Кстати, на страницах "Труда" почти с первого дня ее основания и в течение многих десятилетий публиковались карикатуры и шаржи Бориса Ефимова. Более того, из всех периодических изданий Борис Ефимов выделяет именно наш "Труд, потому что в свое время он спас его от голода, забвения и вернул ему его настоящее имя.
- После ареста моего брата, писателя и журналиста Михаила Кольцова, - рассказывает Борис Ефимович, - меня отстранили от работы в печати. А в 1940 году именно газета "Труд" предложила мне работу в качестве художника, но только с условием, что я возьму себе другой псевдоним и никто не будет знать, что опальный художник Борис Ефимов печатается на страницах "Труда". Разумеется, я согласился на это спасительное для меня предложение и стал подписываться "В. Борисов" (что для меня означало - временно Борисов). Но через некоторое время на закрытое совещание редколлегии газеты приехал Вячеслав Молотов. Когда совещание уже подходило к концу, Молотов задал редактору "Труда" прямой вопрос: "Под фамилией В. Борисов печатается карикатурист Борис Ефимов?" Редактор признался, что, действительно, они самовольно, не посоветовавшись с властью, взяли на работу Бориса Ефимова. На что Молотов сказал: "Борис Ефимов не имеет отношения к аресту своего брата и поэтому имеет право на свое имя". С тех пор я навсегда остался Борисом Ефимовым.
- Возможно, не все государственные мужи такие уж нелепые, абсурдные, страшные, какими вы их увековечили в своих карикатурах?
- Среди моих персонажей было не так уж и много по-настоящему страшных, а вот смешных - каждый второй. Впрочем, в карикатуре все смешные, в противном случае, она не удалась. Но при этом смешное не должно переходить в оскорбительное. Единственное исключение - заклятые враги, как, например, Гитлер, Муссолини. В случае с объявленным врагом карикатура должна быть злой. Хотя мой английский коллега, знаменитый Дэвид Лоу, говорил мне, что фашистов он изображает так, чтобы люди, глядя на них, просто зевали. Лоу считал, что самая страшная вещь на свете - это скука, поэтому надо показывать фашизм амебным, рыхлым, тоскливым.
- А кто из политиков, на ваш взгляд, был до смерти скучен?
- Кажется, в этом плане нам, карикатуристам, повезло: от скучных политиков советская история нас избавила. Брежнев, например, со своими бровями, орденами и странной речью просто напрашивался на шарж. Хотя лично у меня с Леонидом Ильичом были хорошие отношения. Помню, на международной выставке "Сатира в борьбе за мир" я спросил у генсека: "Не станем ли мы, карикатуристы, скоро безработными?", на что он мне ответил: "Э, нет! До этого еще ой как далеко, продолжайте работать". И Горбачев, и Ельцин были по-своему забавными людьми, скажем так, находками для карикатуристов.
- Но ведь сейчас политический шарж - явление редкое. Может, наши политики недостаточно ярки для сатирического пера художника?
- Причина не в личностях. Политическая карикатура должна бить, разить наповал, осмеивать. Она должна быть беспощадной и даже агрессивной. А сейчас эти качества не в почете. Ведь нынче весь мир избегает прямых столкновений, стремится к толерантности и политкорректности. Поэтому политическая карикатура сегодня переживает не лучшие времена. Как говорил мой французский коллега Жан Эффель, карикатура - это ненависть с улыбкой. Тогда как люди сейчас избегают сильных чувств, будь то любовь или ненависть.
- Борис Ефимович, в своей книге воспоминаний вы рассказываете о том, как встречались со Сталиным, как он правил вашу карикатуру на вооруженного до зубов Эйзенхауэра. Каким он все-таки был человеком?
