О чем читатель прочтет в этой книге?
О том, что все превращается в воспоминание. О том, как интересна жизнь каждого из нас. О том, что без мысли о смерти ничего нельзя понять. О том, как любовь бросает нас в глубь самих себя. О том, что человек не святой и не сатана, посредине - небесное животное. О том, что невозможно что-то делать нашим знанием. О том, что в любви человек ищет то же, что на войне и в преступлении. О том, что в каждом из нас притаились два человека - мужчина и женщина. О том, что мы живем среди теней, среди невозможного и несбывшегося. О том, что в любви исчезаешь, как в смерти. О том, что на самом деле происходит между мужчиной и женщиной. О том, что Христос тоже был мужчиной. О том, что умереть от любви можно и на войне. О том, что каждый может вспомнить то, о чем не хочет говорить. О том, что в мире все любят друг друга - цветы, деревья, бабочки, червяки, птицы... О том, что никакая техника не освободит нас от того, что мы должны любить, чувствовать, страдать. О том, что нельзя привыкнуть к мысли, что все исчерпывается пределами нашей жизни. О том, что есть мужчины, которые знают: интересно быть женщиной. О том, что есть время любви, и оно течет иначе, чем обычное время нашей жизни. О том, как тоскует человек о бессмертии. О том, что тайна нежна и беспощадна. О том, что боль - это искусство. О том, что "маленькая смерть" безумно близка. О том, что все русское печально...
"ЛЮБОВЬ НЕЛЬЗЯ К ЗЕМЛЕ ПРИБЛИЖАТЬ"
"Я женщина смешная... Люблю бантики, веселые коробочки, праздники, которые придумываю и нахожу сама, открытки со зверюшками разными, что-то в выражении их глаз напоминает меня. "Чудо в перьях... Фиалка в проруби..." - дразнят друзья. И - резюме (одна из моих подруг):
- Любка, когда ты помрешь, на твоем камешке будут написаны четыре буквы.
- Какие?
- Ду-ра!
А теперь: "Здравствуйте естественно и серьезно", - как приветствует меня один из моих знакомых. Жду вашу книгу... Для меня самое интересное (неисправима!) - читать книги о любви, чтобы кто-то где-то обмолвился о том, что происходит у меня, со мной. Даже в интервью с известными актерами, писателями, политиками ловлю, вычитываю об этом. Любовь - целый Монблан посреди моей жизни, маленькой, обычной жизни. Без нее я исчезаю. Состояние, пластика - все другое. Из шуток друзей (в дружбе мне тоже везло): "Любка, приведи кого-нибудь, чтобы сразу можно было влюбиться. Стихи не пишутся. Ты же можешь". Это дар, безусловно, но выглядит всегда это как болезнь. Чудесное сумасшествие! И у всех одинаково. Даже у принцессы Дианы и принца Уэльского. Я думаю, что важно, когда любишь ты, переполняешься, переливает через край, и ты со всеми делишься, раздаешь, светишь. Вот говорят: "Когда я была молодая", а я совсем недавно была молодая, я еще вчера, в прошлом году была молодая. Я поняла, что я счастливая была... Сердце волнуется, беснуется...
Я помню, какой был наш первый вечер, как тихо снежинки падали, я помню, как мы шли по заливу Амурскому, какой был воздух хрустальный... И - тишина, какой больше никогда не слышала. Помню, как он побежал по льду, а там лунки, днем корюшку ловили, я за ним, удержать, он сейчас провалится, тогда вместе. Ну, что-то такое, детство, глупость. Но в ту минуту так не кажется. Как я могу сказать, что такое любовь? Это где-то на кончике мысли, на краешке. Не поймаешь. За что я люблю солнце? Как это выскажешь? Я жила во Владивостоке, преподавала в школе русскую литературу и русский язык, а он приехал туда в командировку. Из Москвы. Было это под Новый год. Прибегаю в школу, ребята елку наряжают, подходит он и обращается к кому-то рядом, к своему знакомому, а я вдруг обиделась: "Что же вы не здороваетесь?" И он как-то посмотрел мимо и ничего не ответил. С каменным лицом.
