ДЕЛО БЫЛО В ПЕНЬКОВЕ

Ношу письмо с работы домой, потом из дома на работу. Неформат. Появилось такое новое словечко. Даже целое понятие: то, что не вписывается в привычные рамки. Объем. Неторопливый стиль. Сложно отформатировать воспоминания о детстве, пришедшемся на войну. Вот человек и берет тетрадку, вынимает скобки из середины и пишет на длинных полотнищах с двух сторон. Чувствуется, учительница пишет: стихи, цитаты. А между ними столько точных деталей, которые ни придумать, ни из книг взять - только прожить.

...Письмо прописалось в сумке, как удостоверение. И духами пропахло, и даже скрепка, кажется, отполировалась. Жаль, телефона у этой Оверчук нет. И живет она далеко, в Приморском крае.
Вызываю телеграммой. Не сомневаюсь, что придет.
- Лидия Лукьяновна, вы ведь учительница?
- Да. Магаданское педучилище с отличием, потом институт заочно. Работала телефонисткой, опробщицей на золотом прииске: смотрела, сколько золота в ковше осталось, а сколько ушло в отвал. И учительницей начальных классов, а потом русского и литературы. Муж умер давно. Дочь Елена, кандидат химических наук, во Владивостоке живет, в общежитии. А я в Артеме. Они мне с зятем квартиру купили. Внук у меня Захар, пятиклассник. Так-то все хорошо. Спасибо, что позвонили. Не ожидала...
Мне было четыре года. Сидели с подружкой у дома. Светило солнце. Наша улица была самая широкая и зеленая во всей Мурыновке. Мне недавно тетя подарила книжку и прочитала в ней стихи. Я их теперь "читала" подруге так, как запомнила:
- Куклу новую купила и сказала: "Береги!"
А гляжу - она на снигах, отлучилась от ноги.
Хочу подруге объяснить, как кукла "отлучилась от ноги", но тут округу накрывает страшный грохот.
Война началась.
Нас у родителей четверо. Старшей пять, она у дедушки в деревне. Отец перед войной уехал работать токарем в Куйбышев. Оттуда его и призвали.
Сначала немцев в Курске не было. Бомбили часто, особенно по ночам. С вечера мы с соседями прятались в огороде, в картофельной яме. Вход закрывали подушкой в темной наволочке. В яме было душно. Я всегда там засыпала, так что, как выбирались и не помню.
В августе 41-го из деревни Пеньково к нам в город пришла сестра мамы, тетя Наташа. Принесла в металлическом бидоне топленое молоко и большую круглую лепешку хлеба. Решили перебираться в деревню. Двухлетнего брата оставили с бабушкой и дедушкой.
Через полтора года они умрут, отравившись купленной у спекулянта солью, смешанной с удобрением.
Зимой 42-го умрет от дифтерита сестренка Валечка.
А тогда, мне, четырехлетнему ребенку, предстояло пройти до деревни 40 км. Запомнилось раннее утро, сельчане гонят коров на пастбище, на траве обильная холодная роса. Мои красные парусиновые туфельки висят через плечо.
Лето и осень 42-го наша деревня была во власти немцев. Они прорубили окна в колхозных складах и там жили. Гоняли наших матерей рыть окопы. Собирали по дворам молоко, яйца. Из соседних деревень Алябьево, Костино, Соломино тащили поросят и кур. Коров сельчане прятали в лесу. Грязное белье немцы приносили стирать жителям деревни. Мыла не давали - стирали щелоком из заваренной кипятком древесной золы. Бельевых веревок и прищепок не было. Сушили на тыну, плетеном заборе. Нас, детей, заставляли караулить это белье. Однажды мы с сестрой не укараулили, исчез носовой платок офицера. Хозяин вечером пришел, орал, стрелял в стены и потолок, пока тетя Наташа не принесла ему домотканый холст. Он его взял и ушел. А нас с сестренкой пороли.
