... Мы умирали 17 ноября 2001 года. Мы - это я и мой сын, мой Юлик. Все считают, что мы живы и у нас все не так уж плохо, как могло быть. На самом деле грань между тем, что называется жизнью и смертью, была столь зыбка, что для меня очевидно: мы были ТАМ. И я по-настоящему не уверена, вернулась ли обратно.
Все помнится четко. Светит солнце, мы с Юликом стоим, взявшись за руки, на автобусной остановке. У него за спиной рюкзак, в котором лежит только что купленная в магазине книжка, и он хочет прямо тут достать и читать ее. Мой Бублик (так я его зову с момента рождения, потому что он был розовый и круглый) сияет от радости и предвкушения. Светит солнце, и нам обоим хорошо, потому что мы едем домой.
Вот уже виднеется наша маршрутка, загорелся "зеленый" светофор, и я говорю: сейчас будем садиться. А Юлик стоит к маршрутке спиной, он глазеет, как всегда, по сторонам: что-то там ему интересно. А дальше я вижу несущуюся прямо на нас машину. И не успеваю не только что-либо предпринять - даже понять, откуда она здесь, на остановке, взялась. Наступил мрак.
Я проснулась в этом мраке и решила, что сплю. А ведь мы с Бубликом собрались куда-то ехать, надо немедленно проснуться. Я пыталась, но не могла. В темноте я разглядела только силуэт уходящего ребенка, маленького, в потешных штанишках с подтяжками, какие носят совсем карапузы. И вдруг я поняла, что это Юлик. Я стала звать его, но своего голоса не слышала. А он уходил, и я потеряла его из виду. Вокруг стоял странный, мерный гул. Постепенно он менялся, вибрировал, и я услышала крики: "Что с ребенком? Ребенок жив?!" Вдруг я осознала, что мой ребенок погиб. Это была четкая, ясная мысль. Я в один миг пережила его смерть, и вот сейчас, спустя месяцы, поняла, что ничего кошмарнее этого момента в моей жизни не было.
Потом мне рассказывали, что я ползала по грязному ноябрьскому снегу, из носа у меня текла кровь, и я громко кричала: "Где мой ребенок? Я ничего не вижу!" Я не верила, что такое могло быть на самом деле, пока не услышала этот рассказ из уст нескольких незнакомых между собой людей... Помню, как я его нашла. Он лежал на спине, теплый, живой, хлопал ресницами, огромными, как у девочки (все это - на ощупь). "Что с тобой?" - "Не знаю. У меня нога болит. Наверное, я ее сломал". - Родной голос долетал урывками. В ушах гудело. "Мам, а что у тебя с глазами?" - "А что?" - Я испугалась: уже было ясно, что это не сон, но я почему-то все равно не вижу. "Почему ты на меня не смотришь?" - "Потому что я тебя не вижу... " - "А что у тебя с головой? У тебя та-акая шишка... "
"Скорая" не ехала мучительно долго. Я боялась, что от длительного лежания на снегу у малыша будет воспаление легких. Он жаловался на боль, но не плакал, а я твердила, как заклинание: "Я тебя люблю, я тебя не брошу, у нас все будет хорошо..."
Потом, уже в травмпункте, выяснилось, что моя "шишка" - сотрясение и ушиб мозга, кроме того, у меня сломана правая рука, а у Юлика - перелом бедра. Он лежал на каталке, а я шла к нему коридором, держась за стену, чтобы не упасть. Он улыбнулся мне сквозь пелену возвращающейся, жуткой реальности: "Как ты?" - "Хорошо. Я рад".- "Чему же ты рад?" - "Что мы живы и в больнице... "
Мой малыш, мое горе и моя радость, ты поддерживал во мне свет надежды, ты возвращал меня к жизни и твердил, что все хорошо, даже когда все было невыносимо.
Тебе вставили в ножку, сквозь тонкую косточку, огромный железный штырь - этот уродливый агрегат называется "вытяжка", и он висел на твоей ноге, лишая возможности движения, полтора месяца, а ты, бледный, худой, измученный высокой температурой, уколами, капельницами, улыбался и дарил мне самолетики с надписями: "Мамочке от Юлика. Я тебя люблю!" Боже мой, и я тебя люблю.
Потом ты ковылял на костылях: тебе было больно ставить больную ножку на пол, но сильнее боли было желание ходить. И ты научился прыгать, как кузнечик, и даже подниматься и спускаться по лестнице на этих жутких ходулях. Мальчишки смеялись над тобой - дети жестоки. Но ты не обижался: "Они на меня смотрят, как будто я слон!"
Как-то я плакала, глядя, как ты прыгаешь в туалет. "Мам, ты чего плачешь?" - "Мне тебя жалко". - "Почему? Ведь я хожу!"
