Толстой шел по Курской дороге, нынешнему Симферопольскому шоссе. Через Подольск, Серпухов и далее на Тулу, а уже оттуда в Ясную Поляну. Но вот вопрос: как шли по Москве - через Каменный или через Крымский? Неизвестно. Мы выбрали последний вариант, хотя бы потому, что он короче.
А как был одет Лев Николаевич?
- На ноги писатель мог надеть валенки с галошами, сапоги либо туфли, - сказала нам заведующая мемориальными фондами Музея-усадьбы Л.Н. Толстого в Хамовниках Елена Шестакова. - Ходил Лев Николаевич в дальнюю дорогу, скажем, в Оптину пустынь иногда и в лаптях. Бывало, что при этом ноги до крови натирал. Но в Ясную Поляну выбрал, скорее всего, сапоги. И наверняка теплое белье, фланелевую блузу, жилет, фуфайку, шапочку, шерстяные носки, которые вязала всей семье Софья Андреевна. Непременно башлык из плотного сукна...
От валенок мы отказались, от лаптей тоже, предпочтя кроссовки.
В Москве Лев Николаевич обычно вставал рано, под гудки соседних ткацкой и парфюмерной фабрик и пивоваренного завода - в 5-6 утра. Но в тот день 4 апреля отправился в дорогу уже после десяти.
Мы начали свой путь от исторического музея-усадьбы немного раньше - около 9 утра. И примерно через час были в районе Серпуховской заставы, где в конце XIX века и кончался город.
"Толстой идет бодро, - записывал в дневнике М. Стахович, - руки за пояс заложил и шагает. Колечка тоже ничего, совсем молодцом... " И мы стараемся не сбиваться с графского темпа. Только не птички нам щебечут, как век с лишним назад, а трасса гремит непрерывным потоком машин - грязь из-под колес... Пока есть тротуар, еще ничего, но как только выбрались за Московскую кольцевую, дорога стала совсем несносной. Хорошо, если встречная машина чуть в сторонку возьмет, но это редкость. Особенно достают дальнобойщики. Приходится каждый раз шарахаться от грязных брызг на разжиженную обочину.
Правда, есть вдоль дороги автобусные остановки, где можно на лавочке передохнуть. В те же далекие времена, как заверили нас знатоки, дорога была грунтовой, шириной на две кареты. Асфальтировали и расширяли тракт уже в конце и после второй мировой военнопленные немцы.
Лев Николаевич пошел пешком "за тем, чтобы отдохнуть от роскошной жизни и хоть немного принять участие в настоящей". А событий и встреч дорога всегда полна. Граф мог общаться с многочисленными попутчиками - вся Россия ходила пешком. Один из них, дед Макей, топал в компании с писателем верст 50, чем очень подивил Льва Николаевича. У нас с попутчиками сложнее - за всю дорогу до Ясной Поляны пешего попутчика не попалось. А стоило нам намекнуть, куда мы идем, чувствовалось, что нашему собеседнику очень хочется покрутить пальцем у виска.
Чтобы передохнуть, зашли в маленькое придорожное кафе. Хозяйка заведения Валентина Васильевна охотно рассказывает о своей жизни.
- Я же семнадцать лет в отделе кадров одного НИИ при Академии наук проработала. И вот четыре года назад надумали с мужем свое дело открыть. Одни муки. Каждый год надо почему-то обновлять документы для СЭС, пожарных - и плати, плати, плати. А сколько стоило само разрешение на открытие кафе? При этом то и дело слышу: дорогу малому бизнесу, дорогу... Раз вы из газеты, скажу, что у меня есть предложение: пусть в правительстве заведут управление по борьбе с местной властью. Везде вымогают!
- И сколько же, если не секрет, зарабатываете?
- Практически ничего. Почти все уходит на аренду, свет. Но у меня есть свой интерес, - и бизнесменша хитро посмотрела на нас. Видать, очень ей хотелось рассказать, но она благоразумно промолчала. - Да, - спохватилась женщина, когда мы уже выходили за порог, - мою фамилию не упоминайте.
* * *
... На оживленном перекрестке в Бутове, клянча милостыню, мечется между машинами в инвалидной коляске безногий мужик в голубом берете и камуфляже. Тут своя беда, если, конечно, все, что мы услышали, правда.
