Тема реновации ветхого и аварийного жилья взбудоражила москвичей сильнее, чем любые акции несистемной оппозиции
В общем, это неудивительно, поскольку речь идет о судьбе личной собственности и насущных нуждах обычных граждан. Новый законопроект, санкционирующий массовое переселение, вызвал у общественности столько вопросов, что люди их стали задавать уже не друг другу на кухне, а на митингах. Но слышит ли эти вопросы власть? «Труд» спросил об этом депутата Государственной думы, нашего коллегу, писателя и журналиста Сергея ШАРГУНОВА — одного из немногих, кто голосовал против резонансного законопроекта.
— Я не хотел бы выяснять отношения с кем-либо из коллег-депутатов. Потому как уверен, что у огромного большинства из них вполне благие намерения. Очень многие дома действительно нуждаются в расселении, а их жители мечтали бы улучшить свои жилищные условия. Но одновременно мне понятна позиция тех людей, которые совершенно не хотят, чтобы сносили их жилища — еще крепкие, удобно расположенные в хорошем микрорайоне. В законопроекте абсолютно не проработаны механизмы его осуществления, и нет гарантии, что не случится самое худшее — массовое выселение из зданий просто потому, что земля под ними оказалась привлекательна для строительства. А в результате получим ухудшение условий жизни и, как следствие, волну возмущения. У всех нас слишком живы в памяти лихие девяностые, когда ради точечной застройки могли снести даже памятник архитектуры, не то что просто добротный жилой дом. Да и в последующие десятилетия такое происходило сплошь и рядом. Нас уверяют, что на сей раз все будет сделано с максимальным учетом мнения граждан. Но люди столько раз обмануты, что не верят словам и обещаниям. Вот что значит — «дадут равноценное жилье»? Будет это малоэтажная застройка, как в их прежнем районе, или небоскребы, от которых во многих кварталах Москвы уже неба не видать? А как насчет инфраструктуры — есть ли рядом школа, детский сад, булочная, зеленый сквер?
Смотрим дальше. В стране очень непростая экономическая ситуация, по сути, кризис не закончился. Я много езжу — у меня четыре региона в Сибири — и вижу, как тяжело живут люди. Закрываются школы, больницы, дома культуры. При этом 1% населения, контролирующий 90% национального достояния, сказочно богатеет — поглядите в сводки Forbes. Социальное напряжение растет.
И вот на этом фоне вдруг речь заходит об огромном бюджете, которого на годы вперед потребует эта самая реновация. Кто заплатит за такой мегапроект? Откуда вообще могут взяться такие деньги?
Ну расселите вы для начала самые проблемные дома, пусть их будет не так много. На днях я побывал в районе Измайлово — там есть здания, уже несколько десятилетий назад признанные аварийными, их жители — просто пленники гниющих стен. Но ни в какие списки реновации они не попали! Как это могло случиться? И как после этого не думать, что мотивом всей этой громкой кампании является не гуманизм, не стремление помочь жителям, а очередной «распил» огромных бабок?
У меня есть стойкое ощущение, что лицемерие, пафосные речи до крайности надоели людям. Назревает конфликт между гражданами и так называемой элитой. Как всегда в России, народ оказался брошенным между оголтелыми нигилистами и циничными чиновниками. Стране нужны нормальные народники, которые бы хотели не потрясений, но справедливости и улучшения жизни. Говорю об этом не только как депутат, но и как писатель, недавно закончивший, в частности, повесть о собственных предках, об их участии в Красном и Белом движении...
Я хочу верить, что не напрасны усилия всех тех людей, которые вышли в эти дни на митинги и предъявили власти свою гражданскую позицию. Теперь просто так провести спецоперацию по выселению и поставить жильцов перед фактом переселения к черту на кулички не получится. Ведь мы же не крепостные, так? В конце концов речь идет о собственности граждан, неприкосновенность которой прописана в Конституции. Я надеюсь на здравомыслие законодателей. Спикер Думы Вячеслав Володин заявил, что необходимы большие общественные слушания, обратная связь с каждым человеком. Ну вот и давайте сегодня послушаем людей. Иначе завтра может оказаться уже слишком поздно.