Всегда улыбчивая, веселая женщина, участница деревенских посиделок и праздников в последние месяцы старается вообще не выходить из дома. Устала она от оскорблений, косых взглядов и намеков. Хотя вида не показывает. "Да ничего страшного не происходит, - уверяет она меня, - все в порядке. Надо, чтобы дочь Валентина училась в хорошей городской школе, поэтому и перебираемся в Екатеринбург. Северный флот купил нам там трехкомнатную квартиру. Я не жалуюсь". А в глазах печаль, и я понимаю, что это - "нас возвышающий обман". Виной всему - зависть людей, из-за денег...
...Иван Нефедков, заводила деревенских компаний, служил уже почти год на Северном флоте. Где конкретно, матери не сообщал... Алевтина знала только, что на подводной лодке. Про трагедию на "Курске" она услышала по телевизору. И заволновалась за сына. Валя, дочь, успокаивала: "Да нет там нашего..." А мать от телевизора не отходила. Звонила из администрации на базу подводных лодок в Видяево весь день. Ночью наконец удалось связаться. И тогда услышала страшное: "Да, ваш Иван был там, в первом отсеке... " "Мне потом говорили, что он за кого-то пошел в поход, кто в отпуск отправился. Но мне сейчас все равно... "
Тело матроса, командира торпедного отделения, не удалось найти до сих пор. "Его койка, - рассказывает Алевтина Леонидовна, - находилась в носовой части. Я была на аналогичной лодке - могу представить... Кровать откидывается так, что Ваня спал прямо на торпеде... На мой юбилей (как раз на тот август пришлось сорокалетие) такой вот судьба сделала подарок... Снился мне Ваня почему-то всего два раза. Поворачивается ко мне и молча улыбается. Крови нет. А во всю спину - дыра..."
И слезы, и воспоминания. Жизнь незатейливая, с недетским привкусом горечи. "Настоящий отец Ванюшку не любил, - начинает свое нехитрое повествование Алевтина. - Не ощущаю, мол, себя родителем. Взрослый мужик, а так говорил. Бил сына, издевался, паренек даже заикаться начал. Ушли мы... Бросили дом недостроенный - столько сил в него вложили... А папаша словно сгинул, алиментов ни разу не заплатил... В Красногорском, куда мы перебрались, когда Ване было десять лет, я вышла замуж за Василия - он сыну отцом стал. А Ванюшка у меня - чудо. Мне кажется, таких детей больше нет. Другие в девять месяцев только ходить начинают, а он уже бегал. Махонький, но шустрый. Ручки цепкие, как у обезьянки... Стихи писал. Вот после присяги: "Матрос, ты помни, ждут тебя, и ты не забывай своих. Пройдут два года, как два дня, увидишь ты своих родных". Рисовал. Лица, парусники, часто себя... С Денисом Рычковым в лес все ходили - восточными единоборствами по книжке занимались. Не пил, не курил. Никто ничего про него плохого не скажет, стекла в деревне не разбил. Девчонки вокруг так и хороводились. Света Черемных рыдала, как узнала про "Курск", - любили они друг друга. До сих пор не замужем, а если бы вернулся, уже расписались бы. И сейчас я бы внуков нянчила...
Ему хотелось все враз узнать. Когда сын на флот попал, мы радовались - хорошо, что не в Чечню. Двоюродный брат Вани там служил артиллеристом - до сих пор прийти в себя не может... А у Вани - хорошие войска: и сыт будет, и обут. Два года отдаст и домой вернется. Так думали. И письма хорошие шли.
"30.05. 2000. Здравствуйте, мамуля, отец и сестренка! Огромный вам привет из Заполярья. Чайки кричат, на улице морем пахнет, так прикольно. Мне все больше нравится море... Мамуля, я попал в Видяево, в 7-ю дивизию атомных подводных лодок ... "
"26.07. 2000. Мы погружались на 220 метров. Пока рекорд для меня. А вообще лодка может погружаться на 600 метров. Пишите, я жду! Целую, ваш Ванек".