- Андрей Альбертович Синьтин, 1961 года, - представляется колясочник. - Служил в Афгане. Только призвали в армию и уже на 21-й день меня направили воевать. Служил во взводе разведки. Рейды, засады. Попал на растяжку... За коляску заплатил 6600. А ее на год и хватает, пока не собьют. В прошлом году на проспекте Вернадского в Москве "Волга" налетела и даже не остановилась. Живу-то я у знакомых за Подольском, а езжу сейчас сюда.
- Почему сюда?
- Место хорошее. Да и возле дома нищенствовать - стыдно перед знакомыми. В хороший день и полтыщи насобираешь, а бывает и 100 рублей. Милиция иногда гоняет, отвезут куда-нибудь подальше, а то и деньги отнимут.
- Что вам пожелать?
- Выжить...
И наш собеседник, пока горел "зеленый", заторопился на перекресток - к месту "работы".
* * *
...В городе Щербинка у дороги стоит девчонка. У нее тоже бизнес: товар - она сама. К вечеру, знаю (не раз проезжал здесь), к обочине выйдут десятки ей подобных "бабочек". И выстроятся цепочкой вдоль трассы. Лев Николаевич в дороге с такими сюжетами, поди, не сталкивался.
"Толстой идет прямой, широкий, с закинутой назад головой в серой высокой шляпе, с запущенными за ремень руками. Идет, разговаривая своим значительным и старательным голосом", - сделал очередную запись М. Стахович. Кстати, идти именно так, расправив плечи и откинув назад голову, чтобы видеть подальше дорогу, - легче. Легче дышится. И безопаснее. Хотя, чем дольше идем, тем упрямее голова опускается к дороге, сильнее тянут лямки рюкзака. Перед Подольском все-таки натерли ноги. И первый визит в городе, в который мы вошли в 18 часов, - в аптеку. Запасаемся пластырями, мазями, бинтами, набор которых стремительно тает...
В одной из аптек по пути решили проверить давление. У Валеры оно стало лучше, чем было, пульс в норме. И мне в этом смысле не на что жаловаться. И еще заметил: есть почему-то не хочется. Хлеб, печенье, чай или фруктовая вода - вот наш дневной рацион. Он почти совпадает с графским. Лишь два раза Лев Николаевич и его спутники помимо хлеба ели в трактире горячие щи. Как-то раз Лев Николаевич накрошил в миску баранок, обдал их кипятком и, когда они распарились, долил молока. Очень понравилось.
И чувствовали себя путешественники вполне бодро. Граф Толстой даже отдельно подчеркнул, вспоминая про поход в Ясную Поляну, что здоровье его "сначала и до конца было лучше, чем в Москве".
Софья Андреевна позже извещала свою сестру Т. Кузминскую: "Левочка опять с котомкой на плечах ушел в Ясную Поляну пешком. Я этому очень огорчилась и противилась, но он, как я говорю, закусил удила. Не ест мяса, не курит, не пьет вино". Через две недели снова жалуется на мужа: "Левочка упорно вегетарьянствует, пашет, ведет самую вредную жизнь..."
Во время первого отдыха в Подольске писатель просит перед сном почитать вслух его рассказ "Два барина". И еще долго- долго ведет разговор о жизни. А однажды, прежде чем лечь после утомительного перехода, заявил, что лучшее средство согреться - играть в четыре руки. И уселся вместе с хозяйкой за рояль. А потом еще рассказывал, как надо разводить смородину.
Нам же вечером едва-едва хватает сил вскипятить чаю. Но заснуть сразу не удается: ноют ноги. А утро начинается с долгого и кропотливого заклеивания свежих и старых ран и ссадин пластырями и обработки их болеутоляющими кремами. Потом надо разойтись, раздышаться, перетерпеть ломоту в мышцах и суставах. "Как я ослабел!" - записал Стахович на второй и последний для себя день путешествия: с ним путники расстались в Серпухове. Эта фраза вспоминается нам все чаще.
* * *
Солнце печет. Кстати, мы подчас напрасно ругаем нынешний климат, обижаясь на всякого рода аномалии. Ведь в конце XIX века погодных передряг хватало. Софья Андреевна писала 6 апреля: "Всю ночь не спала от беспокойства о вас. Холодный бурный ветер выл страшно и хлопал ставнями. Снег был и мороз... Я предвидела этот холод, а одеты вы очень плохо для такой погоды".
