- Нобелевский лауреат Иосиф Бродский многими до сих пор числится в сугубых эстетах, далеких от сегодняшней российской жизни. Но отчего-то именно на его стихи вы решили поставить спектакль...
- Мой выбор продиктован прежде всего любовью к поэзии и личности Иосифа Бродского, с которым я неоднократно встречался до его эмиграции. Я и раньше ставил по поэзии Бродского спектакли, один из которых - "Ниоткуда с любовью" - пользовался, смею сказать, большим успехом. Тогда как в новом спектакле "Дуэт для голоса и саксофона" звучат не только стихи, но и проза Бродского, отрывки из его дневников и бесед. Мне очень близка жизненная позиция поэта, его бесстрашная готовность смотреть правде в глаза и говорить эту правду. Бродский был стоиком, и это качество особенно меня в нем восхищает, потому что я сам им не обладаю. Убежден, что именно в наше время, когда все легко продается и покупается, когда люди идут на любую подлость ради престижа, денег и власти, Бродский со своим стоицизмом может служить своего рода маяком. Хотя он и не был святым человеком. А вот праведником (от слова "правда"), безусловно, был.
- Автор памятника Иосифу Бродскому в Москве скульптор Зураб Церетели рассказывал мне о великодушии поэта. В свое время, еще в Ленинграде, Церетели отбил у Бродского любимую женщину, а тот ему не только простил это, но и принимал его в своем доме в Америке. Как объяснил мне Церетели, поэт был слишком отстранен от обычной жизни и слишком одинок, чтобы заострять внимание на старых обидах.
- Когда Бродский уехал в Америку, мы с ним уже не встречались, но все время переписывались. Бродский был очень разборчив в выборе друзей, но оказавшись в изгнании, с радостью принимал едва ли не любого соотечественника, пожелавшего с ним увидеться. И этим пользовались очень многие, кто имел возможность выехать за рубеж. Что же до близких друзей, то в Америке для Бродского таковым стал танцовщик Михаил Барышников. Потом поэт женился, у него родился ребенок. По себе знаю, что такое эмиграция, это очень сложное состояние, описать которое словами трудно. Поэтому я воспользовался в своем спектакле музыкальным инструментом - саксофоном, одинокий печальный звук которого, как мне кажется, очень подходит к поэзии Бродского, пронизанной щемящим чувством ностальгии.
- А какую музыку любите вы сами?
- Разную - и классику, и джаз, и французский шансон, особенно в исполнении Ива Монтана или Эдит Пиаф. Кстати, о своих любимых певцах я рассказываю в двухтомнике воспоминаний "Актерская книга", который только что вышел в свет. До этого выходили небольшие книги с моими размышлениями об искусстве, о встречах с интересными людьми, но только теперь, на 75-м году жизни, я разразился подробными мемуарами. Веду дневники - в основном с целью психотерапии, издавать их не намерен. По крайней мере при моей жизни они не выйдут, это точно. Да и вообще писать новые книги вряд ли стану. Мне еще надо много сказать в кино, с которым в последнее время у меня обстоит как-то невесело.
- И чтобы развеять эту грусть, вы решили сняться в экстравагантной комедии "Любовь-морковь" с Гошей Куценко и Кристиной Орбакайте в главных ролях?
- Признаюсь, я люблю молодежь, к тому же меня привлек жанр молодежной комедии. Кстати, и в спектакль "Дуэт для голоса и саксофона" я пригласил молодого, но очень талантливого музыканта Александра Новикова, работой с которым очень доволен. Да и в театре играю несколько комедийных спектаклей. А вот как режиссер в последнее время снимаю очень серьезное кино о трагических судьбах русских людей в эпоху тирании, о нашей, говоря словами Мандельштама, "свободе небывалой", то есть о надежде на грядущее царство свободы, которое в России что-то никак не наступит.