А на новогоднем балу пригласил меня танцевать, и мы с ним уже не разлучались. Ты встречаешь человека, которого никогда в жизни не видела, начинается с этого. Прикосновение. Какие-то невидимые знаки, коды, частицы, флюиды, кто-то утверждает, что запахи, и люди находят друг друга, догадываются, что это - он или она, а что это, я не отвечу. Вот я сразу поняла, еще не успели познакомиться, узнать, как зовут, кто, откуда, а уже включилась связь. Ну, ни с того ни с сего это возникло, само из себя, даже никаких снов у меня не было, никаких предчувствий. Бабушка в детстве подсказывала: птица должна в стекло стукнуть... Знак с небес... Он тут же уехал, через три дня в Москву. Звонил каждый день, писал каждый день. Потом приехал насовсем. У него был чемоданчик маленький и все, а у меня даже маленький диванчик. Я знаю, что такое - счастье.... Утром поворачиваешь голову к окну и видишь много-много бликов, то, что между ветками деревьев, как между строк читаешь. То, что переводимо. Я сейчас вспоминаю те дни... те годы... Я помню потрясающее количество бликов, много света, я вспоминаю, как я видела, сейчас так не вижу. Язык ничего не передает, у нас мало средств, мы так поверхностно живем. Когда я слушаю музыку, когда я читаю стихи - я все равно в отчаянии, они ничего не передают. Там нет того освещения...
Мне необходим этот свет... Без любви я высыхаю, задыхаюсь... Но не всегда получается, чаще не получается. Обрывается.... Что-то остается, но это надо уже иначе называть. Потому что двое детей, варишь суп, жаришь котлеты, а на что купить сыну пальто? Дочери ботинки? Денег не хватает. Институт, где муж возглавлял отдел, закрыли. Идти торговать на базар? Не умеем. А как хочется красивый импортный лифчик! Шелковые трусики. Любовь - это Жар-птица, за ней не угонишься, ее никогда не словить, вроде бы вот-вот, ан нет. Мне всю жизнь хотелось тех снежинок, тех новогодних свечей, мне всегда потом этого не хватало. Бежать по льду залива Амурского, взявшись за руки. Но я не хотела бы никого другого, только вот мою семью, моего мужа. Любовь нельзя к земле приближать... Вот как иконы пишут..."
"СТРАДАНИЕ. ЭТО НАШЕНСКОЕ..."
"Я мечтала, как я буду счастлива, когда это кончится. И в то же время боялась, что это кончится. Батарейки сядут. Жить в такой температуре невозможно. В бреду. Во сне. До него я тоже страдала, рвала и метала, ревновала, у меня было много мужчин, я не из скромниц, но того, что дал он, не дал никто. У меня он один... Когда общая душа... Одна на двоих... Никто не дал того опыта... Опыта самопожертвования, что ли... Даже ребенок не дал... А я - хорошая мама...
...Вместе работали, преподавали в одном институте, и домой нам по пути, в одну сторону, одна ветка метро. Сослуживцы. Мы еще не знали, я еще не знаю, а это уже начало... Это уже начало... Едем... Неожиданно он спрашивает:
- У вас есть роман?
- Есть.
- Хороший?
- Да, не очень. А у вас?
- Есть.
- Хороший?
- Да, тоже не очень.
И все, и ничего. Зашли вместе в магазин, и он вытащил из кармана авоську, что тогда уже было смешно, накупил каких-то макарон, дешевой колбасы, сахар кусковой, еще что-то, ну классический набор совковых продуктов. Сахар кусковой... Пирожки нес в промасленном мешочке... (Смеется). А я была замужем, мой муж - большой начальник, мы жили иначе, я жила иначе, другой жизнью. Раз в неделю муж приносил паек, им давали на работе, там деликатесы: красная рыба, икра... Ездила на машине... "Угощайтесь, пирожки еще горячие", - жует на ходу. (Опять смеется). Я прошла к нему долгий путь, длинными этапами. Дубленка у него на спине возле рукава по-мужски, через верх зашита черными нитками. "Наверное, у него умерла жена, он остался один с ребенком", - мне его стало жалко. Угрюмый. Не красавец. Вечно сосал валидол. Мне его стало жалко... "О, как портит Россия", - призналась мне однажды в поезде русская немка, давно живущая на Западе. С тоской призналась. У нас, в России, женщины не влюбляются в красоту, не красоту они ищут и не тело любят, а дух. Страдание. Это наше... Нашенское...