- Я изобразил Сталина в огромных, преувеличенно больших сапогах. Хотя это вовсе не означает, что я принижаю исключительность его личности. Сталин был сложным человеком и разным. Говорить, что он был злодей и всех убивал, не ново и неверно. Ведь я же живой! Хотя по всем законам меня должны были уничтожить вслед за моим родным братом Михаилом Кольцовым. Но Сталин почему-то приказал: "Карикатуриста не трогать!" Что им руководило, одному Богу или дьяволу известно. Но, безусловно, он был очень сильный человек. Сильнее и мощнее всех наших политиков и президентов. На конференции в Потсдаме главы государств, словно загипнотизированные, вставали, когда входил Сталин. При всем демонизме Сталину не откажешь в чувстве юмора, хотя, возможно, и несколько своеобразном. Рассказывают, что когда артиста Дикого, который играл в кино Сталина, вызвали в Кремль на встречу с вождем, а он был пьян, то Сталин встретил артиста весьма оригинальным образом. Посмотрел на Дикого пристально, потом принес два бокала с коньяком и предложил выпить с ним. После чего сказал: "Ну вот, теперь мы на равных". Забавный ответ получил артист Головани от Иосифа Виссарионовича на свое предложение пожить два месяца на даче Сталина в Сочи, чтобы вжиться в образ: "Для начала пусть поживет не в Сочи, а в Туруханске, где я был в ссылке".
- Всех людей вы старались понять и даже в чем-то оправдать. По крайней мере так мне показалось, когда я читала вашу книгу.
- Я с большой симпатией относился к Николаю Бухарину и по сей день испытываю чувство стыда за то, что после суда над "правотроцкистами" мне пришлось нарисовать на него карикатуру, да еще в образе "свиньи с лисой", как выразился о Бухарине Вышинский. Но при моем уважении к этой личности я понимаю, что Бухарин сам во многом виноват в том, что с ним произошло. Поддавшись влиянию Сталина, он стал участником безнравственных расправ над своими же товарищами и, в конце концов, сам стал жертвой этой "системы". Бухарина есть за что пожалеть, тогда как Сталин с исключительной хитростью и коварством следовал примеру почитаемого им Макиавелли: "Разделяй и властвуй". Он породил эту систему страха, жестокости, насилия. Разве можно отнестись к этому с пониманием?
- Но ведь вы, наверное, могли отказаться рисовать в столь унизительном виде Бухарина?
- Наверное, мог. Но тогда бы пострадала моя семья, мои старые родители, которые были ни в чем не виновны. Когда расстреляли моего брата, с которым мы были очень близки, я понял, что с этой властью шутить нельзя.
- А не казалось ли вам, что своей столь долгой жизнью вы обязаны брату Михаилу Кольцову? Ведь есть такая мистическая версия, что долгожителям кто-то из ушедших дарует непрожитую часть своей жизни.
- Кстати, эту версию первым выдвинул я. Хотя, конечно, все это фантастика. Брата убили в возрасте 42 лет, а я живу так долго, что самому уже стыдно. Признаюсь, я устал и от себя самого, и от воспоминаний, устал от боли и от страха. Пожалуй, только от хорошей шутки не устал.
- А вы рисовали карикатуры на красивых женщин?
- У меня это очень плохо получалось. Очень красивой женщиной была моя вторая жена - чудно красивой. Красивой была Шура Коллонтай, которую я шутливо изобразил с двумя амурами - на плече и на ладошке. Кстати, единственным советским человеком (после лорда Чемберлена, пославшего в адрес нашего правительства ноту протеста на мою карикатуру, который всерьез обиделся на мой шарж) была Рина Зеленая. Я нарисовал ее в зеленом цвете, в листочках и в юбочке в горошек, с обилием рюшечек и оборок, такой милой и чуть-чуть лукавой, а она вдруг сочла это оскорблением. Я пытался переубедить ее, но Рина Васильевна так и осталась при своем мнении. А я из этой истории вынес неожиданное открытие, что даже и самое безупречное чувство юмора может дать осечку.
- Кроме чувства юмора, какие качества в людях вы еще цените?
- Я не терплю людей непорядочных, способных подложить свинью, а также не выношу грубости, хамства, предательства. А есть такие не самые лучшие качества, которые можно легко простить. Например, болтливость. Ведь я и сам по большому счету старый болтун. Сказать про кого-то хороший человек или плохой - ничего не сказать. А вот порядочный человек - это уже что-то да значит. Но, увы, сегодня так мало порядочных!
- Борис Ефимович, вы сейчас что-нибудь рисуете?
- Я рисую для забавы, для развлечения - всякие безделушки, смешные мордашки, а с такой капризной дамой, как называл карикатуру Горький, предпочитаю больше не связываться.
- Вы неоднократно встречались с Владимиром Маяковским и наверняка спорили над тем, какой город лучше - Париж или Москва?
- Я бы хотел еще раз увидеть Париж, и тогда можно было бы умереть спокойно. Париж есть Париж: город-праздник, город-светоч. Я люблю Москву, но мечтаю о Париже.