Накануне юбилея мы встретились с Сергеем Николаевичем, поймав его между репетициями в двух театрах - на "Покровке" и в "Маяковке".
- Сознайтесь, вы обратились к любимым авторам в свой юбилей, потому что это вам напоминает молодость?
- Не только. Я по-прежнему считаю, что их драматургия современна. При том что и жизнь сильно изменилась, и поведение людей в ней тоже, в принципе человек остался тем же. Он также боится одиночества и хочет верить в лучшее, презирает предателей и спасает товарищей. В этой драматургии есть то, чего я сегодня не встречаю в драматургии новой: боли за человека, сочувствия к нему, сострадания, от чего и вы, и я становимся лучше, чище, добрее. К тому же сегодня человек стал более одинок, чем 25 лет назад, поскольку идет жуткий "напряг", связанный с выживанием, и каждый стремится выкарабкаться, успеть впрыгнуть в отходящий поезд. Не зря же появилось такое выражение: "Это твои проблемы".
- Видимо, по этой причине и ваш Чичиков в "Мертвых душах" вызывает сочувствие?
- Я не хотел его делать каким-то злодеем и упырем, он просто хочет элементарного человеческого счастья, хочет оставить своим детям, как многие из нас, наследство, но ни связей, ни дворянского титула у него нет, вот он и задумывает эту аферу с покупкой мертвых душ.
- Скажите, а каково играющему худруку в труппе? Корона от этого не падает?
- Как актер, я выступаю давно, и к этому уже давно все привыкли. И потом, когда я выхожу на сцену, то забываю, что я худрук, но в то же время всегда собираю вокруг себя исполнителей, подтягиваю их, не даю им расслабляться. И поэтому они в моем присутствии работают более ответственно, понимая, что могут за ошибки получить нагоняй.
- Когда вы пришли на Таганку в 80-м году, то в своем первом спектакле "Надежды маленький оркестрик" тоже играли. Вы не боялись это делать в присутствии Аллы Демидовой, Николая Губенко, на сцене, где работал Владимир Высоцкий?
- Высоцкого я видел нечасто, потому что в то время он уже не репетировал, а только выступал в некоторых спектаклях. Что же касается других звезд, то я с ними даже репетировал, к примеру в "Борисе Годунове", куда меня Любимов взял в качестве второго режиссера. Так что школа была замечательная.
- И заодно познали раздирающие театр конфликты?
- Да, атмосфера в этом коллективе всегда была боевая, все говорилось в открытую, невзирая на авторитеты. Так изначально было заведено Юрием Петровичем, от чего он потом и сам страдал. Помню, на одном из ночных собраний артисты стали "наезжать" на него, обвинять в несправедливом отношении к ним - его детям. На что присутствующий на собрании писатель Николай Эрдман сказал: "Да, вы дети, но вы пять минут играете, а сорок минут сутяжничаете - сукины вы дети". И ушел.
- Скажите, а актерский талант способен растворяться, уходить в песок?
- Даже не знаю, как вам на это ответить... Любой талант в человеке можно развить, потому что мы представляем из себя микрокосмос и в нем есть все. Мне лично в жизни повезло. Когда отец запретил мне поступать в театральный, то я, приехав из маленького поселка в Свердловск, выполнил его наказ и поступил в политехникум, но все же продолжал гнуть свою линию. Утром ходил на лекции, а вечером летел на спектакли или до глубокой ночи просиживал в библиотеке за трудами Станиславского, Вахтангова, Таирова. Хотя близкие мне люди говорили: "Ну какой ты артист? Посмотри на себя, ни роста, ни внешности"... Но когда я поступил в свердловское театральное училище, то мне встретился замечательный педагог Василий Константинович Козлов. А дальше - везение, счастье. Если раньше я думал, что буду играть в театре только "кушать подано", то уже на 4-м курсе он дал мне роль Феди Протасова. Одним словом, этот человек поверил в меня, и это дало мне силы.
- Ну а потом, когда уже работали у Любимова, вы не боялись, что не сработаетесь с ним и вам придется проситься на постановки?