То, что случилось с нами 17 ноября на автобусной остановке, стало нашим маленьким 11 сентября, нашим личным североосетинским селем, накрывшим нас лавиной. Факты наваливались постепенно. На остановке стояли люди. Во дворе дома в это время находилась обычная "девятка", каких миллионы. За рулем - молодая женщина, недавно получившая права. Она собиралась выехать со двора на проезжую часть, увидела, что основной поток машин уже тронулся, но, видно, решила, что успеет проскочить. Лихо газанула, развернулась... В голове началась путаница. Машину резко потянуло вправо, она крутила руль, жала на педали, путая газ с тормозом, и, уже не соображая, что делает, всем корпусом въехала на автобусную остановку. И первым, в кого врезался железный бок ее авто, был мой ребенок.
Какое счастье, что мы стояли, взявшись за руки! Если бы мы были порознь, то вряд ли тот, на кого пришелся основной удар, остался бы жив. Так сказал нам следователь...
Получив мощный удар в бедро, ребенок полетел на меня, а потом уже упал. Я стала его буфером, поэтому при падении он ничего дополнительно не повредил. Зато я улетела метров на пять в сторону, ударилась головой об асфальт и потеряла сознание. Машина же продолжала свое движение по остановке, по людям. Она сбила еще одну женщину, сломав ей колено. Железный зверь косил людей, пока не уткнулся "носом" в снежный завал. Педаль тормоза сидевшая за рулем дама так и не нашла... "Все потом встали, а я нет", - рассказывал мне Юлик.
Прошел год. 9 месяцев из 12 я не работала. Не могла физически, не могла морально: на кого оставить беспомощного ребенка, который нуждался не просто в помощи и уходе, услугах сиделки - с ним надо было заниматься по школьной программе, кормить вкусной и любимой едой, потому что другой ему не хотелось, развлекать бесконечными конструкторами и играми, чтобы он не впал в отчаянье и тоску. Моя бедная мама, инвалид по зрению, не легла в больницу, чтобы лечить свое заболевание, - лишь бы помочь внуку. И я, качаясь и хватаясь за перила лестницы (лифт в больнице - только для персонала) ходила к нему каждый день, потому что понимала: в любом случае надо быть рядом - с дурной головой или здоровой. Если и оставался в жизни какой-то смысл, то он лежал в детском хирургическом отделении, вытянув перед собой забинтованную, распухшую ногу...
Скучно и тяжко описывать все походы по врачам, юристам, следователям, поездки на судебно-медицинскую экспертизу, ВТЭК, вынесшую заключение, что мой мальчик теперь - инвалид. Мучительно вспоминать то, как я все время что-то предпринимала, дабы получить помощь: деньгами, лекарствами, продуктами, консультациями. В то время я даже создала себе маленькую спасительную философию: все это - для того чтобы понять, насколько дорога порученная мне маленькая детская жизнь. Я должна выкарабкаться, чтобы вытащить ребенка. Любой ценой.
В этой философии мне мешало только одно: почему-то помощь приходила откуда угодно, порой от почти чужих, малознакомых людей, но только не от той, что перепутала газ с тормозом. Не от той, что вроде бы должна была это делать по закону - и по уголовному, и по человеческому. Она не звонила, не приходила, ее просто не было.
Впрочем, была одна встреча в больнице. На кровати лежало мое бледное, перебинтованное, изувеченное ею сокровище, я сидела в синяках и кровоподтеках, с загипсованной рукой - этой самой рукой я подставляла ему "утку" и варила бульоны, - а она скороговоркой, глядя мне в глаза, каялась и твердила, что жизнь ее кончена, вот уже и травиться решила, и за руль больше - никогда... Мне стало немного жаль ее, глупую, непутевую, натворившую столько бед. Я даже пыталась утешать ее: мол, не надо травиться, лучше помогите исправить свои роковые ошибки. И она клялась, божилась работать в поте лица, чтобы обеспечить нас всем, всем...
Больше я не видела ее до самого суда. Хотя звонила ей сама: вдруг бедняга стесняется? Но она не стеснялась. Просто решила нанять адвоката, который, наверное, порекомендовал ни с кем из потерпевших не разговаривать. Так что общалась я с ее мамой, женщиной довольно решительной, и она в конце концов заявила, чтобы я оставила ее дочку в покое, "не терроризировала", "и вообще у нас в стране бесплатное медицинское обслуживание, а вымогательство - уголовно наказуемо"...