"29. 07. 2000. Со мной все о'кей! Мы сейчас в Североморске, стоим на "бочке". Я - в швартовой команде... У меня, как всегда, лучше всех..."
То было последнее письмо. И пришло оно в Красногорское в тот день, когда семье сообщили, что Иван погиб.
Трагедия встряхнула всю страну. И, может быть, впервые за всю нашу "новейшую" историю по-настоящему оценили подвиг, жизнь погибших. В том числе и в деньгах. Алевтина Леонидовна получила от правительства 720 тысяч рублей. С них-то все и началось.
Даже сейчас один из соседей Нефедковых сказал мне откровенно: "Шибко много дали... "
Злые языки подмечали все. И то, что новую "Ниву" Нефедковы вскоре купили и гараж брусовый (это ж надо!) собрали, и что холодильник им в подарок привезли, и что журналисты то и дело приезжают. И что новые мебельную стенку, телевизор приобрели.
Сами Нефедковы устали объяснять и оправдываться. Что до машины был мотоцикл "Урал" с коляской, на котором они возили дрова, воду, сено, картошку. И что машина - в хозяйстве как лошадь. И что ничего особенного (могу подтвердить) они в более чем скромный дом, а точнее, в полдома (в другой половине - другие хозяева), который по недоразумению называют коттеджем, не приобрели.
- Про сына потом и не спрашивали, - неохотно вспоминает Алевтина, - а все больше про деньги: что, мол, собираешься с ними делать, что еще купишь. В долг тогда приходили многие просить. И никто ни копейки не отдал. Я уже потом перестала давать. А сейчас не здороваются ни те, кому одалживала, ни те, кому отказала...
В дом Нефедковых со всех уголков России приходили письма сочувствия, поддержки. Собралась у Алевтины целая папка. В ней соболезнования от коллектива средней школы N 12 поселка Черемхово, учащихся ПУ-71 из Екатеринбурга, ветеранов, ассоциации женщин... Горе виделось на расстоянии, но не рядом. В то время, когда вся страна собирала родственникам погибших помощь, свои, самые близкие, сельчане стали копить тупое озлобление. Знаю, что не все, конечно... Многие искренне сочувствуют горю. Знаю, что те же сельчане, когда у Нефедковых еще не было денег, на собрании решили выделить матери три тысячи рублей... И тем не менее зависть задавила, притупила нормальные чувства. Даже элементарное сострадание, чем русские особо отличаются. Понять это как-то можно. Местный колхоз "Красногорский", кооператив по-нынешнему, дышит, как и многие ему подобные, на ладан. Зимой зарплата механизатора - рублей четыреста, на ферме и того меньше. Если вообще выдают. Денег не видят месяцами, а тут Нефедковы колбасу покупают... Ну и пошла глухая неприязнь. "Словами, - говорит Алевтина, - этого не объяснить". Доведенным до нищеты, непросто держаться на нравственной высоте. И давит нищета души.
Те, кто знаком с обычаями и укладом деревенской жизни, знает, как много значат косой взгляд, шепоток за спиной, как легко можно в этом тесном мирке обидеть. Когда я шел по селу, искал дом Нефедковых, мне кто-то из соседей-доброжелателей пояснил (с явным подтекстом): "Как увидите на улице Ленина гараж и металлический забор, там они и проживают". Железная ограда оказалась простенькой сеткой-рабицей, которую навешивал еще сам Иван. И застал я супругов за привычным огородным занятием - сажали в еще холодную, несмотря на июнь, сибирскую землю лук.
- Помню, - вспоминает Алевтина, - как стояла в очереди за хлебом в нашем сельском магазине. И какая-то бабка вроде бы шепотком, но так, чтобы все слышали, сказала: "Я бы тоже хотела на такой машине ездить... " А ты могла бы, подумала я, поменять сына на колеса, на телевизор? Да, деньги как с неба свалились, но у меня же ребенок погиб... И тысячи эти не в радость, поперек горла... Ничего не стала говорить, промолчала, зачем собачиться? И никто в очереди не возмутился, не одернул, как будто так и надо. Потому-то я стараюсь ни с кем лишний раз не общаться, из дома не выходить. А за спиной слышу: "Заелась... "
Сейчас Нефедковы в магазин стараются ездить в Верхотурье - там нет знакомых.