В начале зимы 43-го через Пеньково шли наши войска. Остановился на ночлег генерал с солдатами. Усталый, часть передних зубов торчит в виде желтых обломков. От шинели пахнет одеколоном, на голове высокая шапка из серого каракуля. На ужин они угостили нас гречневой кашей с тушенкой и дали по куску горбушки от ситника. Божественный вкус и запах этой каши помню до сих пор.
Этой фотографии - 60 лет. Случайный фотограф запечатлел нас вместе с учительницей Натальей Степановной Шуклиной. Я в среднем ряду, в шапочке. Первым на скамейке сидит Ваня, его отец погиб в первый год войны. Жили они сверхбедно: ходил Ваня в чунях - тапках, сплетенных из веревочек. На ноги наматывал тряпки или куски обмоток, что оставляли солдаты, проходя через деревню. У всех у нас были клички: Шилин, Лында, Кукуня, Васюха, Зюля, Кытя...
Когда сестра Надя пошла в первый класс, платье ей смастерили из старой дядиной гимнастерки. Мне форму сшили из мешковины, которую покрасили химическим карандашом, найденным в навозе. Два года я ее носила. Мои коленки, шея, локти постоянно были фиолетовыми.
Помню потрепанный букварь, уже без корешка. На первой странице было напечатано "1938 год". На весь класс он был один, углы загнуты и затерты, но мы его берегли, как великую ценность. Поочередно этот букварь давали нам домой. Списав текст в тетрадь, ученик нес его следующему. Чтобы все могли до наступления темноты (электричества-то не было) выполнить задание.
В начале 45-го мы получили похоронку. В ней сообщалось, что Михайлов Лукьян Тимофеевич, уроженец села Михайлово Бесединского района Курской области, погиб 9 октября 1944 года и похоронен на высоте "Боб" Мурманской области в братской могиле.
Через год мама выходила пенсию на двоих детей. 56 рублей. Николай Мельников очень точно об этом написал:
Поставьте памятник деревне
На Красной площади в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата
С крыльцом, рассыпавшимся в прах,
И мать убитого солдата
С позорной пенсией в руках.
Пенсия действительно была позорная: простой портфель стоил 36 рублей.
Матери наши принадлежали колхозу "Свободный труд". Мы их почти не видели: они пахали, сеяли, косили, скирдовали, ухаживали за скотом. Иногда за трудодень выдавали 100 - 120 граммов зерна. Топливо было нашей заботой: зимой и летом мы тягали вязанки хвороста, лозы и соломы из лесу и с полей. Однажды Шура Шилина весь день проторчала в очереди на мельнице. Смолотое зерно сложила на санки и пошла по заснеженному полю. Заблудилась. Холод, усталость и страх лишали сил. Вдруг наткнулась на скирд соломы. Не растерялась, сумела забраться на стог, поднять туда же санки с запасником муки. Врылась внутрь и уснула. С рассвета всей деревней вышли ее искать, хотя никто и не верил, что десятилетний, голодный, плохо одетый и обутый ребенок уцелеет в тридцатиградусный мороз.
К счастью, наш отец остался жив. Об этом мы узнали в начале 50-х. В Финляндии он попал в плен и оказался в лагере близ Киркенеса, в Норвегии. А после репатриации выслан на спецпоселение в Магаданскую область. После смерти Сталина отца реабилитировали. Мы уехали к нему на Колыму.
Дорогие мои односельчане из деревни Пеньково! Я живу теперь далеко, но люблю и помню вас и свою малую родину. Шлю вам теплый привет и прошу поклониться могилам тех, кто не дожил до сегодняшнего дня. Очень хочу узнать, как сложились ваши судьбы. Будет желание, напишите мне.
Всегда ваша Лидия Михайлова по кличке Ярада
Мой адрес: 692775, г. Артем Приморского края, ул. Каширская, 28/1, кв. 3, Оверчук Л. М.