— Вашему балету «Юноша и смерть» в России повезло — в Москве его танцует прима Большого Светлана Захарова, в Петербурге — прима Мариинского Ульяна Лопаткина.
— На самом деле я у вас ставил и «Пиковую даму» с гениальной Илзе Лиепой, и «Собор Парижской Богоматери» с Николаем Цискаридзе, и другие вещи. «Юноша и смерть» — действительно один из
Захарова — великая танцовщица, а Лопаткина… Я с ней тоже работал. Она, бесспорно, очень талантливая балерина. Но, как бы это сказать, странная. У нее есть педагог, советы которой для нее важнее указаний хореографа. Когда я приезжаю и ставлю, она все делает нормально, но потом я уезжаю, и она меняет хореографию.
— Какие еще из русских балерин сыграли большую роль в вашей жизни?
— Ну как же, мадам Рузан, у которой я учился параллельно с занятиями в школе Парижской оперы. Мадам Рузан вообще стала мне как приемная мать, я у нее засиживался допоздна, частенько оставался ночевать — тогда была война, комендантский час. Исключительная женщина, совершенно бесстрашная — еврейка из России, всю немецкую оккупацию провела в Париже.
— Прямо сюжет фильма Франсуа Трюффо «Последнее метро»!
— Но, конечно, главная женщина моей жизни — это моя жена Зизи Жанмер, которая танцевала мою «Кармен» в 1949 году, а в
— В недавнем интервью ежедневному «Труду» вы рассказывали, как спасались от чересчур активных, скажем так, дружеских притязаний Эдит Пиаф.
— Она мне всегда говорила: «Давайте я буду петь, а вы танцевать». Я отвечал: «Прекрасная мысль», а сам под
— А от Мэрилин Монро вам тоже пришлось бегать?
— Нет, она совсем другая. Исключительно простая, скромная и
— Говорят, вопреки внешности и ролям, в жизни она была абсолютно асексуальна.
— Не знаю, такого опыта у меня с ней не было. Однажды она снималась в
— Рассказывают, что вы стали брить голову после роли Маяковского.
—
— Как возникла идея спектакля «Маяковский»?
— Я просто читал его стихи, и
— Не думали возобновить его в России?
— Но его больше не существует. Он
— И вам совсем неинтересно его восстановить?
— Нет, мне вообще неинтересно возвращаться назад. Мне хочется двигаться вперед. Если Бог мне отпустит еще
— Но возобновляете же вы «Юношу и смерть» у нас или «Пруста» во Франции…
— «Пруст» — другое дело, с ним так много связано. Я прочитал все 20 книжек этого писателя, он мне очень близок, и балет этот я поставил очень легко и быстро. В Парижской опере его играли в последний раз,
— Как возникла идея вашего знаменитого спектакля «Пинк Флойд»?
— Давно, лет 30 назад. Моя дочка, тогда еще маленькая, сказала: «Папа, ты обязательно должен услышать музыку „Пинк Флойд“, тебе надо на нее балет поставить». Я послушал музыку, расцеловал дочку и сказал: «Дорогая, ты совершенно права, спасибо тебе!» Сел на пароход — тогда поезда между Парижем и Лондоном еще не ходили, потому что не было туннеля, — и переправился в Англию.
Приехал и сказал — хочу послушать концерт «Пинк Флойд». Меня в Лондоне хорошо знали, я там много выступал. И ответили: «Конечно, послушайте». Посадили в специальную ложу, потом проводили за кулисы, я познакомился со всеми музыкантами, сказал, что обожаю их музыку, и попросил разрешение использовать ее в балете. Они ответили: «Пожалуйста, ставьте.
Если хотите, мы даже запишем для вас новую музыку». Они прекрасно себя вели. Но это было 30 лет назад. А в прошлом году театр «Ла Скала» захотел поставить «Пинк Флойд». Я обратился к ним снова — и некто мне говорит: «Теперь я представляю интересы группы, вы не можете решить ваш вопрос без меня». Ну я свел его со своим агентом, которого зовут Роберто Джаванарди, они обо всем договорились, балет поставили.
Кстати, это первый случай в истории «Ла Скала», что балет там идет без традиционного оркестра. Но как меняются люди! 30 лет назад «Пинк Флойд» говорили со мной
— Вы упомянули вашу дочь. В каком деле она реализовалась?
— Пишет замечательные стихи и песни.
— Внуками вас порадовала?
— Пока нет.
— Значит, в Диснейленд вам пока не с кем ходить.
— Даже мысль такая не приходила в голову. Не люблю механические развлечения.