Беспокойство было не напрасным. Путники настолько озябли, что последние версты до Серпухова подъехали на коляске - подвезли знакомые. Через два года Лев Николаевич отправляется второй раз в Ясную Поляну, видимо, с учетом весенних морозов, позже - в начале мая. И опять не везет. Снег шел. "Холод страшный", - писал Л. Толстой. А потом дождь начался. Приходится ему, не доходя до Лопасни (ныне город Чехов) свернуть с дороги в сторону на три версты, "идти по воде", чтобы заночевать в Алачково - на даче у знакомого московского купца М. Золотарева.
* * *
У Льва Николаевича и его спутников не было проблем с ночлегом. Странников везде пускали в избы охотно. Писатель особо отмечал только те, где было тепло и не водились клопы. Иногда графу приходилось ночевать с богомольцами - под одной крышей набивалось 12-14 человек. Никому на Руси не отказывали, да и денег не требовали. Народ жил добродушный, наивный и гостеприимный. Вот и мы, собираясь в путь, о ночлеге особо не задумывались.
Первый день нашего путешествия подходил к концу, смеркалось, и мы решили остановиться на окраине Подольска. Это место поразило нас обилием каких-то молельных домов и залов. Наверное, здесь обитают очень добрые люди, готовые прийти на помощь двум уставшим путникам. Первый отказ нас не огорчил, а показался
случайностью. Потом последовали второй, третий, четвертый... десятый... двадцатый... Мы упорно ходили между домов и хозяек, опасаясь нарваться на кусачую шавку. Где-то ссылались на дефицит места, на неудобства, но чаще вообще отказывались разговаривать. Мы показывали паспорта, редакционные и командировочные удостоверения, обещали хорошо заплатить... Ничего не помогло. Пришлось топать дальше до Климовска и уже там искать гостиницу. Правда, при этом мы поставили рекорд суточного перехода - прошли больше полусотни километров.
В деревне Железня, что в Тульской области, нас остановил участковый - лейтенант милиции Алексей Парамонов. Попросил наши документы, долго их изучал. Потом, разговорившись, мы поделились с участковым своими недоумениями по поводу "гостеприимства". Тот нисколько не удивился:
- Нигде не пустят. И тесно - где вас уложишь? И народ напуган. По телевизору кровь с утра до вечера, стариков в деревнях убивают за нищенские пенсии... В моем районе основные преступления - грабежи, кражи. Вот на днях в Мышенках две иконы вынесли, в Домнинских Двориках - мебель. Воруют в основном залетные, бомжи. Я потому и к вам подошел: вижу чужие. - И добавил о наболевшем: - Работать в милиции некому. Платят мало. У меня вот 50 деревень, а последняя зарплата была семь с небольшим тысяч рублей.
- На какой же машине вы их объезжаете?
- А вот на какой...
Участковый стал махать головным убором, показывая, как он "голосует" на дороге.
* * *
Лев Николаевич и Софья Андреевна во время похода переписывались друг с другом. Дошел писатель до Подольска и первым делом - на почту, где его уже ждало послание супруги. Оттуда он сам отправлял письмо к себе в Хамовники. В Серпухове его уже ожидал ответ из Москвы... В Туле на почте - новый обмен посланиями. Удивительно споро работали связисты.
5 апреля Софья Андреевна пишет вдогонку путникам: "Ужасно интересно, как вы идете, в каком духе, больно ли ногам, весело ли вам, здоровы ли, сыты ли?" В тот же день Лев Николаевич коротко сообщает: "Ночевали в Подольске". 6 апреля. "Дошли до Серпухова..." 7 апреля Л. Толстой сообщает подробности вчерашнего перехода. "Нас приютили, уложили и накормили. Мы очень перезябли... Но Николенька не простудился..."
А можно ли сегодня переписываться подобным образом? Решили мы провести эксперимент. По договоренности с местными краеведческими музеями направили в их адрес письма - в Тулу, Серпухов и Подольск. И одновременно в Тулу отослали контрольную посылку с вареньем - попить на месте чайку со знаменитыми пряниками. И вот результат. Письмо в Тулу пришло лишь на четвертый день после отправления, в Серпухов аж на пятый. Письмо в Подольск, как и посылка в Тулу, вообще не дошли.
