения, которому об истории требуется правда, и только правда.
- Над чем сейчас работаете?
- В компьютере - новый роман на середине сюжета. Роман "Ангелы на кончике иглы", посвященный жизни советских журналистов и тому, как тайные органы рвутся к полной власти в стране, на днях выпущен в Париже на французском. На английском вышел роман "Виза в позавчера" - о скрипаче из Сан-Франциско, который отправляется в Россию искать следы погибшего отца. В Англии, Польше, Турции, Хорватии появится в переводах плутовской роман "Суперженщина, или Золотая корона для моей girl-friend". Надеюсь, что на Родине найдется отважный издатель, чтобы полностью, со всеми иллюстрациями, напечатать книгу "Доносчик 001". Сборник коротких сатирических рассказов спешу выпустить в России перед тем, как американский издатель отберет у меня, как тут положено, "вселенские права на пятьдесят лет".
- Не скучаете без московской литературной тусовки?
- Есть два типа литераторов. Одних вдохновляет ежедневное общение, подогревающее честолюбие и, стало быть, способствующее творчеству. Такие писатели стараются торчать на людях, в клубах, на презентациях, в застольях. Другие - чернокнижники, скука для них в радость, тусовка их отвлекает, уединение им на пользу, но они не на виду. По-видимому, я- третий типаж - гостеприимный домосед. Говорят, русский писатель очень любит, когда ему мешают работать. Тут другой случай: когда пишу, от мира отключаюсь. Но потом лечу в Европу выступать, приглашаю гостей, друзей, коллег.