ОТЦЫ И ДЕТИ

Словосочетание, вынесенное в заголовок, означает не только кровное родство людей разных поколений. В качестве отца (или матери) могут выступать даже пространство и время: не зря же говорят: "Родина-мать" или "сын своего века". Да, родители бывают разные. И дети тоже...

ДИТЯ ДВУХ СТОЛЕТИЙ
Обычно художник рассказывает "о времени и о себе" красками и карандашом. Михаил Нестеров (1862-1942) полагал, что запечатлел в картинах свое "праздничное "Я", а для будней подходят словесные мемуары.
Его книга "О пережитом. Воспоминания" охватывает эпоху с 1862 по 1917 год, 55 лет жизни. "Время, прожитое мной, было богато событиями, замечательными людьми. Многих я видел, встречал, знаю лично: Л. Толстой, Тургенев, Островский, Соловьев, Ключевский, Победоносцев, Менделеев, Чехов, Горький, Мусоргский, Чайковский, Рубинштейн, Ермолова, Стрепетова, Шаляпин. Художники: Крамской, Ге, Перов, Верещагин, Репин, Суриков, Васнецов, Левитан, Врубель, Серов и многие другие были моими современниками. Я прожил три царствования. Мое искусство дало мне возможность знать кое-кого из царской фамилии. Я был свидетелем нескольких войн и наконец двух революций".
Отсутствие литературных изысков искупается наблюдательностью и непосредственностью автора. Вот как, например, он описывает визит к великой княгине Елизавете Федоровне: "...мы с женой получили приглашение... послушать у нее сказителей... Их было двое: один молодой, лет двадцати, кудрявый блондин с каким-то фарфоровым, как у куколки, лицом. Другой - сумрачный, широколицый брюнет лет под сорок. Оба были в поддевках, рубахах-косоворотках, высоких сапогах... Начал молодой: нежным, слащавым голосом он декламировал свои стихотворения. Содержания их я не помню, помню лишь, что все - и голос, и манера, и сами стихотворения - показалось мне искусственным. После перерыва стал говорить старший. Его манера была обычной манерой, стилем сказителей... Голос глуховатый, дикция выразительная..." Старшим оказался Николай Клюев, молодым - Сергей Есенин: тогда, в 1916-м, его слава была впереди...
ОТЧИЗНЫ БЛУДНЫЕ СЫНЫ
Не самые верные дети своей матери-родины некоторые персонажи киноведа и переводчика Валерия Головского, с 1981 года живущего в США. Его журналистское расследование "Перебежчики и лицедеи" посвящено "белым пятнам" российско-американских отношений. Уже названия очерков содержат сенсационные вопросы, на которые пытается ответить автор: "Рудольф Нуриев - агент КГБ?", "Аркадий Шевченко: перебежчик поневоле?"... В очерке про знаменитого балетного танцовщика Нуриева, в 1961 году сбежавшего на Запад, рассматривается неожиданная версия: не был ли "блудный советский сын" тайным агентом КГБ? Казалось бы, Нуриева не интересовала политика. Причинами его бегства стали "невозможность в СССР свободно выбирать репертуар по своему вкусу и... невозможность удовлетворять его нестандартный и неукротимый сексуальный аппетит..." Но записка, найденная в 1964 году в тайнике калифорнийской гостиницы, подтолкнула ФБР к расследованию: не причастен ли танцор к шпионажу в пользу СССР? Доказать это не удалось, дело закрыли. Головской исследует различные документы и свидетельства и приходит к выводу: "Вероятность участия Рудольфа Нуриева в шпионской деятельности мала, хотя полностью исключить ее все-таки невозможно".
Среди других героев - личности не менее известные. Зачем режиссер Михаил Калатозов (всемирную славу ему принес фильм "Летят журавли") полтора года провел в Голливуде: перенимал американский опыт или налаживал шпионскую сеть? Ездила ли Мэрилин Монро в СССР, где ее завербовала наша разведка? Правда, что Чарли Чаплин был не только антифашистом, но и "членом компартии и... участвовал в подрывной или шпионской деятельности против американского правительства"?
История полна вопросов, на которые до сих пор нет однозначных ответов. "Подрывник" Чаплин или "разведчица" Монро - это, конечно, миф. Но мифы - тоже часть истории.
С ГНЕВОМ И ПРИСТРАСТИЕМ
Впрочем, иногда недосказанность лучше определенности. Лидия Анискович в предисловии к своей книге "Ариадна и Мур. Путь в никуда", посвященной дочери и сыну Марины Цветаевой, пытается расставить все точки над "i" в отношениях Марины Ивановны и ее дочери Ариадны (Али) Эфрон (1912-1975) и сына Георгия (Мура) Эфрона (1925-1944). "...Марина Ивановна искренне верила, что ее дети не могут не быть гениями... Почему Марина Цветаева так относилась к своим детям, понять сложно. Кто-то ищет причины в ее собственном детстве, кто-то в ее гениальности, кто-то в гордыне и безбожии. Я тоже много думала над этим..." При этом Анискович признает, что "искать, конечно, можно и даже должно, а вот найти... Да и что мы можем найти в бездне чужой души, если в своей собственной разобраться не умеем. Но чужие загадки продолжают манить нас, как манит золотоискателей блеск во время золотой лихорадки".
Несмотря на обилие документальных ссылок, цитат и фотографий, книга, строго говоря, исследованием не является. Скорее, это рассуждение на тему "Что такое хорошо и что такое плохо". К цветаевским детям Анискович относится без особой симпатии и не скрывает этого. Рассказывая о парижском "Союзе возвращения на родину", где Аля "писала, рисовала для возвращенческой прессы" и "приняла активное участие в вербовке русских эмигрантов для отправки в Испанию воевать за счастье испанского народа", автор замечает: "Страшно не то, что Аля благодаря отцу принимала участие в вербовке "пушечного мяса", она многих вещей тогда просто не понимала. Страшно то, что она за всю жизнь, по крайней мере публично, в этом не раскаялась".
Еще нетерпимее Лидия Иосифовна к Муру. Она постоянно подчеркивает его эгоизм, трусость, обжорство, высокомерие, цинизм... Если не хватает фактов, в ход идут домыслы - Анискович то и дело оговаривается: "Конечно, это всего лишь мои предположения", "сдается мне...", "может быть, я несколько утрирую ситуацию..." В самом начале она честно предупреждает: "Я думаю, что моя книга о детях Марины Цветаевой вряд ли придется по вкусу официальному цветаеведению, но меня это нисколько не волнует. Все это, слава Богу, я давно переросла и не имею никакой нужды следовать чьим-то вкусам". Для автора "вся история рождения и жизни Георгия Эфрона - просто сущий клад для рассуждений о нравственности". Хотя рассуждать о нравственности фразами "умудрился обгадить всех, кто ему помогал" или "экая шваль" довольно странно. По крайней мере на книжных страницах, а не в приятельском кругу.
Благодарим за предоставленные книги Торговый дом книги "Москва" (ул. Тверская, 8).