- На мое счастье, я никогда и ни за что не пытался цепляться, чтобы не пропасть. Свое присутствие на Таганке я воспринимал как временное явление, ибо хотел вернуться в Свердловск, где меня ждали. Когда на Таганку пришел Анатолий Эфрос, вначале он относился ко мне как к любимовскому щенку, но со временем изменил свою точку зрения, и я оказался в его спектакле "На дне". Но Эфрос умер, пришел Губенко, и я вновь оказался в стане врагов. А когда вернулся Любимов, то ему донесли о моей дружбе с Эфросом, и он не нашел нужным даже поговорить со мной, ходил мимо, не замечая. И я понял: все, разбитую вазу больше не склеить. Потом я организовал свой театр "На Покровке". Ну а что произошло дальше, вы сами знаете. Меня попросили прийти в театр Маяковского после смерти Андрея Гончарова и помочь театру в трудную минуту, что я и делаю уже четвертый сезон.
- И тем не менее порой вы идете на компромиссы. Появление в репертуаре театра таких кассовых спектаклей, как "Банкет", "Любовь глазами сыщика", "Развод по-женски", говорит о том, что рынок заставляет вас поступаться вашими творческими принципами.
- Но это не кассовые спектакли в чистом виде. Да, в какой-то степени они развлекательные, но я и в этом случае придерживаюсь одного принципа: развлекая зрителя, надо его одновременно и поучать. К тому же у меня как худрука есть и свои производственные задачи. В "Разводе по-женски" я занял двенадцать актрис, которые годами не выходили на сцену и давно забыли, каков вкус успеха. А ведь без него артист прожить не может, он сразу же сникает.
- Вы знаете, я сейчас вдруг подумала, что если бы Наталья Гундарева верила во время болезни, что когда-нибудь вернется на сцену, то, может, и прожила бы дольше...
- До какого-то момента у нее была эта вера. Я еще в 1998 году сказал Гончарову, что в "Карамазовых" будет играть Гундарева, но потом, когда Наташа заболела и я понял, что Грушеньку ей не сыграть, то сказал при встрече: я придумаю для тебя роль, только бы ты появилась в спектакле - в коляске или без коляски, неважно. Главное, чтобы ты вышла на сцену, и это станет не только твоей победой, но и театра, зрителей, переживающих за твое здоровье. Был период, когда она почувствовала себя лучше, и мы даже гуляли с ней по парку, и она делала мне записи на полях пьесы, которыми я пользовался во время репетиций. Но потом произошло ухудшение, и Наташа потеряла веру, сникла, перестала заниматься физическими упражнениями, тренироваться. Я, помню, не выдержал и стал кричать на нее: "Ты не имеешь права сдаваться, вся страна на тебя смотрит, миллионы людей ждут, когда ты выкарабкаешься и победишь недуг". Смотрю: глаза засверкали, на щеках появился румянец... На следующий день спрашиваю у Миши Филиппова, ее мужа: "Ну как?" - "Опять потухла", - ответил с горечью Михаил Иванович.
- Она была верующим человеком?
- Мы никогда с ней об этом не говорили, но думаю, что да. 30 октября мы думаем провести вечер памяти Гундаревой.
- Актеры "Маяковки" всегда много снимались в кино, может быть, они потому так хорошо и известны широкому зрителю. Вы тоже неравнодушны к кинематографу. Почему? Что это вам дает?
- Во-первых, расширение моего актерского диапазона, а во-вторых, я снимаюсь ради встречи с известными кинорежиссерами, у которых я продолжаю учиться. Я заряжаюсь новыми идеями от таких замечательных мастеров, как Эльдар Рязанов, Андрон Кончаловский, Никита Михалков.
- Ходят слухи, что в последнем фильме Михалкова "Двенадцать разгневанных мужчин", который пока не вышел на экраны, всех артистов заперли на полтора месяца в одной комнате и снимали их без сна и отдыха. Это правда?
- Почти правда. Это вообще уникальный проект. Действительно 12 присяжных заперли в одной комнате. Для меня это был тот случай, когда я, как первокурсник, впитывал все, что говорил Никита Михалков. И потом, у меня были замечательные партнеры. Это Валентин Гафт, Алексей Петренко, Сергей Гармаш, Михаил Ефремов, Сергей Маковецкий.
- Но, работая по 24 часа в сутки, вы в чем-то черпаете силы?
- Честно? В хороших спектаклях, потому что ничего другого делать не умею и не хочу. Отдыхать не люблю, поэтому уже на третий день отпуска начинаю искать, с кем бы порепетировать. Боюсь показаться нескромным, но я люблю аплодисменты, люблю выходить на публику и кланяться, в этот момент мне кажется, что жизнь я свою прожил не зря и от нее есть какой-то толк.
Беседу вела