Человеком Николай Павлович Романов был довольно жестким. Хотя не чурался искусств, в частности поэзии, что предполагает обычно качества несколько иные, как-то чувственность, мечтательность. Некоторые современники утверждали, что Пушкин, будучи уже первым поэтом России, пришел в восторг от общения с государем, завершившимся назначением ему персонального цензора – в лице самого императора.
Императором Николай Первый слыл решительными и беспощадным. Жители Старого Света величали его не иначе, как «Жандармом Европы». А собственный народ – «Палкиным», не забыв жестокого подавления восстания на Сенатской площади в декабре 1825-го, затем Польского восстания в 1930-м. Не говоря уже об убийстве Грибоедова, за ним – гибели на дуэлях Пушкина и Лермонтова, случившейся, есть основания полагать, при его равнодушном безучастии.
Но вот бродишь сегодня по залам Михайловского (Инженерного) замка – филиала Русского музея, где открылась выставка, посвященная Николаю Первому, и ловишь себя на мысли о значимости этой личности в отечественной истории как минимум не меньшей, чем у его брата Александра Первого, победителя Наполеона, и сына – Александра Второго, освободителя крестьян. Он сам, что интересно, мнил себя в делах государственных «прямым наследником Петра Первого», ни больше ни меньше!
В это начинаешь верить, глядя на художественные, скажем так, итоги его 30-летнего царствования. Как справедливо заметил Григорий Голдовский, куратор масштабной экспозиции (более 500 экспонатов, включая рисунки самого Николая и предметы его походного быта), всё это «позволяет без предвзятости оценить важные историко-культурные особенности того знаменательного времени».
Да, он ужесточил цензуру в литературе и периодике, запретив издание немалого количества журналов. Но те, что продолжали выходить, к примеру пушкинский, а потом некрасовский «Современник», стали во многом благодаря цензуре (по признанию Некрасова!) поистине «властителями умов российских», так как искали новые формы и средства воздействия литературы на эти умы. Да, не любил Гоголя. Но «Ревизора» на императорской сцене разрешил. На премьере аплодировал, приговаривая: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне больше всех!».
В школьных учебниках по сей день пишут о нем, как о гонителе отечественной культуры. А я смотрю сейчас в Михайловском на картину Григория Чернецова «Парад на Царицыном лугу» (1837) и с удивлением обнаруживаю лучших её представителей среди изображенных автором зрителей. Случайность? Вряд ли.
Больше литературы и театра любил он искусство ваяния. Был покровителем Петербургской академии художеств. Первым из русских правителей передал туда несколько полотен из личной коллекции. Ратовал за русское искусство, демонстративно кривя рот перед картинами и скульптурами Запада. Сам брал уроки у знаменитых академиков живописи Ивана Акимова и Василия Шубуева. Судя по его рисункам, которые демонстрируются впервые, способностями обделен не был. Ну, и охотно позировал признанным мастерам. Среди них – Боровиковский, Кипренский, Джордж Доу, Владимир Гау, Франц Крюгер, Фёдор Толстой…
Портретов Николая Первого – живописных, скульптурных, декоративных – на нынешней выставке немало. Они в каждом из пяти залов. В том числе те, что посвящены его восшествию на престол. И семейному отдыху (впечатляет малоизвестное полотно в полстены «Царскосельская карусель» О. Верне, 1843). А также путешествиям. И, конечно, посмертной памяти. Часть этих экспонатов входит в собрание Русского музея. Другие предоставлены Эрмитажем, Третьяковкой, Историческим музеем, ГМИИ им. А. С. Пушкина, некоторыми другими музеями.
Запоминается работа акварелиста Василия Садовникова, запечатлевшего в 1859 открытие на Исаакиевской площади памятника Николаю Первому: восторженная толпа, фейерверк, высвеченный им на фоне серого неба всадник на вздыбленном коне. Памятник по тем временам уникальный. Держится он всего на двух опорах – ногах скакуна. «Медный всадник» с Петром Первым на Сенатской площади в полукилометре отсюда, – все-таки на трех, включая конский хвост.
Про этого всадника-Николая в Петербурге в старину сложили присказку: «Дурак к умному стремится, да Исаакий мешает». То ли в шутку – любят у нас власть подначивать, – то ли всерьез так оценил народ деяния «государя Палкина». Как бы там ни было, место в истории Отечества, как и собственного царствующего рода, он занимает, безусловно, не последнее. В этом убеждает выставка в Инженерном замке.
Между тем
Недавний переезд из Русского музея на выставку в Третьяковку известной картины Ильи Репина «Торжественное заседание Государственного совета…» позволило впервые за долгие годы представить посетителям основного здания ряд малоизвестных любителям живописи работ П. Чистякова, А. Литовченко, А. Новоскольцева, К. Маковского и В. Верещагина. Все они – на неизменно актуальную историческую тему.
К примеру, полотно Василия Верещагина «Осада Троице-Сергиевой лавры» (1891) посвящено трагическому Смутному времени. Почти шестнадцать месяцев в 1608-1610-м продолжалась осада монастыря войсками Лжедмитрия II. Лавра была не только важнейшим религиозным центром, но и мощной военной крепостью. Россияне отстояли ее, воодушевив тем самым соотечественников на борьбу с польскими завоевателями.
Павел Чистяков представлен картиной «Великая княгиня Софья Витовтовна на свадьбе великого князя Василия Темного в 1433 году срывает с князя Василия Косого пояс, принадлежавший некогда Дмитрию Донскому» (1861). Вроде был малозначительный эпизод борьбы за великое княжение – однако именно он положил начало длительному и кровавому периоду междоусобиц и насилия.
Побывать на этой временной экспозиции можно в обычные рабочие часы музея. По возвращении же репинской «Государственной думы» в Северную столицу, она снова займет свой родной зал №54.