Сегодня на Лазурном берегу завершается Каннский фестиваль. Как сложится судьба российских картин, участвующих в конкурсе, мы узнаем лишь вечером. Но будем верить в свою счастливую звезду. Ведь именно день 18 мая стал триумфальным для фильма «Летят журавли», который ровно 60 лет назад завоевал первую и пока единственную в истории нашего кино главную награду Каннского фестиваля — «Золотую Пальмовую ветвь». Сегодня мы решили вспомнить, как создавался этот шедевр, что он значил для нашей страны и для всего мира.
Фильм был снят по пьесе «Вечно живые», которую Виктор Розов, ушедший в начале войны добровольцем на фронт, написал в 1944 году в Костроме, где долечивался после ранения. Писатель-фронтовик взял сюжет, что называется, из жизни, он слышал массу подобных историй в солдатских окопах, но пьесу печатать отказались. Она не укладывалась в жесткие каноны сталинской идеологии с примитивным делением картонных персонажей на «хороших» и «плохих».
Неоднозначность судьбы главной героини, которая не выдержала выпавших на ее долю испытаний, изменила ушедшему на фронт возлюбленному, хотя потом и раскаялась, и нашла в себе силы начать жизнь «с чистого листа», насторожила бдительных цензоров. Виктор Сергеевич с юмором вспоминал: «Старичок — работник ЛИТа — мне сказал: „Читал, товарищ Розов, вашу пьесу, плакал, но запрещаем“. Я ушел довольный, так как старичок плакал».
Пьеса обрела право на жизнь только после смерти тирана, когда искусство стало избавляться от мертвых догм. «Вечно живыми» в 1956 году звонко открылся театр «Современник». Слова главного героя Бориса Бороздина, ушедшего добровольцем на фронт: «Если я честный, я должен», — стали нравственным императивом шестидесятников.
Кинорежиссер Михаил Калатозов, к тому времени прославившийся лентами «Мужество», «Валерий Чкалов», «Верные друзья», прочитал пьесу в журнале «Театр». Назавтра он нашел автора в коммуналке, где тот мыл посуду, и предложил вместе поработать над сценарием. Розов, пораженный явлением известного режиссера — хорошо одетого, пахнущего дорогим одеколоном, — тут же согласился. Так на кухне коммунальной квартиры началась история легендарных «Журавлей».
В процессе работы над сценарием пришлось поменять не только название. Разговорную пьесу, написанную для сцены, предстояло наполнить действием, визуальными образами. В результате возникли новые эпизоды и даже сюжетные линии: прогулка главных героев по утренним, пронизанным солнцем улицам Москвы, бомбежка столицы, смерть Бориса в заболоченном лесу, спасение Вероникой ребенка из-под колес машины, наконец, встреча солдат-победителей на Белорусском вокзале. По сути, возникло новое произведение, работа над которым продолжалась и на съемочной площадке.
Полноценным соавтором режиссера стал великий кинооператор, поэт экрана Сергей Урусевский. Художник по первой профессии, в «Журавлях» он опирался на живописный авангард и экспрессивный язык советской киноклассики 20-30 годов. Но, разумеется, вдохнул в экранное изображение и собственную, поистине неистощимую фантазию, постарался придать каждому кадру особую пластическую выразительность.
Свободная, «нервная» камера, то взмывающая над Москвой, то бесстрашно вглядывающаяся в подернутое предсмертным покоем лицо Бориса, то танцующая вместе с кружащимися березами, то бегущая с Вероникой на мост, чтобы совершить грех самоубийства, то вглядывающаяся в небесные выси, где символом вечного круговорота жизни в начале и конце фильма появляется журавлиная стая, — эти и множество других операторских находок помогали создать эффект зрительского присутствия внутри экранной реальности. Фильм буквально затягивал в свою эмоциональную воронку. Это было ново, это потрясало.
