- Почему же не согласились, Николай Арнольдович? Ведь вам в свое время отечественные чиновники от культуры немало попортили крови...
- Не то слово. Одна история с присвоением - точнее, долгим неприсвоением - мне звания народного артиста СССР чего стоит... При почти тридцатилетней к тому моменту международной карьере. Мои документы "просто потеряли" в Министерстве культуры. Но это цветочки по сравнению с историей почти пятилетнего моего невыезда за границу. Я навлек на себя гнев, отказавшись принять участие в одном концерте, куда меня вписали, даже не известив предварительно. В ответ Госконцерт стал последовательно срывать мне все зарубежные контракты. Не смог (или не захотел) помочь даже Родион Щедрин, тогдашний председатель Союза композиторов РСФСР, чьи фортепианные произведения я переиграл на тот момент, по-моему, все. Лишь "утешил": "Коля, в бесплодную яблоню не швыряют палками". Дескать, тебе пакостят - значит, ты собой что-то представляешь...
Только дирижер Арвид Янсонс, светлая ему память, пробил эту стену: мы с ним поехали осенью 82-го года в Стокгольм. Концерт прошел с успехом - и вдруг выясняется, что на нем присутствовал министр культуры СССР Демичев. После концерта - прием, Демичев сам подходит ко мне: "Молодец, не подвел. Слежу за тобой - растешь. Какие-нибудь проблемы есть?" Я сперва не хотел говорить, но он не отставал, и я рубанул правду. Он подозвал своего сотрудника, и единственного звонка этого чиновника в Госконцерт хватило, чтобы снять с меня опалу.
- Тем более непонятно - что вас удерживало от эмиграции...
- Не хочу представать квасным патриотом. В те годы, когда коммуняки правили страной, для меня не было большего праздника, чем день, когда наши проиграли хоккейный матч чехам. Я не желал зла ребятам, которые выходили на лед, - но я страстно ненавидел наших политиков, которые стояли за всем этим и вмешивались в спорт, в искусство... Зато когда коммунизм кончился, я стал яростно болеть за наших хоккеистов, футболистов, теннисистов... Меня удержали в стране любовь к семье, боязнь поставить под удар близких. Ведь когда сбежала, допустим, скрипачка Виктория Муллова, через две недели была выгнана из Московской консерватории ее сестра. Через три - с авиапредприятия в подмосковном Жуковском уволен ее отец...
Кроме того, эмиграция была бы для меня самоубийственна, потому что западный стиль жизни мне совершенно не подходит. В общении я ценю открытость и естественность. А нет ничего более ненатурального, чем американские так называемые "party". Там степень внимания к вам заранее отмерена в присланном приглашении: "Дорогой господин Петров, такой-то имеет честь пригласить вас на рисепшн, который состоится с 18.00 до 19.40". То есть вам отводят срок. Если вы в 19.45 все еще сидите и пьете чай, хозяин с удивлением смотрит на часы - дескать, чего этот чудила не уходит?
- Вы, я знаю, были одним из первых отечественных музыкантов, порвавших отношения с государственными концертными структурами...
- Да, прежде мы, сколько бы ни зарабатывали на Западе, могли получить в руки не больше 300 долларов с концерта. А остальное (порой многие тысячи) обязаны были отдать госконцертовским разбойникам. Но во второй половине 80-х годов чаша терпения переполнилась. Как раз тогда я познакомился в Англии с молодым импресарио Питером Брайтманом, который согласился стать моим эксклюзивным представителем на Западе.
- У нас за Брайтманом закрепилось реноме человека, заключившего сомнительный консорциум с Большим театром, по которому ему отчислялось 42,5 процента доходов...
- Да тот консорциум был спасением Большого театра! Спросите у Ананиашвили, у Семеняки, у Грачевой - кто в 90-е годы лучше всех организовывал гастроли? Брайтман выбивал им огромные гонорары, селил в лучших гостиницах, делал грандиозную рекламу. Такое, поверьте, стоит немало. И подавляющая часть дохода все равно шла театру. Но наше Министерство культуры при этом оставалось в стороне, и там постарались сделать все, чтобы консорциум опорочить. Организовали кампанию в прессе - Большой продали на корню! - и добились своего. Ну и театр положил зубы на полку. Понадобился президентский грант, чтобы спасти положение...
Вот так, выкручивая руки всем, кто пытался поднять статус наших исполнителей за рубежом, отечественные чиновники добились, что рейтинг всего российского в мире страшно упал. Тем более - музыкантов в стране много, зарабатывают они здесь, как правило, копейки и за рубеж согласны ехать на любых условиях: спать в автобусе, есть консервы - только бы хоть что-нибудь привезти от суточных на прокорм своим семьям... А если, допустим, Госоркестр или оркестр Московской филармонии заявят, что не согласны с демпинговыми условиями, которые им предлагает какой-нибудь немец или француз, тот ответит: и попутного ветра вам в одно место, у нас восемнадцать оркестров в очереди стоят: Воронежский, Омский, Томский, Новосибирский, Нижегородский...