Был суд. Когда я приходила с очередного заседания, сын тревожно всматривался мне в лицо и спрашивал: "Кто тебя обидел?"
Говорят: потерпевший остается таковым с момента происшествия и на всю жизнь. Но я не думала, что в зале суда превращусь в обвиняемую: каждая моя справка, квитанция, чек, выписка из истории болезни вызывали недоверие. Я чувствовала себя цыганкой, укравшей курицу, и, сколько ни отпирайся, перышки торчат из всех карманов...
"А это что за бумажка такая?" - подозрительно всматривалась в мою справку с работы о потерях в зарплате помощник прокурора. "А это что за путевки? В санаторий?! Вам разве рекомендовали? А почему санаторий так далеко? Поближе-то не нашлось?" "А это что такое - книги детские? Почему вам должны их оплачивать? Может, вас еще на полное содержание взять?!" "А почему лекарств так много? Да этим количеством можно полгорода вылечить!" Какое там - если бы наши оппоненты занялись простой арифметикой, у них бы вышла сумма 50 рублей в день на двоих... Как и остальные наши материальные претензии - Господи, разве это сопоставимо с реальными тратами?
Решение суда показалось мне издевательским. Тот мизер, который по этому решению должна возместить обвиняемая, не покроет и трети реальных затрат, не говоря уже о том, что предстоит длительная (и опять же не бесплатная) реабилитация сына.
Слушая судью, я не понимала, что происходит. И только спустя какое-то время, дома, осознала, что судья и прокурор решили вообще не рассматривать расходы на лекарства, продукты дополнительного питания для сына, специальную обувь... Я не знаю, почему такое вообще возможно, - может быть, этим не очень молодым, замученным уголовными делами и личными хлопотами женщинам просто невмоготу было разгребать все мои бумажки? Да, их было много - пухлая такая папка... В итоге даже костыли, с которых Юлик сначала падал в коридоре, а потом скакал на них, как заяц, и которые до сих пор стоят у нас в шкафу, - оплачивать согласно решению суда не требуется...
Хотя, конечно, кое-что нам присудили. Но и эти крохи, судя по поведению обвиняемой, получить вряд ли удастся. Во всяком случае, она "сделает для этого все возможное". Условный срок и лишение прав вождения на три года ее, похоже, не испугали. В суде она привычно каялась и обещала возместить все, что в ее силах. Но сил, дескать, почти нет: из имущества - только стиральная машина, зарплата (вот и справочка с работы) всего 1300 рублей в месяц... Куда вдруг делись подозрительность и недоверчивость судьи и прокурора? Откуда сочувствие к обвиняемой, которая, по словам прокурора, "глубоко раскаивается"? Я искала признаки этого раскаяния и все-таки ничего не нашла.
Что мне делать теперь, когда мы живы и уже не так больны, как прежде? Можно писать жалобы, забросать ими все мыслимые инстанции, чтобы все умеющие читать чиновники запомнили нашу фамилию наизусть. Можно опустить руки и жить по принципу: главное - мы живы. Зарабатывать деньги и постепенно отдавать долги...
И все-таки я не могу понять главного. Совершить ошибку, оступиться может любой. Но любой может попытаться ее исправить. И каждый, кто прямо или косвенно участвует в судьбе такого оступившегося человека, может указать или подсказать ему, правильный ли он выбрал для этого путь. Ощущение такое, будто ту, что сидела за рулем, плотным кольцом окружили плохие советчики. Или она сама, как сбилась с пути год назад, въехав с проезжей части на автобусную остановку, так и не может его найти.
Но мы тоже были на той остановке и стояли там, держась за руки. И у меня есть одно преимущество. Тот ад, через который мы прошли, все так же держась за руки, напугал, но не сломал нас...
Я не очень верю в спасительный свет в конце какого-то там тоннеля. Я не видела ни тоннеля, ни света - один лишь мрак. Но дело в том, что Юлик считает иначе. Он полон жизни, которую 10 лет назад я ему дала. Никто не вправе отнять у него эту жизнь и ощущение безграничной радости просто оттого, что она продолжается.