- Согласитесь, у каждого свое понятие о трагедии. Например, знаменитый английский драматург Том Стоппард не считает Иосифа Бродского трагической личностью, ибо ему удалось избежать тюрьмы или ссылки. А что для вас означало бы самую большую трагедию?
- Мой последний художественный фильм "Очарование зла" (шесть серий), который прошел по всему миру и не был показан только в России, посвящен трагическим судьбам поэтессы Марины Цветаевой и двух ее любимых мужчин - мужа Сергея Эфрона и лирического героя ее великих творений - "Поэмы Конца" и "Поэмы Горы" - Константина Родзевича, которые оба оказались агентами НКВД. Их жизни, их отношения переплелись в такой гордиев узел, разрубить который могла только смерть. Как мы знаем, Сергея Эфрона расстреляли на Лубянке, а Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством. Хотя Константин Родзевич, осев во Франции, прожил долгую жизнь и совершил еще много отчаянных поступков, но у него была своя трагедия - несчастная и громадная любовь к Вере Гучковой, которая тоже была связана с НКВД. Я неоднократно обращался в различные инстанции с вопросом, почему запрещают показывать в России мой фильм о великой русской поэтессе Марине Цветаевой, на что всюду получал странный ответ: "Мы не обязаны вам ничего объяснять". Я пытался в свою очередь объяснить, что мой фильм о любви, о вопросах нравственности, но меня не хотели слышать.
- Не секрет, что последней любовью героини вашего фильма Марины Цветаевой был поэт Арсений Тарковский, которого вы очень хорошо знали. Может, Тарковский рассказывал вам о своем романе с Цветаевой?
- Арсений Александрович был настоящим мужчиной и поэтому никогда ни с кем не разговаривал о своих романах. Разумеется, я его спрашивал о том, каким человеком была Марина Ивановна. Он рассказывал о ее обыкновении стремительно двигаться, говорить коротко и обрывисто, о ее ироничности, о том, что она была большой максималисткой.
Сам Арсений Александрович был очень красивым человеком. Такой красоты лица я раньше не видел: породистое, скуластое, с огромными выразительными глазами, оно было вне национальности, вне возраста. Но еще более удивительной оказалась судьба поэта. Казалось бы, фронтовик, потерявший на войне ногу, гражданин, никогда не уличенный в диссидентстве... Но при этом его стихи было запрещено читать на радио. Был такой господин Орлов (заместитель председателя Гостелерадио СССР Лапина), который никогда не пропускал в эфир поэзию Арсения Тарковского. Даже не помогло заступничество в то время очень влиятельного Роберта Рождественского. Думаю, что все эти чинуши подсознательно чувствовали: Тарковский от них социально далек, он верующий, а значит, чуждый советской идеологии человек.
- Михаил Михайлович, неужели в вашем творчестве нет радостных событий - разумеется, кроме премьеры спектакля "Дуэт для голоса и саксофона"?
- Недавно осуществилась моя давняя мечта - поставить на грузинском языке свою самую любимую пьесу, чеховскую "Чайку", которая теперь идет в Тбилисском театре имени Марджанишвили. А в России я собираюсь поставить комедию по одной классической пьесе.
- Верите в то, что можно вернуть народную любовь к поэзии, чего страстно желает Евгений Евтушенко?
- Я считаю, что поэзия не стадионное дело, а камерное, интимное. В наше время это огромная редкость, когда поэтические спектакли собирают большие залы.
- Замечательный актер Сергей Юрский тоже любит поэзию Иосифа Бродского и читает ее на своих творческих вечерах. Не испытываете ревности к "конкуренту"?
- Разумеется, нет. Чем больше в наш меркантильный век будет звучать великая поэзия, тем лучше для наших детей. У меня тоже есть дети и внуки, судьба которых мне небезразлична, и ради них я готов делить Бродского и с Юрским, и с Лановым, и с другими артистами, с которыми у меня общая поэтическая любовь.