Как-то получилось, что в другой раз мы опять столкнулись в метро. Читает газету. Я молчу. Едем.
- У вас есть тайна?
- Есть.
От неожиданности отвечаю серьезно.
- Кому-нибудь рассказывали?
Я заледенела: Боже мой, начинается... Боже мой! Так начинается настоящее... Выяснилось, что он женат. Двое детей.
Полгода не мог уйти из семьи, жена его не отпускала. Полгода. А я решила, что должна уйти от мужа, все равно уйти, даже если останусь одна. Я сидела на кухне и рыдала, так мне было неловко, во время ухода обнаружилось, что жила я с очень хорошим человеком. И вел он себя в этой ситуации замечательно. Ночь я собирала свои вещи... (Сквозь слезы смех). Но и там... Мы уже вдвоем... Я там тоже две недели ночами на кухне рыдала, пока не нашла утром записку: "Если так тяжело, может, тебе надо вернуться". Слезы высохли...
- Я хочу быть хорошей женой. Что бы ты хотел?
- Знаешь, мне никто никогда не давал завтраков. Мне бы хотелось, чтобы ты мне давала завтрак, вот и все, больше ничего не надо.
А вставал он в шесть утра, готовился к лекциям. Я помрачнела, потому что я - сова, поздно ложусь и поздно встаю. Но ясно, это сурово, суровый пункт. Утром, еле держась на ногах, состряпала сырники, подала, пять минут посидела и поплелась досыпать. И так три раза.
- Больше не надо.
- У меня плохо получается?
- Я же вижу, это для тебя такой подвиг, больше не надо.
Родился ребенок... Мне сорок один год, было даже физически очень трудно, как я сейчас понимаю. Пеленки-пеленки... Стираю, полощу, сушу... В какой-то момент, в какой-то день я совершенно обезумела: пеленки в духовке сгорели, стиральная машина пролилась, и в ванной по щиколотку воды. Ребенок кричит, я тряпкой собираю воду. По щиколотку в воде. На улице - зима. Как сейчас помню, села на край ванны и заплакала. Сижу и плачу. Заходит... Так на меня как-то холодно посмотрел, по-чужому. Ждала, что он бросится на помощь, пожалеет. Схожу с ума. А он: "Как быстро ты треснула", - развернулся и ушел. Это было как пощечина. Я даже не стала отвечать, это был такой удар. Очень нелегко... Я шла к нему долго, длинными этапами...
А потом поняла... Я его поняла... Он жил с матерью, которая отсидела десять лет лагерей и ни разу не заплакала, и присылала веселые, смешные письма о том, как на нее ночью напали степные псы. Эти письма сохранились, где она пишет: "А вчера случилась презабавнейшая история. В пургу меня вызвали в отару (по профессии она зоотехник, поэтому ходила расконвоированная, лечила овец), когда я уже возвращалась, местные псы, не разглядев меня и не узнав, набросились, это была очень смешная схватка". Дальше она описывает, как они катались по степи и грызли друг друга. А в конце: "Зато сейчас мне хорошо, я в больнице, здесь чистые простыни". Ведь они ее порвали... Степные псы... Он рос среди таких женщин... А тут зареветь из-за сломанной стиральной машины... У матери подруги, они все вернулись оттуда. Одну там так пытали, что переломали позвоночник, она приходила всегда веселая, элегантная, затянутая в корсет. У нее была очень прямая спина - сидеть или стоять...
Его мама... Она приехала к нам на дачу, уже много лет прошло. Лет десять после лагеря... У нее на даче своя комната. Дом большой. И я решила убрать, вхожу к ней, нигде нет никаких вещей, нигде, начинаю подметать и нахожу узелок под диваном. Тут она появляется:
- Мои вещички, - это у нее всегда: не мое платье или мои туфли, мои вещи, а - вещички.
Он вырос среди таких женщин... И я должна была стать такой... И я стала..."