Стоит ли удивляться, что по-прежнему, как и в советское время, яркие исполнители стараются уехать из России? Да и западным импресарио проще пригласить, допустим, Володю Фельцмана, который живет около Нью-Йорка, чем Колю Петрова, которого еще надо выманить из его подмосковного дома.
- Значит, у вас не так много приглашений на Запад?
- Лично у меня их количество не уменьшается - все-таки репутация завоевана давно и прочно. Другое дело - я сам сейчас несколько сократил количество выступлений: ведь седьмой десяток пошел, и так, как раньше, - туром, допустим, по Волге от Нижнего до Астрахани - я уже не поеду. Мне проще скатать отдельно в Казань, отдельно в Саратов, чем каким-нибудь пятьсот веселым поездом трястись между этими городами...
По-прежнему примерно половина всех моих концертов проходит в России. Вот только что прошел мой традиционный фестиваль "Кремль музыкальный". Я пригласил на него замечательных музыкантов - Камерный оркестр России под руководством Константина Орбеляна, пианиста Александра Гиндина, виолончелиста Александра Князева, стипендиатов моего фонда, а также совсем юных исполнителей...
- Знаю, что во всех делах вам активно помогает жена Лариса...
- Это мой, да и ее второй брак. Впервые я женился на дочери художника Горяева - был такой талантливый график, Гоголя иллюстрировал... Прожили мы четыре года и, дело житейское, стало ясно, что пора расставаться. Как раз в этот момент мне звонят из Министерства культуры, милый женский голос предлагает поехать на декаду искусства России в Молдавии. Я явился в означенное ведомство - и сразу "сделал стойку", увидев обладательницу голоса. Вспыхнул молниеносный роман. С тех пор мы 30 лет вместе. Уже выросла наша дочь Женечка, она журналист, занимается бизнесом, пишет стихи по-английски...
- Знаю, вы очень дорожите своим сельским домом в Подмосковье.
- Ради этого дома, тогда скорее избушки, влез в страшные долги, отдавал их магнитофонами - грюндигами-хрюндигами, купленными за рубежом... Вот сейчас, переходя с веранды в комнату, вы вступаете в пределы старого домика. За многие годы удалось пристроить второй этаж, даже сделать теннисный корт - который, увы, зарастает травой, потому что играть мне уже трудновато: проблемы с позвоночником. Но вообще здесь удивительно хорошо работать и отдыхать. Вот два прекрасных рояля - "Стейнвей" и "Бехштейн". Поверите ли, редко выхожу за пределы участка - ничего более красивого, чем этот лес, для меня нет. К тому же я враг бесполезного хождения "просто так". Придерживаюсь принципа: идти лучше, чем бежать, сидеть лучше, чем идти, а лежать лучше, чем сидеть.
- Но тогда для поддержания фигуры нужно держать строгую диету!
- Вот это точно не для меня. С детства был склонен к полноте, несмотря даже на занятия теннисом в родной Малаховке. Вкусная еда - одна из непременных радостей моей жизни. Я и сам прилично готовлю. Люблю делать салаты, от оливье до моего фирменного - ананасового. Между прочим, изобрел я его почти случайно. Подарили нам ананас, а он оказался не очень сладким. Что делать? Вот стеблевой сельдерей - пожалуй, порублю его сюда. Подумал еще - и порезал яблочка. Добавил грецких орехов, для сладости - изюму. Заправил сметаной - и получилось изысканное блюдо.
- Любя спокойный, несуетный досуг, вы, должно быть, много читаете?
- Обожаю Платонова с его весьма своеобразным словопроизводством. Это невозможно адекватно перевести ни на один иностранный язык (поверьте мне, я прилично знаю пять языков). Помню, в давние годы, потея от страха, привез из-за границы "Чевенгур" и "Котлован" в двуязычном русско-английском издании. Но по-английски это совершенно не производило впечатления. Вообще русский язык - удивительный, на него все прекрасно переводится, а вот с него - нет. Например, Бернс в маршаковском переводе звучит, считаю, даже лучше, чем в английском оригинале. А как-то попался на глаза "Евгений Онегин" по-французски - ничего похожего на пушкинскую легкость и естественность слога!
- Вы, опытный педагог, могли бы стать ректором Консерватории...
- Мне уже предлагали. И идей много. Я бы, например, при приеме вывесил список педагогов - и пусть абитуриенты записываются к тому, у кого хотят учиться. Немедленно стало бы ясно, кто из дико раздутого штата Консерватории кандидат на вылет... Можно было бы попробовать наладить систему обменов с крупнейшими педагогами Запада: они приезжают на пару месяцев к нам, а кто-то из наших едет во Францию, Англию, Штаты...
Но, с другой стороны, хочется максимально сохранить силы для своего прямого дела - фортепианной игры. Ректору будет не до концертов - нужно подниматься в семь утра (у меня в Москве, по сути, нет квартиры), чтобы решать вопросы текущих кранов и искрящих розеток. А я не мыслю жизни без трех вещей: без музыки, без семьи и без этого вот дома, где я с вами уютно беседую, сидя в 150-летнем кресле деда - знаменитого русского баса Василия Родионовича Петрова...