- Я ушла с работы - больше не смогла на складе находиться, болею то и дело - там химические удобрения. Уже слышу: "Группы добивается... " А зачем мне это, я и так проживу, деньгами Ваня обеспечил...
Во всем Нефедкова оказалась виновата. И за то, что в Видяево сразу со всеми вдовами и матерями погибших не поехала.
"А я не могла себя заставить. Ждала: вот найдут Ваню - тогда и помчусь". В Видяево она отправилась на ноябрьские праздники и здесь узнала про своего бывшего мужа - приехал деньги за Ивана себе выбивать... Но флотские быстро разобрались, что к чему.
Последнее время теребят душу сообщения: вроде бы нашли Ивана. "Тетя Аля, - позвонила племянница Ольга, - ты слышала, тело обнаружили?" Прокурор из Нижнего Тагила приезжал, расспрашивал про особые приметы сына.
- Надо бы на два года со дня трагедии съездить в Видяево, - делится со мной уставшая женщина. - Потом больше не смогу.
Еще Алевтина мечтает установить Ванюше обелиск на сельском кладбище. Но вот тело бы только нашли.
Разве сама Алевтина виновата в том, что у нее погиб сын, что государство, добросердечные люди помогли? Разве она украла, присвоила эти тысячи, разве вообще как-то можно соизмерить смерть самого близкого человека рублями и компенсировать потерю сына?.. Зависть, жадность, жестокость выползли наверх. И не только, на удивление, у взрослых.
Когда сестра Ивана, Валентина, пришла в очередной раз в школу, один из одноклассников бросил ей: "Опять в обнове? У тебя столько денег - теперь можешь наряжаться".
- Я прихожу в обычных туфлях, - делится Валя, - а мне тыкают. Противно. Только лучшая подруга Таня сочувствует, понимает, что брат погиб. Чему тут завидовать?
И бедовая девчонка, диск-жокей на деревенской танцплощадке, растерялась. Сейчас Валя ходит на занятия только в джинсах, стараясь не менять одежду...
* * *
На соседней с Нефедковыми улице живут Любимкины - Галина Александровна и Михаил Васильевич. В их доме тоже надолго поселилось горе. Их сын погиб в Чечне. Русоволосый, голубоглазый и широкоплечий Евгений Любимкин разделил судьбу сотен бойцов Майкопской бригады, брошенной генералами в новогоднюю ночь штурмовать Грозный и разгромленной боевиками. Галина Александровна рассказывает, как они с мужем ездили по очереди (первый раз уже тогда, 11 января) на последние гроши в Чечню, искали сына. Потом Ростов, вагоны-рефрижераторы с замороженными телами неизвестных бойцов. "Я ходила и смотрела на стеллажи в три ряда с изуродованными мальчиками и уже в каждом видела Женю, - рассказывает, прижимая платок к глазам, Галина Александровна. - Потом мне принесли чью-то голову, завернутую в полотенце, положили на стол и спросили: "Вы узнаете сына?"
... Потом привезли в Красногорское гроб, были похороны. Но мы с мужем не верим, что это наш сын. Когда звонит междугородка, я подхожу к телефону и возле трубки падаю в обморок. Мне кажется, что это Женя пытается, но все никак не может дозвониться. Мы смотрим по телевизору только новости и все думаем, что увидим сына.
- К нам так не относились, - продолжает женщина, - денег не собирали, хотя материально всегда очень тяжело было, психолог, как к Нефедковым, не приезжал, а нас с мужем трясет до сих пор. Журналистов не было, подарков не дарили, начальство из области не приезжало... И помогали только родственники.
Нет, Галина Александровна не завидует Алевтине - подруге по несчастью. В словах ее только обида - она и сама не понимает, на что и на кого...
Что-то, конечно, не так во всем этом. Вот бы после "Курска" научиться нам всем иначе ценить жизни всех наших воинов. И относиться иначе к горю всех отцов-матерей, кого оно настигло...