С гораздо большим удовольствием схожу в зоопарк, посмотрю на жирафов или тюленей. Живая природа гораздо интереснее. Для меня Диснейленд — это ужас. Я только один раз там был и когда увидел этот кошмарный поезд, который проносится в воздухе
— Стало быть, те высокотехнологичные балеты Мориса Бежара про космические полеты и прочее, которые он у нас показывал, вам не нравятся?
— Я вам так отвечу: я этого не знаю. Если хотите спросить меня о хореографах, я могу поговорить с вами о Баланчине или Джероме Роббинсе. Или о
— Но сами вы
— Да, в Парижской опере. У меня там возникла проблема. Симфония потрясающая, но после смерти Мессиана его жена сказала, что не хочет, чтобы на эту музыку танцевали. Лет через пять я спросил Парижскую оперу — почему они не ставят в репертуар «Турангалилу», они сказали, что это невозможно, запрет действует. Правда, не знаю, жива ли сейчас сама эта женщина… Но все равно уже нет никакого смысла играть этот балет.
— Он тоже «исчез», как «Маяковский»?
— Конечно. Мне больше неинтересно делать абстрактные балеты.
— Какова же идея вашего будущего спектакля?
— Нет у меня пока никакой конкретной идеи.
— Тогда, может быть, подскажу: вы ведь наполовину итальянец, очень любите Караваджо…
—
И первым делом захотел пойти в музей, но мне сказали: да там уже нет Караваджо, всё, кончился.
Ты к ней идешь издалека, она сперва маленькая, потом растет, растет, и когда подходишь, ты как бы попадаешь в нее. Никогда этого не забуду. Называется «Снятие с креста».
— Почему бы не отразить вашу любовь к Караваджо в балете?
— Я бы очень хотел это сделать, но нужно найти
— Может,
— Думаете, есть? Я бы с удовольствием почитал. У него ведь была фантастическая жизнь, просто кошмарная. Вы знаете, что его убили на пляже у моря?
— А в русском искусстве
— Никто вообще. Это как среди хореографов: их очень много, но талантливых — единицы. Как и танцовщиков. Но здесь вам, конечно, повезло, потому что русские танцовщики исключительные. Вот тот мальчик, Ваня Васильев, который станцевал «Юношу и смерть», с моей точки зрения, один из самых великих в мире. Ему 21 год, и он танцует фантастически, как бог. Притом потрясающе симпатичен.
— Когда вы видите вашу «Кармен» и «Кармен» Альберто Алонсо, которую танцевала в Большом театре Майя Плисецкая, какая вам больше нравится?
— Моя «Кармен» была поставлена в 1949 году. А та, другая, — через 20 лет. Мой балет уже тысячи раз прошел в мире: во Франции, Китае, Японии, Америке, Англии, Голландии, Бельгии — везде. И вдруг
— Но вы же дружили с Плисецкой, ставили для нее спектакли.
— Я давно с ней не общаюсь.
— Вы не заметили такой закономерности: балетные люди либо доживают до 90–100 лет, либо умирают в 40?
— Да нет,
— Знаю, что вы очень горячо переживали преждевременную смерть Нуриева, поэтому, собственно, и спросил.
— Он был моим большим другом, я очень его любил. И он меня очень любил тоже. Но он был безумный человек — отправлялся в постель с кем угодно, кто оказывался рядом. С красивыми, некрасивыми, умными, неумными. Незадолго до смерти он пригласил меня с моей женой Зизи на ужин, мы посидели втроем в ресторанчике, который был прямо в том парижском доме, где он жил. А когда вышли на улицу и стали расставаться, он нас обоих поцеловал в губы.
Мы были в шоке — я и Зизи любили его, но мы же знали, чем он болел (СПИДом. —
— Не могу обойтись без дежурного вопроса: что надо делать для того, чтобы так держать балетную форму, как вы?
— Мне 86 лет, и каждый день я занимаюсь. Сегодня утром в гостинице «Мариотт Аврора» тоже позанимался, а потом решил сходить в бассейн — там отличный клуб, джакузи с бурлящей водой, откуда выходишь обновленным, — но был расстроен:
— А диета?
— Никакой. Когда у тебя физическая нагрузка, можно есть, что хочется.
— И пить?
— Немножко. Может быть, стаканчик вина. Кстати, не хотите ли выпить кофе? Только я люблю покрепче.
Ролан Пети родился в 1924 году. Окончил балетную школу Парижской оперы. Поставил в своей труппе «Балет Елисейских Полей» спектакль «Юноша и смерть» (1946).
Женился в