Лениниана с чертовщиной

Этого великого режиссера считали баловнем судьбы

Его не коснулись ужасы репрессий, не знал он и явной опалы от властей. Хотя и с «Мосфильма» его увольняли, и критиковали в прессе, и, в конце концов, убрали из ВГИКа. Последнее стало, пожалуй, самым тяжким ударом — преподавание было его любимым делом. Можно сказать, что весь советский кинематограф с 50-х годов ХХ века «вышел из Ромма». У него учились (и во ВГИКе, и на Высших режиссерских курсах) Чухрай, Панфилов, Абуладзе, Михалков, Кончаловский, Абдрашитов, Данелия, Меньшов, Соловьев, Митта… Только он смог соединить на одном курсе утонченного интеллектуала Андрея Тарковского и Василия Шукшина, директора алтайской сельской школы, не читавшего «Войну и мир» — больно толстая книжка! А уж как товарищи из Минкульта были против именно этих двух студентов: один — явно шизик, другой — сибирский валенок.

А Толстой и «Война и мир» — это был пунктик Ромма, роман он знал чуть ли не наизусть и каждому абитуриенту задавал вопрос по нему. Так срезался на вступительных экзаменах к Михаилу Ильичу Элем Климов — не смог вспомнить, где произошла встреча Наташи с раненым князем Андреем, и так и не стал еще одним знаменитым учеником Ромма. Умел он открывать и актеров: в его «Мечте» сыграла свою лучшую и единственную крупную драматическую роль Фаина Раневская, он открыл Михаила Козакова в «Убийстве на улице Данте», Смоктуновского в «Девяти днях одного года».

Чай для вождя

Ромм появился на свет в 1901 году в интеллигентной, среднего класса семье в Иркутске, где отбывали ссылку его родители, профессиональные революционеры. Юношей служил в Красной армии, в продотряде. Переехав в Москву, окончил Высший художественно-технический институт как скульптор. И лишь с начала 30-х стал работать в кино. Первый фильм — экранизацию чеховской «Пышки» — ему доверили в 1934-м с условием: чтобы дешево. Поэтому — без звука (он стал последним немым фильмом), без массовки, с минимумом актеров и декораций.

После «Пышки» Ромм проснулся знаменитым. Но главными его фильмами в истории кино, как к ним ни относись, остались «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». Оба — госзаказ. Причем первый Ромму поручили, когда он был уволен со студии, — это преподносилось как высочайшая милость, шанс исправиться. Сроки съемок были кратчайшие. Снимали без дублей. Ромму на студии поставили раскладушку. Опыт рискованнейший — до этого Ленина в кино не было: Эйзенштейн пытался снимать в роли вождя человека — копию Ленина по фамилии Никандров, привезенного с Урала, — но он пристрастился ходить в гриме и в кепке по улицам и пугать прохожих вопросами про революцию. Если бы Борис Щукин в роли Ленина провалился, пропали бы и фильм, и режиссер (Щукина, кстати, Ромму подсказал на роль Горький).

На съемках творилась какая-то чертовщина: то на стене появятся алые отпечатки чьих-то ладоней (предупреждение о смерти в криминальном мире. — «Труд-7»), то балка с потолка рухнет (предварительно подпиленная, как выяснялось позже) — прямо на кресла Щукина и Ромма, то в коробке для пленки окажется вязкая замазка, то провода перерубят или дорогущая американская аппаратура окажется вдруг разбитой на мельчайшие осколки, а ответственную за ее сохранность сотрудницу вынут из петли. В итоге члены съемочной группы по очереди дежурили на площадке день и ночь, и только потом к студии приставили охрану из госбезопасности. Пожарные не разрешали кипятить на съемках в павильоне чай. Но, увидев однажды «умирающего» раненого вождя (а Щукин отчаянно импровизировал, бил на жалость), прослезились: «Там Ленин умирает, а мы тут со своим чайником! Да пускай вождь пьет!»

Фильмы получились «ко двору». «Очень хорошо», — написал резолюцию Сталин. Сам Ромм считал Лениниану намного слабее других своих картин. Но тогда был триумф. Ромма не трогали. Он даже посмел отказаться снимать фильм «Академик Павлов», сославшись на то, что очень любит собак. В 1943-м написал отчаянно смелое письмо Сталину о засилье чиновников и бюрократов в советском кино, о невозможности работать для ведущих мастеров. Сошло с рук. В 1945-м Ромм напишет в Америку эмигранту Михаилу Чехову, за что его едва не подвергнут «суду чести». Хотели исключить из партии, но ограничились «строгачом».

Поцелуй «в премию»

Ромм был единственным режиссером, ставшим пятикратным лауреатом Сталинской премии. С вождем близок не был. Но на кинопросмотрах «для ближнего круга» бывал. И удивился, увидев на чаплинских «Огнях большого города» отца народов… всхлипывающим и сморкающимся в сцене, когда прозревшая цветочница не узнает вышедшего из тюрьмы, оборванного Чарли Чаплина. Вождь так растрогался, что после просмотра даже простил опального тогда Ворошилова (тот уже мысленно сушил сухари): «Клим, тебе отдохнуть надо, ты устал. Лаврентий, таких людей беречь надо!»

А пять премий по-настоящему были оценены Роммом уже после смерти Сталина (кстати, он публично предупреждал при Хрущеве о возрождении сталинизма, за что и попал в 1965-м в окончательную опалу, был изгнан из ВГИКа, а его великий фильм «Обыкновенный фашизм» 23 года не показывали по ТВ). Ромма пригласили в Грузию на юбилей классика Ильи Чавчавадзе. На всякий случай попросили надеть все пять лауреатских значков. И вот идет банкет — на открытом воздухе, в горах. Ромм в плаще, который вдруг распахивается. Руководители разных рангов уставились на его пиджак, перестав жевать: «Это ваши? Разрешите поцеловать!» И все эти секретари райкомов и прочие «члены» выстроились в очередь и, став на колени, утирая слезы, начали припадать к роммовской груди и лобызать награды.