ПАЛАТА N 6
Я лежу на холодном металле рентгеновского стола. Почти ничего не вижу. Но слышу голоса:
- Вроде очухалась. Кости целы. Сотрясение хорошее. Куда ее? Давайте, что ли, в травму...
Это обо мне.
Дальше - грохот лифта и почти невыносимая боль: кажется, мир взрывается где-то на макушке.
- Давайте ее в палату N 6! - вдруг кричит кто-то, а я хочу, но не могу возразить. Вокруг меня еще какое-то время снуют расплывчатые силуэты в белом, ищут мои вены, потом все стихает. Я опять открываю глаза и вижу, что уже утро. Вокруг меня лежат 5 женщин...
ЛАРИСА
Ей 50. У нее сложный перелом ноги. Ступня нелепо вытянута вверх, сквозь кость продет стержень, и вся эта жутковатая конструкция уравновешивается 7-килограммовым грузом. Называется - "вытяжка". Лариса - дородная, с мощными руками женщина, работает уборщицей мусоропровода, до этого 20 лет была кочегаром. У нее четверо детей и большой опыт укрощения мужчин. Я, говорит, бью два раза: первый раз куда попало, второй - по крышке гроба.
Первый муж обозвал ее нехорошим словом, и она отправила его в получасовой нокаут. Очнувшись, он решил ей отомстить. Налетел сзади, оглушил. И долго пинал ногами. За это Лариса "посадила" его на 5 лет, хоть и любила когда-то. Прощать, говорит, я не умею. Может, это и плохо, но вот так.
Со вторым мужем она прожила 25 лет, он ее боялся и не трогал. Только однажды обозвал проституткой, за что был бит нещадно. "Он упал, - говорит, - башкой на шкаф и не шевелится. Ну, думаю, помер. Пошла спать, а сама уже сочиняю, что ментам совру. Вдруг в 5 утра кто-то меня за плечо трясет: "Мать, я замерз!" Как, говорю, ты жив? Ну, живи, раз так. Но простить не простила. Развелась я с ним".
Целый год Лариса искала себе "настоящего мужика", чтоб на руках носил. И нашла. Саша на 10 лет ее моложе, бомж, человек был почти пропащий. Она его отмыла, отогрела, и выяснилось, что он чист душой и способен на такую любовь, о какой она только мечтала. На руках носить, правда, не носит ввиду разных весовых категорий, но у кровати больной подруги дневал и ночевал, кормил с ложечки. Выносил судно и смотрел глазами влюбленного Ромео. "Вот так, - жуя колбасу, вздыхает Лариса, - полвека прожила, а что такое счастье, не знала. И секс - тоже..."
ПОДРУГИ ПО НЕСЧАСТЬЮ
Напротив меня сидит, томно вздыхая, волоокая Света. Ей ужасно досадно. И месяца не прошло, как сняли гипс. Ходила с палочкой. Полезла на табуретку вешать шторы и упала. Опять перелом, опять гипс, опять судно.
Вообще женские судьбы в травматологии, как, впрочем, и мужские, удивительно схожи. Женщины, как правило, падают с табуреток и со столов, вываливаются из окон, поскальзываются на только что вымытом полу; мужчины становятся жертвами драк и нападений. И оба пола попадают в ДТП.
У окна все время плачет Лиля. Она так же, как и я, переходила дорогу. У нее тоже сотрясение мозга и множественные ушибы. Но она была не одна - с 9-летним сыном. Он умер сразу...
КРИК
Здесь кричат постоянно. Кричат медсестры в коридоре, благим матом орут больные. Ночью просыпаюсь от этих безумных воплей и понимаю, что привезли новенького. "Чего кричат, - вздыхает сестра, - радоваться надо, что больно. Значит, живой".
- Как дела? - приветствует меня врач.
- Голова болит.
- Это хорошо. Значит, она есть.
- Если больно, поплачь, покричи, - советует мне сердобольная нянечка. - Здесь этим никого не удивишь.
Я смотрю на Лилю и понимаю, что мне плакать не о чем.
Впрочем, каждый вечер мне, как и другим, предлагают укол обезболивающего. Кроме него и корвалола в больнице, оказывается, ничего нет. Еще через неделю выясняется, что мне с первого дня получения травмы жизненно необходим целый ряд медикаментов.
Иду к лечащему врачу, который нехотя подтверждает: да, было бы неплохо, но - только за свой счет. Покупать приходится не только шприцы и лекарства, но даже вату и йод, чтобы делать "сеточку" на посиневшие вены и "пятую точку"... И - в неимоверных количествах - шоколад, чтобы подкармливать им медперсонал. От которого, не скрывая досады, говорит мне одна из сестер, у них уже изжога...
ЕДА
Изжоги нет у пациентов больницы. Лучшее, чем здесь потчуют, - гороховый суп. Праздник, если сварен водянистый рис или пшенка. Что такое сахар и молоко, здесь забыли. Обычное блюдо - мутная водица, в которой плавает перловка. Когда я согласилась от-
ведать "лакомство", буфетчица потребовала с меня посуду, но, поскольку ее не было, своей порции я не получила. Дали только 2 куска хлеба - третьего не положено...
Впрочем, накануне выборов в больничном меню произошли грандиозные перемены: аж до начала января давали борщ, картофельное пюре и компот...
СТРАСТИ-МОРДАСТИ
Наше отделение живет в детективном жанре. Сюда привозят старшего следователя местной прокуратуры: говорят, на него было совершено разбойное нападение. На следующий день в реанимацию поступает "террорист", уже успевший стать знаменитым: это 19-летний наркоман, взорвавший машину одного из работников ГИБДД. Взрывной волной его сильно покалечило: оторвало руку, обожгло глаза... Парень стал калекой. Его охраняют бойцы в бронежителах: вдруг очухается и удерет?
Привозят донельзя покалеченную даму: ребра сломаны, плевра разорвана, руки-ноги - вдребезги, лицо - сплошной синяк. Избил муж.
- И часто он вас?..
- Так раньше не бил, а вообще руками-то каждый день махал...
По отделению туда-сюда бродят стражи правопорядка, снимают показания. Сотрудники ГИБДД дважды посетили и меня. О водителе сбившей меня легковушки говорят неохотно, моя идея предложить ему оплатить лечение их не вдохновляет. Вот, говорят, проведем экспертизу, выясним, кто из вас виноват... Выходит, если экспертиза установит, что виновата я, мне надо платить автогонщику за моральный, так сказать, ущерб?!
Те, кто уже в состоянии сам дойти до туалета, начинают активно флиртовать со встречным противоположным полом. Неважно, если оба "голубка" держатся при этом за стену...
- А вы в какой палате лежите? - спрашивает меня мужчина со сломанной рукой и подбитым глазом. - А что вы делаете сегодня вечером? Может, прогуляемся... по коридору?
Некоторые парочки ближе к вечеру ковыляют в моечную: пообщаться наедине. Медсестры относятся к ним беззлобно: главное, чтоб судно или швабру не утащили.
...В коридоре меня останавливает доктор:
- Что, еще не выписалась?
Я его не помню, но это, оказывается, он меня принимал в тот роковой день:
- Позор! Распустилась! Ты журналистка! Работать должна, гадости всякие писать!
- Я напишу, - заверяю доктора и вдруг сразу вспоминаю его: "Покажи язык. Есть язык. А зовут как? Так ее зовут? (Это сестре) А шла куда? Ну, на месте "крыша", будет жить. Пока не помрет..."