* * *
В деревне Мышенки встретились с ветераном войны Павлом Юдиным. Худой пожилой человек чистил от снега дорожки около избы.
- Я был призван в первый же день войны, - вспоминает бывший пулеметчик. - С "максимом" прошел от Москвы до Берлина.
Наград у ветерана много, главная - орден Отечественной войны 1-й степени.
- ... Никому я не нужен, - переживает бывший солдат. - Жена умерла, а дочка обещает: "Приедешь ко мне в Москву, я тут же тебя в больницу отдам". А живет-то дочка в моей квартире, - вздыхает Павел Алексеевич. - Куда же ехать, буду здесь за жизнь сражаться... А с монетизацией в Москве заблудились, - переключается наш собеседник на государственные проблемы.
- Для больного хорошо льготы иметь, для здорового - деньги. Ношпа вот стоила 2.10, а сейчас 160. А аптека за три километра, до нее еще автобусом...
В Мышенках мы купили буханку хлеба и воды в придорожной продуктовой лавочке-будке. Открыла ее армянская семья, которая перебралась в тульскую глухомань в 1996 году в поисках работы.
- У папы свой "ЗИЛ", он на стройке работает, - рассказывает 18-летняя Нарина Авоян. - А я учусь в школе и торгую. Люди в деревне очень бедные - берут обычно продукты в долг до пенсии. А мы сами из Спитака. Мне было два годика, когда случилось землетрясение. Дома в люльке лежала. Сначала на нее ковер упал, он и спас, а потом уже камни посыпались. Люлька в подвал провалилась, а я даже не проснулась.
* * *
Уже в верстах 27 от Серпухова Толстой устроился на ночлег в деревне Домнино. Здесь в избе он познакомился с дядей хозяйки - 95-летним отставным солдатом. Ветеран "помнил еще француза". Он рассказал писателю, как ужасно били солдат. Воспоминания старого солдата послужили сюжетом для рассказа "После бала". Разумеется, мы решили побывать в этом селе. Только никак не могли отыскать его ни в атласе, ни с помощью компьютера. Обнаружилось оно только на старой военной карте, которую нам по дружбе дали в администрации города Чехова. За деревней Александровка надо было повернуть с трассы налево и пройти еще километра два. Место, безусловно, историческое. Можно было бы его хоть памятной доской обозначить. Или в местной школе стенд завести, наконец, в путеводитель включить. Ничего... Стучимся в крайний дом.
- Вы знаете, что здесь был Лев Толстой?
- Первый раз слышу.
Идем дальше - ответ такой же.
- Вы поговорите лучше со старожилом Сергеем Иванушкиным, - посоветовали нам хозяева очередной избы. - Он историю села знает. А мы-то здесь все приезжие.
Сергей Константинович оказался человеком гостеприимным и словоохотливым. Рассказал, что деревня названа по домнам, которые здесь когда-то стояли. Что работал в 60-е годы бригадиром в колхозе имени Мичурина, под началом его было 130 человек. А теперь хозяйство окончательно развалилось, как и другие в округе. Вспомнил, как в 80-е годы прошлого века на железной дороге, что в километре от села, произошло крушение - сошли с рельсов несколько товарных вагонов. Рассыпались банки с компотом и тушенкой, с которой тогда было плохо. Деревенские бросились за "трофеями" - мешками таскали. Особенно тушенку.
- А я за сморчками в лес тогда ходил, - до сих пор сокрушается старожил, - не сразу узнал об аварии. Ну а потом уже выставили оцепление - солдат. Правда, за пачку сигарет они давали консервов сколько хочешь.
Доложил нам Сергей Константинович, что автолавка приезжает в деревню по понедельникам и пятницам. И что к Пасхе обещают куличи завезти. На крошечную пенсию 2600 рублей посетовал. И что за три месяца дали вместо льгот только 240 "рэ". Выживает он сам и детям помогает - сыну Андрею и дочери Татьяне - картошкой. Сажает 18 соток. И совет через нас дал российскому президенту:
- Нечего покупать за границей "ножки Буша". Надо свое сельское хозяйство поднимать. А то земля есть, а кругом бурьяны. И не дело, что солярка уже дороже хлеба.
Вот про визит графа в село ветеран ничего не слышал.
- Ну кто тогда знал писателя в лицо? - словно оправдывался старожил. - Бабка моя Александра Ивановна 106 лет прожила - могла бы рассказать про это. Дак и она не знала.