Для многих эпизодов оператор, обладавший инженерными навыками, создавал уникальные технические приспособления. Так, чтобы снять пробег Бориса по лестнице в начальных кадрах фильма, в павильоне построили декорацию лестничного пролета высотой в три этажа. Внутри поставили железный столб с прикрепленной к ней операторской люлькой. Оператор садился в нее, а помощники с помощью тросов тянули эту громоздкую конструкцию вверх. И камера как бы взлетала по лестнице вместе с героем. А для рифмующейся с ней сцены гибели Бориса с уже упоминавшимся хороводом берез Урусевский придумал круговые рельсы, которые потом вошли в практику работы операторов по всему миру.
К слову говоря, на роль Бориса никого, кроме Баталова, режиссер не видел. А вот Веронику могла сыграть Елена Добронравова — очень красивая актриса с голубыми глазами. Но когда ассистенты посоветовали Калатозову посмотреть фильм «Мексиканка», в котором играла живая, как ртуть, дебютантка с черными раскосыми глазами, он отныне представлял святую и грешную, вероломную и верную Веронику только в облике Татьяны Самойловой.
Актерам на съемках пришлось нелегко. Каждый кадр доводился до немыслимого совершенства. Баталов на съемках сцены гибели Бориса упал лицом на острый обломок ветки, пришлось делать операцию, зашивать и заживлять рану, на это ушел месяц. Самойлова заболела туберкулезом, каждые три часа ей делали укол, после чего она возвращалась в кадр. Во время съёмки сцены, когда Вероника приходит в разбомбленную квартиру родителей, от которой остался только абажур, актриса от переживаний и усталости упала в обморок...
Но все эти жертвы в итоге оказались не напрасны. Молодой французский оператор Клод Лелюш, случайно попавший на съемки «Журавлей», был так ошеломлен увиденным, что, вернувшись в Париж, дозвонился до директора Каннского фестиваля и буквально потребовал от него взять фильм в конкурс. В Москву послали отборщика, он согласился с будущим постановщиком знаменитого фильма «Мужчина и женщина».
В Канне «Журавли» прошли с невероятным успехом. Первые аплодисменты, вспоминала Самойлова, раздались в сцене проводов Бориса на фронт, потом они практически не затихали до финала. Плакали не только зрители, но и члены жюри тайком вытирали слезы. Пабло Пикассо после просмотра фильма сказал, что за последние сто лет в искусстве ничего подобного не было.
«Журавли» закономерно завоевали главную награду киносмотра. Кроме того, первый приз Высшей технической комиссии Франции получил Урусевский. Самойлова удостоилась актерской премии «Апельсиновое дерево». Французские зрители наградили фильм призом «Победа». А затем «Журавли» разлетелись по всему миру. Картину отметили на фестивалях в Чехии, Канаде, Мексике, в США, где «Журавли» получили премию Дэвида Селзника, присуждаемую лучшему иностранному фильму на американских экранах.
На родине лента встретила противоречивый прием. Глава государства Хрущев, человек к искусству глухой, картину не понял, а главную героиню назвал «шлюхой». Хорошо хоть не распорядился арестовать фильм. Простые зрители оказались более восприимчивыми к творческим поискам авторов. За год проката ленту посмотрели около 30 миллионов человек. Фильм, по словам критика Льва Аннинского, «отворил людям слезы». Они смогли выплакать на сеансах накопившуюся за военные и трудные послевоенные годы боль потерь и радость победы.
Мастера экрана в своей массе были потрясены фильмом. Станислав Ростоцкий, снимавший в это время «Дело было в Пенькове», после просмотра «Журавлей» сказал у себя в монтажной: «Всё, что мы снимали, надо уничтожить. Так делать картины больше нельзя». Гениальный фильм призвал в кино новую генерацию режиссеров — Шукшина, Кончаловского, Панфилова, Алексея Германа, Сергея Соловьева. «Журавли» стали одной из первых ласточек оттепели, они принесли на своих крыльях весну.
P. S. С годами лента Калатозова и Урусевского стала символом нашего кино — наряду с картинами Эйзенштейна, Довженко, Тарковского. Картину изучают во всех киношколах мира. Ей поклоняются такие мастера, как Коппола и Скорсезе. А российские кинокритики назвали «Журавлей» лучшим российским фильмом за всю историю десятой музы.
