Московская прокуратура ведет проверку песен рэперов Гнойного и Замая на экстремизм
«Надеюсь, нас не посадят», — игриво, но как-то озабоченно написал в «Твиттере» Андрей Замай. Конечно, с одной стороны, КПЗ в «Бутырке» сейчас — прямой путь к мировой славе. Ну кто бы знал таких футбольных звезд, как Кокорин и Мамаев? А сегодня о них шумят в СМИ на всех углах, вторую неделю мозолят языки во всех телешоу. Но, с другой стороны, тюрьма не лучшее место хоть для футбола, хоть для песенного самовыражения...
Правозащитники на всякий случай напомнили проверяющим, что тексты рэперов должны изучаться с учетом жанровых особенностей этого непростого вида творчества, зачастую коренящегося глубоко в подсознании творца. Ну а общая реакция на эту новость закономерна: «Прокуратуре что, нечем больше заняться?» Так, возможно, подумаете и вы. И будете совершенно не правы. Конечно же, хочется думать, что львиную долю своего высокооплачиваемого рабочего времени особо важные («важняки»!) сотрудники прокуратуры уделяют по-настоящему опасным преступникам. А до рэперов у людей в погонах руки доходят не сразу, по остаточному принципу.
Прошел целый год с момента эпической победы Гнойного в рэп-баттле с Оксимироном. Именно тогда это субкультурное явление внезапно удостоилось внимания центральных телеканалов и государственных информагентств. Слава КПСС, он же Гнойный, получил свою минуту славы, поучаствовал в телепроекте «Успех». Параллельно выпустил несколько альбомов, которые на волне интереса к персонажу наверняка послушали гораздо больше людей, чем во времена, когда он был малоизвестным рэпером. Послушали все, кроме прокуратуры, занятой тогда делами поважнее. Теперь, когда преступники пойманы и коррупционеры разоблачены, можно взяться и за идеологических диверсантов.
За год широкие массы Гнойного почти забыли, и он вернулся в свою субкультуру. Примечательно, что слава и походы на телевидение почти не повлияли на его подход к творчеству: тематика и лексика изменились не слишком, количество мата осталось прежним, экстремизма, скорее всего, тоже не прибавилось. Да и был ли он? И стоит ли вообще искать там экстремизм?
Если человек публично призвал убивать всех филателистов, тут еще, возможно, следует провести проверку, что он имел в виду, испытывает ли неприязнь ко всем филателистам или к какому-то одному конкретному. И не находился ли он в состоянии аффекта в момент произнесения опасных фраз.
Но если подходить с этой же меркой к явлениям искусства, выход за рамки нормы можно фиксировать чуть ли не на каждой странице даже классических произведений. Художественные произведения тем и отличаются от программы «Время» или патриотических фильмов, одобренных обществом пропаганды наших бесконечных побед, что они пробуждают фантазию, толкают на мировоззренческие размышления или просто показывают неприглядную правду жизни.
Волк из «Ну, погоди!» курит, Штирлиц ходит со свастикой на рукаве, в фильмах ужасов монстры пожирают людей, Даная развалилась голая, Анна Каренина изменяет мужу, а рэперы матерятся. Да что там рэперы! Евгений Онегин вообще ни за что ни про что убивает своего друга Ленского: тут не то что экстремизмом, тут терроризмом попахивает! Проверять это все можно бесконечно долго: заказывать экспертизы, возбуждать дела, ставить возрастные цензы, тратить рабочее время и получать за это зарплату и премии. А заодно и мотать нервы музыкантам и их поклонникам.
Даже в советское время, когда не было интернета и произведения искусства попадали к аудитории только с одобрения цензора, население находило способы слушать «запрещенку» — Высоцкого, эмигрантов, западный и подпольный отечественный рок. Да и эротические фильмы смотрели на видео, несмотря на риск реального срока. Попытки это пресечь даже тогда не увенчались успехом, что же говорить о нынешнем времени, когда до любого контента можно добраться в один клик, а до «как бы заблокированного» — в два?
Государственным мужам, возможно, приятно думать, что подведомственный ему народ не матерится, слушает только «Любэ» и смотрит фильмы про крымский мост. Но жизнь, увы (или к счастью?), все-таки несколько сложнее и богаче, чем представляет ее начальство в высоких кабинетах. В возможности читать, смотреть и слушать то, что хочется, а не то, что навязывают сверху, люди видят большую отдушину, отвлекающую их, например, от лишних размышлений. От несправедливостей, глупостей и провалов, которым они уже устали изумляться и принимают их как неизбежные природные явления. Но как только с помощью цензуры, то есть, простите, антиэкстремистского законодательства, привычную музыку и фильмы начнут запрещать и отбирать, подменяя их «правильными», по мнению начальства, образцами, — тут появится большой риск столкнуться с неуправляемым народным гневом.
А оно вам надо?