Удивительны дневниковые записи 15-18-летнего подростка, почти мальчика, окончившего жизненный
Удивительны дневниковые записи 15-18-летнего подростка, почти мальчика, окончившего жизненный путь в 19 и фактически не успевшего стать никем (он был призван на фронт первокурсником Литературного института). Георгий Эфрон (1925 - 1944) - сын Марины Цветаевой, последние два года до ее смерти, описанные в первом томе его "Дневников" (1940 - 1941 годы), находился при матери неотлучно, деля с ней мытарства и неустроенность.
"...Сегодня, 29-го марта 40-го года, я и мать получили новый и громкий удар по кумполу... Теперь мы будем ходить в Дом отдыха и брать пищу на одного человека и делить между собою... Брать, как воры, и не быть там за столом. Мне-то лично наплевать, но каково-то маме!" 1/IX-40. Вчера мать вызвали в ЦК партии... Ей сказали, что ничего не могут сделать в смысле комнаты и обратились к писателям по телефону, чтобы те помогли... Мать в подавленном настроении: она москвичка, ее отец воздвигнул Музей изящных искусств, она поэт и переводчица, ей 47 лет и т. п., и для нее нет места в Москве".
По воспоминаниям окружающих, Георгий (Мур - так называли его домашние) с раннего детства был необыкновенным ребенком. Никто никогда не видел, чтобы он улыбался; и в дневниках мы не найдем ни шутки, ни смеха... Кроме двуязычных (выросший в эмиграции, он свободно владел французским) записей о школе, девушках, прочитанных книгах, литературной среде, встречаются поражающие точностью политические прогнозы: "16/VII-40...Теперь немцы преследуют французские армии уже за Парижем... Победа Германии будет означать огромное усиление фашизма и может создать угрозу для нашей безопасности... тогда, конечно, Гитлер пойдет против нас". Встречаются и свободные, смелые рассуждения о советской действительности: "29 августа 1942 г. ...Интеллигенция советская удивительна своей неустойчивостью, способностью к панике, животному страху... Огромное большинство вешает носы при ухудшении военного положения... Из разговоров явствует, что жалеют не о Днепрогэсе и майкопской нефти, а о санаториях в Кисловодске и дачах..." И горьким лейтмотивом через все дневники проходит чувство одиночества: "17/V-41...Абсолютно нет друга, в котором я так нуждаюсь. Приходится замыкаться в себе..."
"Дневники" Г. Эфрона - отнюдь не легкое чтение, особенно когда открываешь, например, такую запись от 29/V-40: "Мое большое преимущество - то, что мне осталось много жить, что жизнь с ее неизведанными (для меня) тайнами впереди, что я успею нахвататься, изведать и насмотреться много интересного..."