19 апреля 1970 года со сборочного конвейера Волжского автозавода сошел первый автомобиль ВАЗ-2101, прозванный в нашей стране «копейкой». Советскому человеку эта машина, прототипом которой являлся итальянский «Фиат-124»,...

Как найти управу на авиационных дебоширов? Все гениальное просто. Чтобы неадекватные пассажиры не просочились в салон самолета, перед посадкой их нужно проверить на алкотестере. Дыхнул — и лети на здоровье....

Почти три десятка лет после казни серийного убийцы Сергея Головкина прожила Россия без смертных приговоров. Теперь Государственная дума выступает за отмену моратория на расстрелы. Причиной стала «кровавая пятница», устроенная...

Чем тревожнее новостные сводки, тем патриотичнее население — такую вот особенность выявили социологи, зафиксировавшие рост патриотизма в стране. По их утверждениям, это чувство сегодня присуще мужчинам и женщинам...

Михаил Мишустин, премьер РФ — Продолжительность жизни в России достигла почти 73,5 года. Такие показатели ни разу не фиксировались в истории СССР и современной России. Вячеслав Володин, спикер Госдумы...

1242 Ледовое побоище (битва на Чудском озере). Новгородцы и владимирцы под предводительством Александра Невского разгромили рыцарей Ливонского ордена. 1722 Экспедиция адмирала Якоба Роггевена в первый день христианской Пасхи...

В Алтайском крае обнаружены 24 поддельные пятитысячные купюры. Но и тут нашелся повод для оптимизма: оказывается, это на 54 фальшивки меньше, чем годом ранее. Впрочем, недалеко от фальшивомонетчиков ушла официальная...

Еще в феврале научный руководитель Гидрометцентра Роман Вильфанд заявлял: более чем в 30 регионах России ожидаются проблемы в связи с половодьем: «Практически все субъекты Центрального федерального округа сейчас...

Немногие из крылатых фраз Чехова столь же популярны, как та, что вынесена в подзаголовок. Ну а что делать, если жизнь снова и снова подбрасывает поводы пошутить на эту тему. Вот как теперь, когда международное...

Я тут вдруг обнаружила, что опять пропустила день, когда «вся спина белая». Не те времена: первоапрельские шутки явно уходят из обихода. Что подтверждает и опубликованный на этой неделе опрос SuperJob....

Мы уже писали об этой чудовищной истории («Как защитить гражданина от правоохранителей», «Труд» № 017 от 15.03.2024), напомним главное из нее. В феврале 2023 года ученого-гидролога Александра...

Накануне выборов президента России некий неизвестный с аббревиатурой DIT_MOS донимал меня эсэмэсками, настойчиво информируя, что «москвичи могут стать участниками акции #ВыбираемВместе2024, отдав свой голос на elec.mos.ru»....

Наши сограждане стали возвращаться в деревню. Такую необычную тенденцию в течение последних нескольких лет фиксируют социологи: городские жители оставляют налаженную жизнь в мегаполисах и, купив заброшенный дом в отдаленном...

Обнявшись, будто две сестры Ярославскому фотографу Александру Давидику удалось запечатлеть редкое природное явление: контрастную границу слияния двух рек напротив городского парка, расположенного на Стрелке. Голубая Волга сотни метров...

В наших магазинах прибавится российских товаров. И не только потому, что вырастет их производство, снизятся цены или улучшится качество. В Госдуме сочли этот путь слишком хлопотным и подготовили законопроект, согласно...

В среду, 27 марта, 2,8 тысячи белгородских детей из прилегающих к границе с Украиной районов на автобусах и поездах уехали в загородные лагеря в соседних регионах. Пока на три недели, а если...