* * *
Сколько уже идем, не слышно колокольного звона. И даже сегодня в большой праздничный день - тишина. Увы, не может быть иначе. Церковь в том же Домнине разрушили, в соседнем Татарском - сломали, в Немцове - снесли... И восстанавливать святыни здесь уже некому.
* * *
После деревни Железня ни магазинов, ни кафе... Первая торговая точка появилась километров через тридцать. И машин совсем мало, и посидеть негде. Ноги - это наше все. Кое-где в местных деревнях с нами, как водилось всегда, здороваются. И дети тоже.
* * *
"Везде бедствие - вино", - отметил в дорожном дневнике Л.Толстой. Или: "Муж пьет, женщина работает, 8-летняя девочка моет полы и делает папиросы... " "Зашли с трудом за Серпухов... Ночевали у мужика Ефима, пьяного и начавшего пить".
И при случае в трактирах Лев Николаевич "уговаривал о пьянстве".
Пьяных, полупьяных попадается по дороге много. В большой деревне - поселке Яковлево зашли в магазин, спрашиваем у продавца Татьяны Курбатовой:
- Многие у вас пьют?
- Многие.
- А как многие?
- Каждый первый...
В деревне Малахово возле дороги стоят трое веселых мужиков, от которых несет перегаром. Олег Минаев, Алексей Никишин и еще один Алексей, который отказался назвать фамилию. Кто работал слесарем, кто сварщиком в развалившемся совхозе "Малаховский" - теперь живут "шабашкой". Спрашиваем на всякий случай у трех богатырей:
- Можно где-нибудь купить самогонки?
- Да везде. Хотя бы вот в этом доме у бабки Тани. 30 рублей пол-литра. Можно и чекушку за 15. Как удобней.
В деревне Александровка Александр Хрипко, пошатываясь, делился с нами, у кого он отоваривается "левыми" градусами.
- У нас четыре точки, где самогонкой торгуют, и две, где спиртом, который привозят из Тулы. У тети Нади, - загнул грязный палец мужик, - у Кости Бурдастикова, потом дом на краю...
- И что лучше: спирт или самогонка? - спросили мы из любопытства.
- Водку не берите, - посоветовал заботливо Саша. - От нее у нас иногда травятся...
* * *
Толстой записал в дневнике, что останавливался на ночлег в Богородицке. Указал даже точное расстояние до Тулы. Но ничего похожего на карте, даже военной, найти мы не могли. Есть город Богородицк, но он за Тулой. И к маршруту писателя отношения не имеет. Однако эту загадку нам, кажется, удалось разгадать.
Через несколько километров встретилась крошечная деревня Богородское. Место красивое - на взгорье. И ее месторасположение совпадает с указаниями Льва Николаевича. И название похоже. Видимо, все-таки здесь останавливался Лев Николаевич. Но, как и в Домнино, никто из местных жителей о том не ведает. Как, например, Петр Кузьмич Савыкин - один из последних коренных богородчан. Пока мы его дожидались, он ходил кормить одинокую соседку - Матрену Рудакову, которой под 90. Носил ей молока и квашеной капусты.
- Так и живем, - развел Савыкин как бы извинительно руками. - У меня пенсия две тысячи, у моей бабки колхозная - тысяча. А соседка без нас помрет. Она уже и дом не топит - ни сил, ни дров... Про Толстого не помним...
* * *
Речка Воронка уже перед самой Ясной Поляной. Мост через нее полюбили новобрачные. Есть тут традиция: жених должен пронести невесту на руках через весь мост. Длина переправы - 150 метров. Если пройдет нормально - счастье не оставит молодоженов. В прошлом году на дереве за мостом кто-то повесил цветную ленточку. Понравилось. Сейчас вся осинка увешана украшениями.
- И меня мой Максим нес четыре года назад, - вздыхает Ольга Гуленкова, оператор АЗС, что рядом с Воронкой. - Да уже развелись. Не всех этот мост соединяет...
У ворот знаменитой усадьбы Льва Николаевича мы встретили счастливых молодоженов. Женя Стрекашов уже пронес Иринку по мосту. А теперь молодые решили зайти в гости к Толстому.
- А почему?
- Обычай, - улыбаются молодые.
У нас дорога закончилась, у Стрекашовых - все впереди.