В то время популярность поэта, казалось, достигла пика. Уже в самом начале военных испытаний ему писали с фронта: "...всюду тебя поют... ты должен знать, что твое поэтическое слово живет здесь, составляет часть этой действительности". В самом деле, эти стихи-песни сопровождали солдат на всем их славном и многотрудном пути, будь это обнадеживающий светлой верой "Огонек" ("На позицию девушка провожала бойца...") или подлинный лирический шедевр "В прифронтовом лесу", вместивший всю полноту чувств и мыслей воина - от воспоминаний о доме и близких до готовности к самопожертвованию, целомудренно прикрытой мужественной шуткой:
Пусть свет и радость прежних встреч
Нам светят в трудный час,
А коль придется в землю лечь,
Так это ж только раз.
Замечательны и предыдущие строки - о том, что в минуты, когда звучала давно знакомая музыка, каждый из бойцов "слушал и молчал о чем-то дорогом". Не "мечтал" (как частенько перевирают певцы!) - молчал! Как это в духе не только самого поэта, скромного до застенчивости, но и народа нашего, которому, по словам Толстого, свойственна стыдливая скрытность в выражении самых сильных своих чувств!
Но едва ли не высший взлет поэзии Исаковского - это его послевоенное стихотворение "Враги сожгли родную хату". Несмотря на запреты, оно сразу стало поистине народной песней, и недаром: по своей безыскусной правдивости, простоте и строгости оно не уступает драматическим народным плачам.
Популярными песнями становились и многие другие стихи поэта послевоенной поры - "Снова замерло все до рассвета", "Летят перелетные птицы", "По росистой луговой", "Мы с тобою не дружили", "Ой, цветет калина", "Каким ты был, таким остался..."
И все же судьба Исаковского была совсем не так благополучна, как представляется на первый взгляд. Не подымалась у него рука по-прежнему славить колхозы, на которые он поначалу возлагал большие надежды. Разделявший иллюзии и заблуждения своего времени, но, как сказал Твардовский, "очень честный поэт", Исаковский даже в "одическом" обращении к вождю как бы "проговорился": "Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе". Такая "похвала", в сущности, оборачивается горьким упреком и "адресату" стихов, и всем "нам". Написанная поэтом после войны "Сказка о правде" оказалась столь печальной, что, памятуя о судьбе стихотворения "Враги сожгли родную хату", он не решился публиковать ее.
"В нем что-то тогда оборвалось", - говорил впоследствии Твардовский. Безрезультатны были попытки Михаила Васильевича взывать к партийным "инстанциям" о растущем неблагополучии в деревнях родной Смоленщины. Оставалось отводить душу в эпиграммах:
Ты не сдавалась никому в борьбе -
Ни шведу, ни германцу, ни французу...
Так дай же Бог, мой край родной, тебе
Преодолеть и эту кукурузу!
Тяжело переживал Исаковский расправу, буквально через несколько дней после его семидесятилетия учиненную над журналом "Новый мир", и последовавшие за этим болезнь и смерть его давнего и близкого друга Твардовского. Одиночество, недуги, слепота омрачили "осенние, последние, останние деньки" поэта.
Нынче Исаковского вспоминают редко, а то и вовсе забывают упомянуть его имя в статьях и очерках о литературе минувших десятилетий. Но песни-то живут своей жизнью, ни у кого "не спрашиваясь"! Порой даже в самой дальней стране можно услышать "Катюшу", пусть и аранжированную в современном духе, а уж по нашим просторам по-прежнему "одинокая бродит гармонь", и давние строки поэта: "А я остаюся с тобою, родная моя сторона" - верны, не могут не волновать по сей день.